Первую сотню атакующих крыс пёс разорвал в секунду играючи, как ребёнок обёртку от конфеты. Но тварей это не остановило, и они грязной шевелящейся волной накатывали ещё и ещё. Он рвал их отчаянно. Всюду брызгала кровь, и ошмётки мерзких грызунов летали в воздухе, как рождённые пеклом ада бабочки.

Елисей, трясясь всем существом, побежал прочь от столба прямо по телам взбесившейся подвальной нечисти. Он чувствовал, как хрустят крысиные тела под подошвами, как истерически визжат раздавленные твари, но его это не останавливало, а наоборот, усиливало омерзение и страх, придавая сил. Елисей, будто на крыльях, взлетел над кишащей землёй, приземлился на багажник чьей-то машины, в салоне которой заперлись ополоумевшие люди, вытаращенными от ужаса глазами наблюдающие невообразимое действо, и запрыгал, покидая площадь, с багажника на багажник, с крыши на крышу, уносясь всё дальше от жуткой бойни.

Опомнился Елисей только дома, куда примчался, сам не зная, как. Сумка была с ним, но тяжести, пока бежал, он не чувствовал. Почувствовал только сейчас. Рука онемела, будто перетянутая жгутом, пальцы не слушались и не желали разжиматься. Он сам вырвал у себя из рук сумку и снова закинул под кровать. Дрожа в истерическом возбуждении, Нистратов побежал в ванную, отмывать окровавленную обувь.

«Крысы, – приговаривал про себя Елисей, судорожно смывая засохшие ошмётки, – появились не случайно! Это же небывалое дело! Откуда их столько? Во что я впутываюсь? А пёс этот… Берг. Он же сам дьявол! Но как он их рвал? А? Да… не иначе, оборотень!» – заключил Нистратов.

– Надо вина выпить! – сказал он, глядя на своё впалое бледное лицо, отражающееся мутным пятном в запарившемся от горячей воды зеркале. – Или водки? – он попытался уловить желания своего организма и понял, что водки тому не требуется совершенно. – Нет… Вина!..

Крыса

Купив бутылку «Арбатского» красного, Елисей вышел из магазина и встал в тени пыльных деревьев. Протолкнул какой-то палочкой, подобранной неподалёку, пробку внутрь, отчего та издала неприличный звук, и разом из горла выпил половину. После нервно закурил, всё ещё имея перед глазами картину вокзала, заполненного миллионами крыс, и сквозь это жуткое батальное полотно увидел, как к нему приближается сосед Семёныч, тоже явно злоупотребивший накануне. Хотя что скрывать: трезвым Семёныча Нистратов не видел никогда.

– Здарова, сосед! – обрадовался старик, предъявив на свет божий ряд зубов, в котором не хватало нескольких снизу и двух передних сверху.

– Привет, Семёныч!

– Винцо пьёшь? – обрадовался сосед-алкоголик ещё больше, узрев заветную бутыль. Глазки его загорелись, ручки затряслись, а на плешивой маленькой головке резво взметнулись ввысь три волоска, будто антенны, уловившие винный запах.

– Угощайся. – Елисей протянул старику бутылку, и тот, жадно ухватив её, снял с древесного сучка дежурный пластиковый стаканчик. Налив полный, он, смакуя, выпил, блаженно зажмурившись.

– Слыхал? – спросил старик, когда в животе его потеплело. – На вокзале-то что было сегодня…

Свидетель кошмара неопределённо промолчал, и сосед, решивший, что тому ничего не известно, авторитетно поведал.

– Там сегодня одна баба из Воронежа… колдунья… рассыпала зелье какое-то, и со всех окрестностей повылазили крысы. Бешеные все, глаза горят! Обожрались этой дряни и словно ошалели. Трёх человек загрызли насмерть, милиционеру одному откусили ценность главную, повалили Икарус с пассажирами и обгадили всю площадь! – Семёныч деловито замолчал, ожидая реакции на феерический анонс.

– Да? А потом? – подыграл Елисей.

– А потом на них собак напустили, секретных, спецназовских. Морды – во! – Семёныч изобразил пьяный взмах и чуть не упал. – Так они их всех пожрали в момент! Таких, говорят, собачек сейчас в Чечню отправляют, террористов ловить! Я их сам видел… Лошади! – Он закивал сам себе, и с ужасом увидел, как Елисей глотает из неосмотрительно оставленной им на земле бутылки. Старик протянул стаканчик, жалобно сглотнув. Елисей налил тому остатки.

– Собаки эти – помесь волка с овчаркой! – продолжил он, поспешно выпив содержимое одним глотком. – Им ещё колют чего-то, как курам американским, так они вырастают с лошадь! Лошади, точно! – Он как будто засомневался, уставившись в пространство блёклыми зрачками. – А может, с лошадью помесь? Хрен его разберёт…

– Так что, – перебил Елисей стариковские бредни, – крыс и правда всех уничтожили?

– Крыс? Крыс всех!.. – заверил Семёныч, выискивая что-то среди кустов. – Пожрали всех до одной! А, вот она! – старик с неожиданной прытью нырнул в кустарник и так же ловко вынырнул, имея в руках заныканную ранее чекушку водки. С мастерством фокусника одним пальцем он вскрыл бутыль и сотворил из одного стаканчика два.

– Э-э-э… – начал было Нистратов, но Семёныч уже налил в оба и протянул соседу зловонную жидкость.

– На вот, – он достал из кармана застиранных брюк солёный огурец в целлофане и вручил Елисею, как вымпел победителю олимпиады, – закуси! Фирменный посол. Мой! – похвастался он.

«Да чёрт с ним со всем!» – подумал Елисей и, беззвучно соприкоснувшись с соседской пластмассовостью, выпил, откусил мягкий тёплый огурец, попахивающий то ли нафталином, то ли ещё какой дрянью. Он быстро прожевал его, боясь, что после «фирменного посола» его стошнит. Но этого не произошло.

– Хороша! – похвалил сивуху старик, маневрируя антеннами на маленькой головке. – Ты, Елисей Никанорыч, как сам-то? Не видать тебя.

– А-а… – Нистратов махнул рукой, чувствуя, что опьянение возвращается, а с ним в душу возвращаются спокойствие и отрешённость от всех забот.

– Ну, брат, это ты зря! А дочки как, растут? Старшая твоя, смотрю, красавица вымахала, вся в мать! – Старик завистливо скосил на Елисея размытый частым потреблением сивухи мутный глаз.

– Растут… – подтвердил Елисей, получая новую порцию из чекушки, – куда им деваться. – Тут он вспомнил, что перед нападением тварей Эль Хай так и не успел досказать, что же Нистратову делать дальше. – Слышь, Семёныч, а ты в Зеленограде был когда-нибудь?

– В Зеленограде? – Старик задумался, пережёвывая блёклые полосочки губ. – Был, – вспомнил он.

– Там, говорят, курган какой-то есть?

– Курган? Не, нету! – Семёныч отрицательно закачался.

– Стела там на кургане, говорят, стоит?

– Стела? Стела есть! Стоит! – заверил он и, причмокивая, высосал из стаканчика водку. – «Три штыка» – так, вроде, называется, – прохрипел он.

– Так, так. – Елисей тоже выпил и вдруг решил завтра же поехать в Зеленоград и проверить, что это всё значит, что это за ключ и что он открывает. Но прежде он решил зайти в салон мага с хвостом и всё у него расспросить и про крыс, и про ангелов, и про собаку-оборотня, и особенно про хвост! В организме его появилась какая-то хмельная смелость, глаза загорелись, и он, выхватив у старика чекушку, разлил оставшееся по стаканам. Тут же выпил сам, не дождавшись соседа, и, смяв чужой, столь порой необходимый стаканчик, бросил его на землю перед изумлённым алкоголиком, который панически осознавал, что теряет собутыльника.

– Всё, Семёныч. Привет! – Елисей вышел из-под тени импровизированного летнего кафе и направился домой.

* * *

Дома Елисея встретила жена, которая, посмотрев на него глазами, полными отвращения, горько усмехнулась и сказала, чтоб дочерям он в таком виде не показывался. А сама подумала, что у мужа начался кризис средних лет и что от безделья он спивается.

Елисей прошёл на кухню, съел две холодные котлеты с белым хлебом, выпил стакан холодного и, похоже, скисающего молока, и на цыпочках просочился в спальню, где и уснул тревожным пьяным сном.

В этот раз приснилось ему вот что. Елисей стоял на взлётном поле аэродрома, среди громоздких самолётов, и явственно чувствовал, что находится здесь абсолютно один. Никого из техников или лётчиков на обозримом пространстве видно не было. В окнах здания аэропорта пустовали залы ожидания, замерли на полпути подвижные трапы. Даже ветер замер. Казалось, будто само время против всех законов логики встало, оборвав свой ход.