– Да.

– Эрик...

– Роуэн Авеню?

– Десять дней назад.

Эрик присвистнул.

– Эрик?

– Десять дней. Я бы предположил, примерно, три, прекрасно.

Тишина была холодной.

– И почему ты предположил так?

Эрик пожал плечами. Он осознал, что, вероятно, не следовало передавать подобное через трубку и решил, что он не достаточно озабочен тем, чтобы переводить этот жест в слова.

– Эрик, что там происходит?

– Ничего особенного. Я собираюсь на вечеринку Эми сегодня, – добавил он для кратковременной потехи над молчаливым возмущением на другом конце линии. Возмущение пришло и оно было сопровождено отрывистым брызганьем слюней, дополнительный бонус.

– Эрик, ты нашел Колдуна?

Эрик посчитал свое имя, четыре раза использованное в шести предложениях, как давление, словно он должен был без принадлежностей изъять уродливое.

– Да.

– Хорошо. Мертвый?

– Нет.

– Нет?

– Нет.

– Ты приехал слишком поздно, – это был не вопрос.

Эрик не являлся одним из прирожденных врунов. Он ничего не ответил, что оказывалось нейтральным. Этого также не было достаточно.

– Эрик, ты приехал слишком поздно?

– Нет.

Тишина, которая сопровождала его односложную исповедь, была долгой:

– ...Нет. И Колдун не мертв.

– Нет.

– Тебе нужен дублер.

– Не особо.

– Я отправляю его.

– Если ты отправишь Чейза, я не даю гарантию того, что он выживет.

– Если не выживет, я приду сам.

Черт.

Эмма работала над тем, чтобы не пробить пальцами клавиатуру. Это было почти не хуже проблемы. Да, Эрик незнакомец. Да, у них не было истории. Да, он знал о ней что-то, что она сама о себе не знала, и он не собирался делиться этим. И да, если на то пошло, она осознавала где-то в задней части мозга, что если она что-то сделала не так, каким-то образом, он бы убил её.

Она не сомневалась, что он смог бы, и это было странно, потому что обычно она о таком не беспокоилась. Обычно, она беспокоилась о других вещах, таких как, что-то неправильно сказать, потерять друзей, начихать на свою мать или учителей. И что-то в этом смысле. Он знал, что ребенок был пойман в этом доме и не волновался по этому поводу.

Google быстро загружал ответа на её запросы, и она смотрела на них, открыв первую пятерку во вкладках. Она начала читать, и как только приступила, злость на Эрика угасла. Ей не нравилось держать гнев, и она отпустила его.

Только один человек погиб при пожаре – Эндрю Копис, четырех лет от роду. Причина пожара: исследуется. По слухам, однако, говорят, что пожар не начинался в доме Эндрю; он наступил в доме снизу. Стены не были шлакобетонные, и пожар распространился. Мариа Копис, мама Эндрю, была двадцати одного года. Она была разведенной матерью-одиночкой; её бывший муж не находился дома. У нее было – о...

Трое детей. Эндрю был самым старшим; у нее была восьмимесячная девочка и двухмесячный малыш. Она схватила их, и вынесла их обоих из дома. Маленькая девочка была отравлена дымом.

Она была не в состоянии одновременно нести и Эндрю, и она кричала ему, чтобы он следовал за нею. А он кричал ей, чтобы она несла его.

Краткий момент возмущения во всех репортажах новостей появился и исчез. Как можно было расспрашивать мать о чем-то подобном?

Эмма закрыла глаза. Теперь она знала, почему Эндрю остался в доме.

Прошло несколько минут, прежде чем она смогла прочесть это еще раз, но она прочла. Эндрю умер от отравления газом; глубокие вдохи, переходящие на крик, не помогли. Он также получил ожоги во время того, как пожарник добрался до него, но это не был направленный огонь, убивший его.

Пожарные вошли в здание, здание в тот момент выдержало их вес.

Все они были тяжелее, чем Эмма, особенно с оборудованием, которое они несли. Они вошли в через окна второго этажа. Проверить.

Она откинулась на спинку стула и потерла глаза тыльной стороной ладоней. Как она собирается говорить с испуганным, истеричным четырехлетним малышом из горящего здания, если она сама будет поймана в ловушку в том же самом здании?

Она вытащила телефон из кармана и позвонила Эллисон.

И рассказала Эллисон обо всем.

Обо всем, исключая часть об Эрике, не собиравшемся убивать её – что вполне подразумевало, что он мог – потому что не нашлось такого способа сказать об этом без очевидной паники. Затем она ждала, пока тишина на другом конце линии растягивалась.

Она, наконец, сказала:

– Я знаю, это звучит безумно.

Эллисон ответила:

– Эм, я видела твоего отца. Мы все видели. Я не считаю тебя сумасшедшей. Но это в какой-то мере звучит безумно.

Эмма напомнила себе, когда её плечи опустились и спина расслабилась, что были причины, по которым она любила Эллисон.

– Что ты делаешь?

– Гуглю. Я нашла твою статью о пожаре, – добавила она. – О.

– Трое детей. У двоих из них не было возможности выйти из помещения самим, – тихо сказала Эмма.

– Ты записала где Эндрю похоронен?

– Я не думаю, что знаю, – ответила Эмма. – Полагаю, что есть сервис, открытый для публики, но я не думаю, что там упоминается похоронный сайт. Зачем?

– Затем, – сказала Эллисон. – Я не думаю, что у тебя получится уговорить Эндрю покинуть дом без его мамы.

Множество причин, по которым она любит Эллисон.

– Ты не согласна или?

– Нет. Мы можем попытаться, – добавила она. – С тем, что мы имеем сейчас, мы можем. Но...

– Я знаю. – Эмма встала со стула и подошла к окну. – Мы могли бы, вероятно, найти ее в телефонной книге. Она – теперь разведенная мать-одиночка. Сколько там может быть Коуписов?

– Ее могли не внести в список. – Эллисон колебалась – ее дыхание менялось, когда она пыталась подобрать слова. – Но я понятия не имею, как мы будем подходить к ней.

Эмма тоже избегала об этом думать. Шагая по комнате, с телефоном возле уха, она думала об этом. И хмурилась.

– Я тоже. Но даже если мы похожи на сумасшедших, разве не стоит нас выслушать?

– Мы не будем похожи на сумасшедших. Мы будем выглядеть хуже.

Мы будем как самые подлые, самые порочные, злонамеренные люди, которые были когда-либо.

Эмма попыталась представить Эллисон в этом контексте и не смогла.

– Мы должны попытаться, – тихо сказала она.

– Я знаю. Но мы должны найти ее первой, и мы, наверное, не будем заниматься этим сегодня вечером. Если бы мы знали, где могила, это был бы лучший способ встретиться с ней лично.

– И все же это худшее место для встречи с ней, – она снова выглянула из окна и увидела, что автомобиль Эрика был все еще припаркован на улице перед ее домом. Она повернулась и столкнулась с Лепестком, который решил, что пришло время для прогулки. – Не сейчас, Лепесток, – сказала она ему, почесывая за ухом.

Но собаки могут быть особенно недогадливыми, когда дело доходит до понимания английского языка. Он удалился из комнаты и появился снова через две минуты, волоча за собой поводок по ковру и виляя огрызком хвоста.

– Я должна выгулять Лепестка, – сказала Эмма, сдавшись.

– Позвонишь мне, когда вернешься?

– Я позвоню. Может я придумаю, что-нибудь полезное к тому моменту.

Может нам стоит прикинуться работниками страховой компании или что-то такое. Я имею в виду, что нам нужно как-то подобраться к ней.

– Мать-одиночка с двумя детьми.

– Тьфу. Позже, – добавила она, вешая трубку. Взяла поводок, который был прицеплен к собаке неправильно – главным образом ко рту – и исправила это.

Автомобиль Эрика был все еще на улице, и он все еще был за рулем, когда Эмма вышла из дома и закрыла за собой дверь. В основном ее гнев испарился, но небольшое ядро осталось, и она колебалась, в то время как Лепесток пытался тащить ее на прогулку.

Затем расправляя плечи, она потащила свою собаку на улицу и постучала в переднее пассажирское окно. Эрик повернул голову, чтобы посмотреть на нее, кивнул и вышел из автомобиля.

– Ты гуляешь со своей собакой?