Текучий город

Я попыталась описать шесть архитектурных явлений, возникших в Москве с 1990 по 2010 год. Каждое из них по-своему повлияло на формирование архитектурного облика столицы, по-разному проявилось в ткани города. За это время в Москве было построено около 80 млн квадратных метров, половину из которых составляют массивы. Грибы размножались не менее интенсивно, но их количество почти невозможно подсчитать. Уникаты появлялись в основном в центральной части города, где им противостояли вернакуляры. За пределами Садового кольца за индивидуальность отвечали идентификаторы. Фениксы – почти штучное явление.

Какая же судьба ждет эти направления? При взгляде на самые яркие из них, уникаты, становится ясно, что их время прошло. Общественное вновь возвращается в город. На повестке дня – парки, пешеходные улицы, транспорт и даже нечто вроде местного сообщества. Архитектурный эгоизм и сверхиндивидуальность нелепы и немодны. Самые яркие представители уникатов напоминают городских сумасшедших – неуместный наряд, выкрики, иногда нецензурные. Сложно сказать, исчезнет ли это направление навсегда, или после нескольких десятилетий цивилизованной жизни кому-то вновь захочется бунта. Какие же из уникатов станут наследием, если их эстетику оценить почти невозможно? Сверхиндивидуальность нацелена на ответную реакцию, на шум и обсуждения, на скандалы. Собрав все уникаты в одну таблицу, я выявила десятку главных провокаторов по количеству наград, статей и запросов в интернете – метод, неприемлемый для оценки другой архитектуры. Вот как выглядит десятка победителей. На мой взгляд, именно эти здания со временем станут символами радикальных и масштабных потрясений, происходивших в первое двадцатилетие после распада СССР.

Победители

Что касается вернакуляров, то с архитектурной точки зрения они менее выразительны, поэтому им вряд ли удастся стать выдающимися монументами. А продолжать это направление скоро будет некому – постмодернизм неактуален, новое поколение архитекторов предпочитает параметрический дизайн или швейцарский минимализм. И все же вернакуляры живы и будут жить, поскольку будут жить сложные, запутанные и не всегда очевидные отношения между различными игроками, имеющими отношение к архитектуре и строительству.

Фениксы – мистики «лужковской эры», их время закончилось. Разве что вдруг возникнет абсурдное желание возрождать советскую архитектуру. Хотя сложно представить, какие силы захотят вернуть Дом политпросвещения на место комплекса «Легенды Цветного» или восстановить бассейн «Москва» на месте храма Христа Спасителя. Однако подспудная потребность в такой опции все-таки существует – хотя бы в отношении «Военторга» и гостиницы «Москва». Признание возможности их дальнейшего перерождения позволило бы в будущем обновить унылые фасады. Быть может, за ними скрывается потенциал нового типа зданий, чья оболочка – лишь кожа, которую можно сбросить за ненадобностью. Призванные искупить ошибки прошлого и создать иллюзию непрерывности истории фениксы внесли в нее неразбериху и сумятицу, тем самым создав новую лужковскую хронологию.

Массивы навсегда останутся с нами. Если вернакуляры – это душа, то массивы – скелет и, пожалуй, первое настоящее свидетельство непрерывности истории. Сложно представить, что сможет остановить гигантскую машину по штамповке панелей будущих жилых районов. Переосмысление, обновление стилей и новые компоновки – все это, скорее всего, будет происходить и впредь.

Идентификаторы, как и массивы, будут трансформироваться в зависимости от вкусов и новой моды на городские образы. Скажем, сегодня это современное искусство и интеллект (жилые комплексы «Арт-хаус» и «Литератор»).

А что же грибы? Как и фениксы, они, скорее всего, обречены на исчезновение. Точнее, дикие организмы будут вытеснены своими «одомашненными» версиями. Если говорить о полезной стороне этого явления, грибы – это сигналы, указывающие на места и процессы, нуждающиеся в точных и целенаправленных городских интервенциях. Я лично не могу избавиться от симпатии к самым опасным и радикальным формам этого явления. Мне хотелось бы изучать их, следить за их поведением и распространением. Как было сказано выше, в этом непривлекательном на первый взгляд паразите могут скрываться новые архитектурные формы и типы городской жизни.

Строительство «лужковского» двадцатилетия, в котором, словно в зеркале, отразилось развитие нового государства, началось в центре Москвы, распространилось по всему городу и выплеснулось за его границы. Появились новые районы, новые достопримечательности, новые ландшафты. Новые типы построек возникли в ответ на новые требования для новых типов досуга. На рынок пришли новые материалы и технологии. Появились новые архитекторы, новые заказчики и новые отношения. Одним словом, все в эти годы было новым, даже – старое.

Сегодня мы видим результаты стремительного общественного развития и – как его следствия – трансформации городской среды. «Генплан возможностей», разработанный в конце 1990-х, ставил во главу угла инвестиционный потенциал московской земли, но не учитывал проблемы инфраструктуры, транспорта и реальные проблемы горожан. Лишенный градостроительной политики, предоставленный себе город подчинился законам рынка и стал развиваться стихийно. Коммерция обрела невиданную силу и подчинила себе все функции городской среды, а также тех, кто должен был контролировать этот процесс. Облик Москвы изменился – город начал хаотично трансформироваться. Сквозь существующую городскую ткань проросла новая архитектура, вытесняя устаревшие структуры, изменяя физическое тело Москвы.

Процесс трансформации невозможно зафиксировать, а наследие этого периода очень хрупко. Большая часть возникшей за это время архитектуры изначально не рассчитана «на века». Постройки, возведенные из современных материалов, едва ли просуществуют больше 50 лет и, таким образом, не станут объектами архитектурного наследия.Архитектура современной Москвы не изобрела своего стиля, не создала архитектурных шедевров в привычном понимании, но она отразила и подчеркнула главные события эпохи трансформации. По крайней мере попытка систематизировать и описать архитектурные явления «эры Лужкова» может стать одной из форм сохранения того, что вскоре исчезнет.

Об авторе

Даша Парамонова – архитектор, выпускник и преподаватель Института «Стрелка», директор архитектурного бюро Александра Бродского.

О «Стрелке»

Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» – международный образовательный проект, созданный в 2009 году. Помимо постдипломной образовательной программы с преподавателями мирового уровня «Стрелка» организует публичные лекции, семинары и воркшопы, консультирует в области городского развития и издает лучшие книги по урбанистике, дизайну и архитектуре.