— Я понимаю, вас смутила коса, меня, признаться, тоже. Но это голова мужчины, или, если быть совсем точным, юноши. Поэтому её должны забрать вы. Если бы это была девушка, то, разумеется, её бы взял я.

— Но почему? — слабо пролепетала я.

Японец-китаец посмотрел на меня с некоторым сомнением.

— Вы разве не понимаете? Посмотрите, нигде нет крови — это же самая настоящая Флорентийская голова!

Теперь пришла моя очередь смотреть на него с сомнением.

— Вы что, и в правду подумали, что можно вот так просто оторвать человеку голову? — спросил он.

Я подумала, что это действительно странно: «мало того, что он руками оторвал кому-то голову, но при этом ещё и нет ни единой капли крови».

— Ну, берёте? — требовательно сказал японец-китаец.

Мало чего соображая, я протянула руку к пакету.

— Ничего не понимаю, — единственное, что смогла из себя выдавить я.

— Если хотите, я провожу вас до дома, — сказал японец-китаец. — Где вы живёте?

— Гостиница «Siracusa», рядом с вокзалом «Термини», — на автомате ответила я, — номер четыреста семь.

Японец-китаец взял меня под локоть и стал тихо, но твёрдо говорить на ухо. Странно, должно быть, мы выглядели со стороны: он — маленький и широкий, и я — длинная и бледная, как статуи фонтана «Треви».

Пока мы шли до Площади Республики, он рассказал мне, что голову надо посадить в цветочный горшок, а косу расплести и опустить в ёмкость с вином. Обязательно красным. Я слушала его в пол уха и кивала. Пакет несильно тянул мне руку, вероятно так, как бы тянул руку пакет со средних размеров капустным вилком.

Мысли мои были одна дурнее другой: поначалу я была уверена, что это чей-то масштабный розыгрыш, чуть позже — что сплю, ещё позже — что стала жертвой провокации местных спецслужб… но все эти предположения протыкались трёхгранным штыком небывальщины. Случившееся было настолько неправдоподобно, что все «реалистичные» версии рассыпались под собственной тяжестью.

— Земля подойдёт любая, только не песок и не глина, — в очередной раз повторил японец-китаец. — Если будите куда-то её везти, то заверните её вместе с горшком в какую-нибудь ткань, но ни в коем случае не в целлофан — она задохнётся.

Мой провожатый не повёл меня сквозь вокзал, а дал хорошего круголя, поэтому на дорогу у нас ушло примерно полчаса. Около входа в гостиницу он остановился и, отпустив мой локоть, по-японски раскланялся.

— Что ж, прощайте, жена Флорентийской головы, — грустно сказал он и исчез в темноте.

Я поднялась в номер и сделала всё, как мне сказал мой ночной знакомец. Поверила в небывальщину.

Горшок для «цветов» я купила прямо в гостинице у очень похожей на торговку с какого-нибудь Чиркизовского рынка горничной.

— Scusi, signora[1]! — сказала я, не особо рассчитывая на адекватный ответ. — Do you have vase for flowers? Quanto costa[2]?

И я показала на огромных размеров горшок в холле перед лифтом, из которого торчала чахлая деффинбахия.

— Vaso per fiori[3]? — уточнила итальянка.

Я кивнула. Та удалилась в подсобку, погремела там чем-то и через минуту вернулась с коричневым керамическим горшком в руках.

— Venti euro, prego[4], — сказала горничная.

«Ни черта себе, двадцать евро за горшок», — подумала я, — но молча достала из кошелька синюю бумажку.

— Grazie, signora, — и моя купюра исчезла в смуглом кулачке.

«Похоже, итальянцы недалеко ушли от наших соотечественников, — думала я по дороге к номеру, — никогда не откажутся продать что-нибудь чужое. Горшок-то наверняка казённый».

В номере я первым делом зачем-то вымыла горшок. При этом на его донышке обнаружился ценник из IKEA, на котором, словно издевательство было: «Prezzo — 7€. Produrre in Russia[5]».

Первым желанием было пойти и надеть этот горшок на голову горничной и в таком виде спустить её с лестницы, но злость исчезла, когда я вспомнила про другую голову, которая лежала на моей кровати в пакете «La Rinascente».

Чистый горшок был поставлен на письменный стол рядом с телевизором, по которому я вчера смотрела вторую часть «Звёздных войн», разумеется, на итальянском языке. Теперь надо было достать голову и поместить её в горшок. Я приоткрыла пакет и заглянула внутрь. Увидела чёрные, зачёсанные назад волосы. Раскрыла пакет пошире, так чтобы было лучше видно голову, затем аккуратно скатала его до уровня стола. Оказалось, японец-китаец не просто бросил голову в пакет, он ещё туго обмотал косу вокруг шеи, и теперь она, словно на постаменте возвышалась над столом.

Лицо было, как и положено лицу покойника, бледным — цвета стеариновой свечи — а вот волосы густыми и чёрными, словно из рекламы шампуня. Вместе это смотрелось, как выражаются нынешние тинэйджеры, «готичненько». Глаза и рот, по счастью, были закрыты.

Землю я позаимствовала у той самой диффенбахии в холле. Копала металлической ложкой для обуви. Когда земли набралось с половину горшка, я решила, что хватит, наскоро замела следы преступления и убежала обратно в номер.

Признаюсь, я не сразу нашла в себе силы прикоснуться к голове — минут пятнадцать ходила вокруг стола и пыталась убедить себя в том, что голова мёртвая, и её совершенно нечего бояться. Наконец, я решилась. Размотала косу, (она свесилась вниз и достала до полу) взялась обеими руками за холодную шею, словно собиралась душить, быстро перенесла голову в горшок, слегка надавила на макушку и побежала в ванную драить руки.

Пристроив, таким образом, своё сомнительное приобретение, я уже хотела плюхнуться в кровать и уснуть, но неожиданно вспомнила про волосы и про вино. Полбутылки красного у меня было, а вот с ёмкостью оказалось несколько хуже. Пришлось спуститься вниз и узнать у портье, где находится ближайший ночной магазин.

— Stazione Termini, signora[6]! — ответил загорелый «чертёнок» в синем кителе со скрещёнными золотыми ключиками на лацканах и показал пальцем в сторону вокзала.

— Grazie, signor![7] — крикнула я «чертёнку» уже с улицы.

Для того чтобы добраться до вокзала, мне было нужно перейти одну улицу — Виа Марсала — но и с этим у меня сегодня образовались проблемы — меня чуть не сбила девка на мотороллере. Она бесшумно выскочила из темноты и осветила меня фарой. От неожиданности я ойкнула и замерла в позе ярмольниковского цыплёнка табака.

— Sciocca vecchio[8]! — прокричала девка, огибая меня по широкой дуге, одновременно показывая мне увенчанный длинным красным ногтем «фак».

— Сама это слово два раза, шалава! — со страху заорала я в ответ и показала ей, где пришивается рукав у моего плаща.

Девка, видимо осознав, что её «фак» в сравнении с моим жестом также беспомощен, как «Скуадра Адзурра» перед сборной СССР по хоккею, утрещала на своём мотороллере дальше. Я же широкой походкой победительницы направилась в здание вокзала.

Внутри меня ждал облом — абсолютно все торговые точки были наглухо заперты серыми жалюзи. Кроя последними словами «чертёнка», я прошла вокзал насквозь, вышла на улицу и к величайшей своей радости увидела одну единственную работающую «стекляшку». Давали там, разумеется, кофе ста восьмидесяти видов приготовления, вино, и, на моё счастье, огромные итальянские бутерброды — panino.

— Uno caffe americano, uno panino al salame, uno panino al prosciutto e uno panino al formaggio. Prego[9], — сказала я продавцу, похоже, совсем не итальянцу.

— Nove euro, signoria[10], — сказал не итальянец и скептически меня осмотрел. Затем запустил кофемашину и положил мои бутерброды в микроволновку.