В течение дня предстояло собрать в прибрежных селах имевшиеся там лодки, бочки, бревна, из которых можно было бы связать плоты или что-то другое, способное удержать на себе хотя бы несколько человек. Обещали подбросить и табельные переправочные средства.

Генерал Бакланов спросил командиров полков, как поняли задачу, потребовал доложить решение. Обращаясь ко всем, комдив сказал:

— Нужно очень серьезно отнестись к подготовке, позаботиться о переправочных средствах, создать резерв этих средств, провести тщательную разведку, распределить подразделения по лодкам, все рассчитать, составить графики, чтобы не было сутолоки. На противоположном берегу действовать энергично и напористо, закреплять каждый захваченный метр.

Начальник политотдела попросил провести в подразделениях партийные и комсомольские собрания и разъяснить значение предстоящих действий, чтобы коммунисты и комсомольцы, как и всегда, были в бою примером для всех.

Первыми начали форсировать Днепр автоматчики капитана Ивана Яковлевича Подкопая. Выбор на это подразделение пал не случайно. Сам Подкопай впервые встретился лицом к лицу с врагом в сорок первом году под Киевом. Он проявил себя храбрым и способным разведчиком. Не одного фашиста захватил тогда в плен этот смелый, немногословный сержант. У нас даже говорили, что у него особый нюх на гитлеровцев. В сорок втором году он уже был лейтенантом и командовал ротой автоматчиков. Подразделение это прославилось смелостью, бесстрашием. В бойцах словно бы повторялся мужественный характер их командира.

Мне нравилось, что Иван никогда не похвалялся своей храбростью, не бравировал ею, зря не рисковал. Но уж если дрался, то на совесть. После одной из октябрьских ночей в Сталинграде о нем с восхищением и гордостью говорили во всей дивизии, хотя сталинградцев трудно было удивить геройством. А произошло тогда вот что. Ценой больших потерь фашистам удалось пробиться через боевой порядок дивизии и выйти к Волге. Часть войск, в том числе и наш полк, оказалась отрезанной от основных сил 62-й армии. Восстановить положение, уничтожить прорвавшихся к Волге выпало на долю роты Ивана Подкопая. Автоматчики дрались с таким упорством, с такой яростью, каких даже мне, человеку, провоевавшему всю войну в пехоте, не приходилось видеть ни до, ни после этого. По силе враг превосходил это подразделение примерно в три-четыре раза. Однако рота смело вступила в бой с гитлеровцами и уничтожила их. Положение было восстановлено.

Теперь тоже был октябрь, но как много переменилось с тех пор! Уже не оккупанты теснили нас, а мы гнали их прочь с нашей земли.

Под покровом ночи автоматчики начали переправляться через реку, чтобы вцепиться в кромку противоположного берега и дать возможность полку преодолеть водную преграду.

1-му и 3-му батальонам 39-го гвардейского стрелкового полка предстояло форсировать реку следующим вечером. Все было рассчитано и подготовлено заранее. Подразделения находились неподалеку от берега. Меня вызвал командир полка и назначил своим заместителем на том берегу, поручив координировать действия стрелковых батальонов и роты автоматчиков.

Перед нами простирался голый песчаный остров, плоский как стол, за ним — пересохшее старое русло Днепра и высокий, покрытый лесом правый берег.

Солнце близилось к закату. Я обдумывал, как лучше действовать, и очень сожалел, что со мною не было Нефедьева. Пришел почтальон и протянул мне письмо. Глянув на конверт, я увидел, что письмо из дому, от отца. После приветствий и пожеланий скорейшей победы шли строчки, которые резанули сердце недобрым предчувствием: «Будь, сынок, мужественным…» Так и есть! Отец писал: «Нас постигло горе, большое несчастье, виной которому война… Твой брат, наш дорогой Петя, погиб 18 августа 1943 года в боях с немецкими захватчиками и похоронен в городе Краснодаре. Воевал так же, как и ты, в гвардии. Ты должен отомстить за смерть брата, но не будь безрассудным, без толку не рискуй… Мы трудимся на колхозных полях и в меру своих сил помогаем вам. Наш колхоз сдал два плана хлеба в фонд обороны…» Дальше шли приветы и пожелания родственников, но это уже прошло мимо сознания.

Много смертей довелось увидеть за годы войны. Я терял боевых друзей и тяжело переживал их гибель. Но то, что теперь нет у меня брата, которому только в июле исполнилось двадцать лет, казалось невероятным!

Вспомнились детские годы. Когда родился брат, отец принес меня в комнату и посадил на сундук, покрытый домотканым рядном. На голове у меня был повязан платок, словно на девочке. А мне не хотелось быть похожим на девочку. Какая-то бабушка купала маленького в деревянном корыте, а он кричал, и бабушка приговаривала:

— Цэ будэ, Петя, Петушок…

Вспомнился сад и то, как мы с Петей по заданию дедушки рвали вишни. Каждый должен нарвать по ведру, тогда можно идти на пруд купаться. И вот Петя, стараясь дотянуться до самой макушки дерева, вдруг сорвался и упал головой вниз. Он лежал с закрытыми глазами, а я просил его открыть их и говорил, что он может идти купаться, а я нарву два ведра вишен. Но Петя не откликался. Тогда я с криком побежал в другой конец сада за дедушкой…

А вот перед глазами встал голодный тридцать третий год. Мать собрала вещи, которые имели какую-то ценность, чтобы идти в аулы к карачаевцам, за Кисловодск, и выменять немного кукурузной муки. Нас четверых она оставила в нетопленном доме и разделила лепешки с начинкой из крапивы на столько порций, сколько дней ее не будет. Но не успела мать выйти на окраину хутора, а мы уже съели первую пайку, потом принялись за следующую — и так, пока не осталось ни крошки. От голода мы все распухли… Потом была весна. Мы в огородной бригаде культивировали свеклу. Петя вел лошадь под уздцы (запретили ездить верхом), а я, уцепившись за чепиги культиватора, шел за ним. К обеду уже не я им управляю, а он мною. На целый день двести граммов хлеба из полусгнившей сои. А утром волк на лугу запорол жеребца, и вся бригада потрошила коня. Нарезали и мы с Петей мяса и побежали домой варить его. Положили два самана, с крыши сарая взяли камыш и стали топить. Есть так хотелось, что не успевали глотать слюну. Петя сказал, что, наверное, уже готово, и мы принялись уплетать полусырое мясо без хлеба. После у меня началась рвота, а Петя стоял с кружкой и просил:

— Вань, выпей, пройдет…

Позже — я младший командир в училище, а он студент сельхозтехникума. Мы встретились в Орджоникидзе, я получил свои штатские вещи и передал ему костюм, ботинки и все остальное. Старшина торопил в строй, и мы простились. Разве я мог думать, что это наша последняя встреча! И вот у меня нет брата. Фашисты, которые убили его, — за Днепром. Не пройдет теперь мимо меня живым ни один… Хоть я не пулеметчик и не артиллерист, но поклялся отомстить…

Подошел Кузьмич. Помолчал. Скрутил цигарку.

— Что, плохое письмо?

— Брата младшего убили…

— А вы все: «Отведи, Кузьмич, в штаб». А на что их туда водить?..

— Найди-ка, Кузьмич, для меня, да и для себя, по большой саперной лопатке. Только укороти наполовину держаки, на том берегу с маленькой, пожалуй, не управимся. И в лодке она пригодится вместо весла.

— Скорей бы уж темнота, невмоготу ждать, — с этими словами ко мне подошел секретарь партийной организации батальона старший лейтенант Сергей Фомич Каралаш.

— Темнота темнотой, но сначала переправится третий батальон, а потом уже наш, так что надо набраться терпения.

Наконец наступил вечер. В полной тишине погрузились и так же тихо отчалили подразделения 3-го стрелкового батальона. Вслед за ними стал переправляться и 1-й батальон. Наша лодка мягко воткнулась носом в песок. Мгновение — и мы на берегу. Под ногами скрипел песок. Не успели пройти и несколько шагов, как встретили капитана Павленко, который замещал раненого Мощенко, и капитана Подкопая. Подкопай сообщил все, что успел узнать о противнике. Автоматчики Подкопая сумели выбить гитлеровцев из траншеи и в течение дня отразили несколько контратак.

— Что делать дальше? — спросил Павленко.