5

«…Объективное стремление к реализации рефлексов генофонда, которое позволяет каждому животному не только себя самосохранить, но и воспроизвести, саморазвить в онтогенезе — это только, так сказать, общечеловеческая, видовая характеристика. Главное для нас то, что люди отличаются друг от друга, как закономерные, генетически обусловленные типы. Как и у других высших животных видов (например, крыс, собак, обезьян), в популяциях человеческих зверей, грубо молено выделить: агрессивных, злобных особей (холерики), трусливых или тревожных (меланхолики), общительных, весёлых (сангвиники), спокойных, уравновешенных (флегматики). Существует еще, и так называемая типология развития или познания по И.П. Павлову — «общие» с другими животными (или, как у других животных) и специально человеческие генотипы («художники», «мыслители»), не говоря уже половых и возрастных биологических различиях людей…».

Сегодня, в столовой наркобольницы, посидеть и подумать в одиночестве, чтобы никто не мешал, не удалось. Мужики устроили там какой-то ремонт, и Михаил был вынужден уйти к себе в «избу», где в тишине, можно было обдумать захватившие проблемы.

Кроме того, в последнее время, как никогда, шли стихи. Вот, что значит трезвая голова! Теперь, он писал вдумчиво, не так разнузданно эмоционально, как раньше, притом, с учетом рекомендаций, полученных в литобъединении.

«И всё же, наука для меня, должна оставаться главным в жизни! Хотя, — и не согласен с поэтом Тальпиди, утверждающим, что человек-де не «абсолютное животное», что он-де, не абсолютный зверь, потому что способен на творчество. Это очередное заблуждение огромной массы творцов-«полубогов», которое утверждается веками. Наша задача — развеять сию иллюзию. Но как? Какие основания есть для этого? А они, всё равно, есть…

Г. Селье, основоположник теории стресса, пишет, что для людей характерна следующая особенность: «жажда одобрения и боязнь осуждения». У творцов она гипертрофирована, как гипертрофирован ориентировочный безусловный рефлекс, — то бишь, инстинкт познания и творчества. Жажда признания, славы, превосходства, власти в известных популяциях, удовлетворяется путём «созидающей» деятельности специально человеческих генотипов. Иначе, — всё это, наследственно запрограммировано. И сами типы воспроизводятся в Истории столетиями, с завидным постоянством. Следовательно, они объективно закономерны, даны от Природы, а не от какого-то там «духа».

Творчество посему, увы, не трансцендентно, не от Бога, как бы этого не хотелось его носителям. Приземлённая биогенетическая природа его, доказывается тем, что служит оно, в конечном итоге, цели достижения указанных выше признания, славы, превосходства, власти, а также и соответствующих материальных эквивалентов. То есть, работает, по большому счету, как на внешний социальный, так и на внутренний, личный статус (личное самомнение) человеческого животного в группе, популяции себе подобных. А эта наследственная особенность, с известными оговорками, характерна и для других высших животных. Следовательно, творчество лишь производно от базового биологического отношения. В противном случае, взятое само по себе, оторванное от главной реальной цели, оно теряет всякий смысл. Да и осуществляется творчество, с помощью биологических видоспецифических органов и использует, при этом, природный и социобиологический материал, — содержание для своего осуществления…».

Михаил перевёл дух: А вот, и доказательство! Но надо разрушить, последний «бастион» возможных оппонентов!

«Даже если, специально человеческий генотип творит, якобы, только для себя, не «нуждаясь» в оценке референтной группы и в материальных благах, (т. е. не за славу и не за деньги), — он, всё равно, работает на свой личный статус, так или иначе спроецированный на группу. Но это, довольно редкое исключение из правила».

Удовлетворённый Михаил улыбнулся. Вот они, возможности интегрального системного метода, монистического видения, не оставляющие места, так называемым, противоположным взглядам на изучаемый предмет! П о сути, это новая философская методология, в противовес диалектическому, дуалистическому мышлению. Постой-ка, постой-ка! А не может ли, интегральное видение, как объективная генетическая данность, представлять собой особый тип ориентировочного рефлекса, носителем которого является совершенно определённый генотип? Не третьесигнальный ли это тип нервной системы, если учесть что 1-я и 2-я сигнальные системы, объективно не способны к такому способу познания?..

Глава 5

1

— Ну, че Миша, пойдем? По сотке, и всё, — никто и не догадается. Мочи больше нет… — Серёга Смирнов, уже полчаса, уламывал Михаила. Но тот, по-прежнему, мучился сомнениями: «Нельзя мне, нельзя!» И, в то же время, Надя не выходила из головы: какая же, всё-таки, диспропорция между образом чистой, светлой девушки и её «мерзким грехопадением» с шестью разными мужиками, бывшими до него! Он любил и, одновременно, страшно ревновал. Ах, до чего тяжело на душе! Пойти уж, что ли, хапнуть, — может, полегчает?..

В гастрономе, купили чекушку, зашли в ближайший парк, неподалёку от наркобольницы. Выпив по 100 грамм, спрятали «вещдок» надёжно в кустах. На обратной дороге, встретились мужики, идущие из «санатория» на побывку.

— Михаил, к тебе там, девушка молоденькая пришла. Уже давно поджидает! Поторопись…

В вестибюле, на скамье для посетителей, сидела Надя, почему-то, вся в слезах.

— Что с тобой? Почему плачешь?

Та, всхлипнув, прошептала:

— Не любишь ты меня, я чувствую!

Михаил понял, что настал тот момент, когда нужно всё сказать. Начистоту.

— Пойдем-ка! — и он повёл девушку, по направлению к гастроному. На подходе спросил:

— У тебя деньги есть? Я всё истратил. Давай купим водку.

Подруга даже не удивилась. Покорно достала смятые бумажки… С покупкой дошли до Михайлова дома.

Алкаш налил себе и ей, но Надя пить не стала.

— Видишь ли, — решительно начал он, но потом, смутился, — жизнь такая штука, что иногда не знаешь, как и поступить…

Надя, опустив глаза, молчала.

— В общем, не могу больше так!

— Что — так? Я тебе больше не нужна?

— Не могу больше терпеть, что было…

— Ну-ну?

— Что у тебя было, словом, до меня…

Наступило молчание. Надя раскраснелась, руки её дрожали.

— A-а, поняла… Значит, конец. Ну что ж, — вымолвила дрогнувшим голосом. — Тогда прощай!

Резко встала и бросилась, рыдая, к двери. Михаил не удерживал. Он только налил себе, почти полный стакан водки и, залпом, выпил…

Проснулся уже вечером. При мысли о Наде и разрыве с нею, охватил ужас. Тут же сбегал к соседям, заняв деньги. На автобусе, с очередной поллитровкой, приехал на Заякина, но родители девушки не впустили. Сев неподалёку от дома, на сложенные брёвна, прямо из горлышка стал опорожнять бутылку.

«Никуда отсюда не уйду! А хоть бы, и ночевать здесь пришлось… Неужели-таки, не выйдет ко мне?» — рассуждал «друг», всё больше пьянея. Еще раз звонил в дверь, но мать, с холодным лицом, заявила, чтобы шел домой.

Между тем, почти стемнело. Михаил был пьян и уже, располагался спать на брёвнах. И тут, вышла Надя.

— А ну-ка, пойдем! Лучше не позорь перед соседями! — и она, схватив его за руку, повела на Потерянную. Благо, что жили, друг от друга, не так далеко.

Бедняга плохо помнил этот путь до дома: что-то выкрикивал, даже сопротивлялся. Но Надя, в конце концов, довела и, бросив на кровать, сказала что-то, чего не запомнил.

…Наутро, он опять, уже трезвый, приехал к ней, однако, встретил ледяной приём.

— Ты же, не захотел быть вместе? А теперь, изменить что-либо поздно.

— Но Надя! Пойми правильно… Я же люблю… Не бросай меня! — Михаил, чуть не рыдал.

— Поздно, дорогой! Поезд ушел… Прощай.

И отверженный «друг», ни с чем уехал. С горя, всерьёз запил, еще не подозревая, какие напасти обрушатся на него…