Другой пример диалога с историей, названный журналистами «творческой реконструкцией», воплотился в «метаболическом» направлении уникатов. Сущность этого явления вдохновляет на использования термина, которым принято называть течение в архитектуре и в градостроительстве, зародившееся в Японии в 1950-х и, на первый взгляд, имеющее мало общего с постройками лужковского периода. Тем не менее в этом направлении проявились черты, присущие архитектуре с совершенно противоположной эстетикой. Точнее, черты, которые должны были продлевать жизнь постройкам модернизма, делать их способными подстраиваться под меняющиеся внешние обстоятельства. «Метаболисты» использовали каркас и ячейки зданий для того, чтобы иметь возможность менять их структуру и габариты. В лужковском «метаболизме» современные формы буквально пристраиваются, надстраиваются, наползают на исторические здания, увеличивая площадь объекта, и тем самым трансформируют его под главное требование – быть финансово оправданным и, следовательно, получить право на вторую жизнь в новом обществе. Визуально это выглядит так, будто один объект пожирает другой, и в этом смысле «метаболизм» можно трактовать двояко. «Пожирающий» подход, при котором выживает сильнейший, – один из ведущих в середине 1990-х. Выразительный пример «метаболистической» реконструкции – здание Союза архитекторов, выполненное в 2004–2005 годах мастерской Александра Асадова, победившей на конкурсе в 2002 году. Освоение подземного пространства потребовало разборки старого здания. Новая его версия сложилась из двух элементов – заново отстроенного объема, копии предшественника, и надстройки-паразита из зеленой меди, дающей ему новую жизнь. Тему биологической ревитализаци можно развить еще и в том направлении, что именно новая часть принадлежит инвестору проекта, непосредственному источнику новых жизненных сил.

В середине 1990-х активно развивается и «скульптурное» направление – абстрактная манипуляция с объемами, нарочито игнорирующими окружение. Оно продолжает традиции архитектурной школы, сформировавшейся еще во ВХУТЕМАСе, – чистое формотворчество, артистическое высказывание. Особенность современной «скульптуры» в том, что она лепится не вручную, а с помощью пространственного моделирования в плоскости компьютерного монитора. Как сами проектные инструменты, так и навыки владения ими пока еще недостаточно развиты, поэтому построенные кривые, как бы выточенные на одном станке, сглажены цифровыми параметрами. К ярким представителям «скульптурного» направления можно отнести гараж и заправочную станцию на Олимпийском проспекте проектного бюро СИАС (1997–2004). Конечно же, застройка Олимпийского проспекта крупными, сильно разнесенными выразительными формами способствует появлению еще одного самостоятельного и пластичного объема. Однако вопреки своим соседям, округлым глыбам, чья пластика складывается из тяжелых, неповоротливых бетонных элементов, здание гаража формируется современным каркасом и металлической отделкой. Вогнутые поверхности, не теряя легкости, изящно выходят из пространства монитора в реальное пространство.

Самым дерзким в группе уникатов стало «игровое» направление. Этот архитектурный прием, так или иначе присутствующий во всей истории архитектуры, позволил создать особенно яркую группу сооружений. Через «игру» в городскую субстанцию привносилась энергия, которая уже бушевала в обществе. При таком подходе архитекторы могут позволить себе запрещенные ходы, ведь все тут как бы не всерьез. Играть – значит быть легким, ироничным, смелым. К тому же правила игры создают сами участники, а это обязательное условие 1990-х. Все «игровые» объекты объединяет ирония – яркие цвета, гротескные формы, преувеличенные детали, сбивки масштаба, словом, любые антиархитектурные ходы. Один из них – дом «Патриарх» (1997–2002). Он демонстрирует «сверхавторство» и всемогущество архитектора, безграничность возможностей, приоритет личного, триумф индивидуального.

Верхний ряд – «Галс Тауэр», жилой комплекс «Патриарх». Нижний ряд – гараж на Олимпийском проспекте, реконструкция здания Союза архитекторов

Но эталон этого направления – «Дом-яйцо» на улице Машкова. Его проектирование началось в 1998 году в мастерской Сергея Ткаченко при участии молодых архитекторов, членов концептуальной группы «Обледенение архитекторов». Особняк в виде яйца – состоявшаяся достопримечательность лужковской Москвы. Во-первых, это реализация самого важного направления в архитектуре этого времени – попытка сделать объект максимально уникальным, отличным от других. Во-вторых, особняк – частное пространство в самом центре Москвы (второй такой – дом Мельникова). В-третьих, в его создании участвовала группа «Обледенение архитекторов» (создатели параархитектуры, авторы таких проектов, как «Русский слон», гостиница для бомжей «Люлька», «Леса в лесах» и других). В-четвертых, дом связан с имперской Россией через образ яйца Фаберже (читай «богатство», «величие», «наследие»). В-пятых, это настоящий паразит – он лепится к историческому многоквартирному дому, занимая «бесполезный» клочок земли, на котором больше ничего не может поместиться. Все эти признаки, характерные для эпохи 1990-х, собраны в одном объекте. Дом-яйцо – это гиперирония, реакция на бескрайние возможности лужковской Москвы и полное отсутствие эстетических критериев. Это памятник беспределу 1990-х.

Кризис 1998 года сильно повлиял на развитие уникатов. Неограниченные возможности обрели границы. Появилась самодисциплина, прежде всего – в экономической области. Оказалось, что деньги можно тратить иначе. Отныне расходы должны демонстрировать не расточительность, но рассудительность и опытность. На смену ярким бизнесменам-камикадзе приходят банкиры. В целом архитектура становится сдержаннее, появляются более строгие, незаметные объекты. Скромность – как символ зрелости. Начавшись с архитектуры банка на Пречистенской набережной, эпохи первоначального накопления капитала, к концу 1990-х «контекстуальные» уникаты становятся особенно популярны, прежде всего благодаря сдержанному характеру и подразумевающейся связи с самим городом. Они обрастают новыми символами – натуральный камень, дерево, патинированная медь, стеклопрофилит. Язык разборчивых, ценящих качество, готовых платить за штучность изделия. При этом индивидуальность становится доступнее. Появляется понятие «жилой комплекс по индивидуальному проекту для среднего класса» – между очень богатыми и совершенно нищими есть и другие слои населения. В мире недвижимости это называется «бизнес-класс» и «экономкласс». Жилой комплекса на улице Хачатуряна работы Владимира Юдинцева (1999–2002) – пример сдержанного посткризисного униката «скульптурного» направления. Пластичный, выразительный, одним словом, достойный, демонстрирующий на личном примере, что в этом мире есть место не только размаху и потрясениям. Комплекс по индивидуальному проекту на окраине, где теснятся типовые «панельки», – уже событие. Уникаты «обращаются к народу».

В 2000-м году в стране появляется новый президент, Владимир Путин. Коммерческая элита ельцинских времен вытесняется новой, «государственной». На смену риску приходят логика и порядок. Теперь стране необходимы новые символы, создающие эффект «управляемости». На грани веков начинается третий этап развития уникатов. Он связан с появлением в Москве зарубежных архитекторов-звезд. Профессия архитектора переживает подъем, прежде всего за счет выделения рационального в спонтанно-эмоциональном творческом процессе, ведь в постмодернистском обществе эстетика капитализирована и приносит прибыль. Главные участники капитализированного архитектурного творчества – конечно же, девелоперы. После нескольких лет анонимного строительства они меняют тактику и приглашают архитекторов-звезд для создания уникатов мирового масштаба. Девелоперская компания «Капитал Групп» объявляет, что проектированием комплекса «Город столиц» в Сити займется голландский архитектор Эрик ван Эгерат. После этого имена иностранных архитекторов замелькают в прессе: Заха Хадид, Рем Колхас, Этторе Соттсасс, Фрэнк Уильямс, Джованни Бартоли, Массимилиано Фуксас, Бернард Чуми, Жан-Мишель Вильмотт. Участие звезд мирового масштаба имеет несколько коннотаций. Во-первых, это имитация профессиональной разборчивости – «мы понимаем, что такое хорошо». После этого претензии к другим действиям городской власти как бы неуместны – тот, кто любит Колхаса, не может иметь темных намерений. Во-вторых, это попытка встроиться в мировой архитектурный контекст – знаковое строительство в центре активно происходит в таких городах, как Лондон. В-третьих, это попытка вписать себя в мировую историю – пирамиды, Колизей, Нотр-Дам, Гуггенхайм, Нагатинская пойма… Для России рубежа веков нужны уникаты мирового значения. Если в 1990-е уникаты обозначали принципы нового общества в пространстве города, то в 2000-е они должны обозначать место Москвы (России) в пространстве всего мира. Главные жрецы этого процесса, архитекторы, обретают особый общественный статус. Творчество или его адаптированная западная версия, креативность – самый престижный способ зарабатывания денег. Для московских архитекторов это сигнал – «можно»! С приходом зарубежных коллег они становятся смелее в обращении с современными формами. Происходит скачок в развитии уникатов «современного» и «скульптурного» направлений. Начинается проектирование таких домов, как «Панорама» А.Скокана, «Кристал Хаус» (Crystal House) бюро «Меганом», «Китеж» А.Бокова, «Метрополис» и «Белая площадь» бюро «АБД», «Джекпот Ибица» А.Асадова.