— Сколько же там всего фрицев?

— Говорят, около двадцати.

Я приказал послать туда взвод из 2-й роты и захватить радиостанцию, а если удастся, то и пленить личный состав. С бойцами пошел мой заместитель Ильин. Он вернулся через несколько часов и привел трех пленных. Ильин подробно рассказал, что произошло возле школы.

Гитлеровцы встретили взвод сильным огнем из автоматов и пулеметов. Ворваться в здание с ходу не удалось, и кто-то из гвардейцев предложил поджечь его. Но Ильину — он ведь был педагогом — стало жаль школьное здание. Он решил атаковать еще раз. Фашисты снова отбились. Один наш боец погиб. Тогда секретарь партийной организации 2-й роты выскочил из своего укрытия, изо всех сил ударил прикладом по кирпичам, которыми были заложены окна. Заграждение развалилось. В пролом полетела граната. С криком: «Сдавайся!» — парторг пробежал вдоль стены к следующему окну и проделал то же самое. Воодушевленные его примером, солдаты забросали неприятеля гранатами, потом сорвали дверь и проникли внутрь школы. В короткой схватке они уничтожили десять фашистов. Трое были взяты в плен, и только одному каким-то чудом удалось убежать.

Допросив захваченных, Михаил Иванович Ильин выяснил, что эта группа совершенно не знала обстановки и считала, что советские войска еще далеко. Радиостанция предназначена для связи с авиацией.

Мы отправили гитлеровцев в штаб полка.

— Сегодня, наверное, будет сабантуй, — сказал мне Ильин.

— Что-то не предвидится. А откуда у тебя такие данные?

— Самочувствие… — И он как-то неуверенно пожал плечами. — Дрожит все внутри, как при приступе малярии.

— До сих пор ни разу не замечал, чтобы мой боевой заместитель дрожал и верил в предчувствия.

— Неудобно даже говорить… — Ильин засмущался, но не в его характере было утаить что-то от товарища, и он, решительно тряхнув головой, взглянул мне прямо в глаза: — Почему-то перед трудным боем меня всегда знобит. Глупо, конечно, но я уже уверовал в эту примету.

— Всем трудно, всем плохо на войне. А женщинам вдвойне. Погляди на Нину с Жанной…

— Будь на то моя воля, я бы их на фронт, на передовую, не посылал.

— Так ведь почти все они добровольцы.

Ильин помолчал, потом с тревогой заметил:

— Артиллеристы что-то плохо окапывают свои орудия.

Я предложил Ильину пойти в подразделения.

— Посмотри, как там обосновалась наша гвардия.

Роты отрыли окопы полного профиля и продуманно организовали систему огня. По-хозяйски устроились на позициях расчеты 45-миллиметровых противотанковых пушек. Впереди ничего подозрительного не наблюдалось. Соприкосновения с противником тоже не было. Стоял чудесный день бабьего лета. Все вокруг выглядело по-мирному. Но не успели мы вернуться к своему НП, как наблюдатель, сидевший на вершине скирды, доложил, что справа вдали видит танки. Мы взяли бинокли. Действительно, в нескольких километрах от нас параллельно нашей линии фронта двигались чьи-то машины. Кто насчитал двенадцать, а кто — пятнадцать. Вскоре они скрылись за буграми и лесопосадками.

Еще часа два было тихо и спокойно. Затем в районе 3-й роты послышалась стрельба. Это шесть вражеских танков и самоходок, скрытно выдвинувшихся к нашему переднему краю, атаковали правый фланг роты. Один «фердинанд», пройдя через позиции 3-й роты, открыл огонь по оврагу, где находились минометчики, повозки и лошади.

Замполит дивизиона капитан Татарников скомандовал:

— К орудиям!

Артиллеристы бросились к пушкам. В этот момент почти одновременно разорвались два снаряда, и в ответ на следующую свою команду: «Огонь!» — капитан Татарников услышал:

— Первое орудие вышло из строя…

— Третье орудие вышло из строя…

Татарников побежал к расчетам. Вдруг земля взметнулась прямо у него из-под ног…

Батальонные артиллеристы успели развернуть сорокапятки на сто восемьдесят градусов. Первыми же выстрелами они подбили два вражеских танка, надвигавшихся на батальонный НП. 2-я и 3-я роты вели бой с пехотой, разместившейся на броне.

— Кузьмич, где моя Голубка?

Часть скучившихся в овраге лошадей была перебита огнем «фердинанда». Голубка, к счастью, уцелела. Вскочив на нее, я устремился к началу впадины, откуда минометчики стреляли по противнику. Заметил, что у Антонины Гладкой перевязана шея.

— Сильно тебя?..

— Да нет, чиркнуло немного, — спокойно ответила Тоня. Батарее Сокура удалось отсечь неприятельскую пехоту от танков, прижать ее к земле. А минометчики Карнаушенко и наши стрелки довольно быстро уничтожили фашистов.

Танки и самоходки противника прорвались через наш передний край и вышли в район огневых позиций минометной батареи Сокура. Гладкая с поразительным для девушки хладнокровием продолжала командовать своим расчетом, которому угрожала опасность со стороны приближавшегося «фердинанда»…

Я пустил лошадь галопом и помчался в 1-ю роту. Атаковать это подразделение гитлеровцы почему-то больше не решились. Оба прорвавшиеся в район нашей обороны танка горели, а «фердинанд» поспешил уйти к своим.

Возвращаясь на НП, я увидел у свежей воронки распростертую на земле Антонину Гладкую. Она лежала на спине в ватной стеганке, в сереньком своем платке. Правая рука ее сжимала ремень от автомата с куском приклада. Не веря своим глазам, мы с Сокуром расстегнули одежду, чтобы послушать сердце, может, еще теплится жизнь в этом теле! И ужаснулись: вся грудь Тони была разбита осколками. Девушка была мертва.

Так не стало Антонины Михайловны Гладкой, патриотки, коммунистки. Она отдала жизнь за освобождение Родины от немецко-фашистской нечисти. Тоня не искала легкого пути и шла к победе вместе со всеми нами по трудной, полной опасностей солдатской дороге.

Ответственный секретарь дивизионной газеты «На разгром врага» Юрий Михайлович Белят посвятил Гладкой стихотворение. Я услышал его впервые совсем недавно в доме Ивана Аникеевича Самчука на традиционной ежегодной встрече ветеранов 13-й гвардейской стрелковой дивизии. Мне запомнились такие строки:

Погибла Антонина 22 октября 1943 года. За четыре дня до этого ее наградили третьей медалью «За отвагу». Пуля сразила и Жанну Бадину.

На огневых позициях артиллерии лежал у орудия и просил застрелить его сержант Зюнев, гроза вражеских танков. Он был тяжело ранен в живот. Мы с Сокуром осторожно подняли его, положили на линейку и отправили в медсанбат.

Под вечер девушек похоронили.

Не успел прозвучать последний выстрел прощального салюта, как на переднем крае снова завязался ожесточенный бой с вражескими танками и пехотой. Но и на этот раз фашисты успеха не имели. Наутро мы перешли в наступление. К концу дня овладели населенным пунктом Верблюжка. Оттуда двинулись дальше — на железнодорожный разъезд.

В ожидании результатов разведки солдаты, сойдя с дороги, отдыхали. Карнаушенко, как всегда, тут же установил два миномета.

Минут через сорок вернулся с бойцами Ильин и доложил, что железная дорога и нужный нам разъезд находятся метрах в трехстах впереди. В это время послышался громкий голос Карнаушенко:

— Кого там черт несет! Не видишь разве, миноме…

Конец его фразы утонул в треске автоматных и пулеметных очередей. Вспыхнули ракеты. Мы увидели, что в хвост батальона пристроилось… подразделение фашистов. Видимо, в темноте они приняли нас за своих. Оцепив создавшуюся ситуацию, решил развернуть одну роту и 45-миллиметровые орудия, ко батальон уже открыл огонь по гитлеровцам. Потеряв около двадцати человек и несколько повозок, они обратились в бегство. Преследовать их мы не стали.

Однако поставленную задачу батальону выполнить не удалось. Позади нас появилась неприятельская танковая колонна, впереди, вдоль железной дороги, тоже. Батальон оказался зажатым между двумя танковыми подразделениями противника, который направлялся к Верблюжке.