Огюст Пюжен. Мост Искусств.

Огюст Пюжен. Итальянский театр.

Мы знаем одну даму, которая так ответственно относится к обязанностям хозяйки дома и так убеждена в необходимости поддерживать беседу в любом месте и на любую тему, что, не довольствуясь домашней практикой, отправляется с той же целью в город. Ее замужняя дочь, молодая особа простодушная и скромная, не принимает никакого участия в блистательных подвигах матери, поэтому та постоянно осыпает ее упреками. «Когда вы наконец научитесь разговаривать!» — воскликнула однажды мать после довольно продолжительного визита, в течение которого дочь не промолвила ни слова. «Но, маменька, мне не о чем было говорить». — «Неважно; если не о чем говорить, значит, надо что-то придумать: главное — рассказать что-нибудь интересное. Скажите, что вашу карету задел омнибус, что на ваших глазах на улице арестовали человека, что вы стали свидетельницей ссоры двух мужчин, что вам попалась навстречу великолепная похоронная процессия, что у вас украли шаль, — одним словом, говорите все, что взбредет вам в голову, только не молчите, иначе я больше не буду брать вас с собой». Юную новобрачную шестнадцати лет от роду, которая не любит мужа и выслушивает попреки от матери, нетрудно довести до слез. Молодая женщина расплакалась. Диалог матери и дочери происходил в экипаже между двумя визитами. Экипаж остановился перед роскошным особняком; выездной лакей осведомился, принимает ли госпожа баронесса, и ворота торжественно отворились. «Какое невезение, — подумала молодая женщина. — Все дома, а ведь погода сегодня такая хорошая», — и она утерла глаза. «Как вы бледны, милая Валентина! — вскричала баронесса ***. — Вы, должно быть, нездоровы?» Мать бросила на дочь испепеляющий взгляд, как бы говоря: «Ты способна что-нибудь сказать или нет, несчастная?!» Бедняжка Валентина вспомнила, что ей рекомендовано выдумывать происшествия. «Нет, сударыня, — отвечала она, — я просто очень сильно испугалась. Мы чуть было не опрокинулись». — «Ах боже мой! — воскликнула баронесса. — Как же это?» Мать торжествовала: дочь показала себя достойной продолжательницей ее дела. «Нашу карету задел омнибус, когда мы проезжали по мосту Искусств»[194]. — «По мосту Искусств?» — изумилась баронесса. «Она хотела сказать: по мосту Людовика Шестнадцатого», — не растерялась мать и тотчас сплела восхитительную историю, которая совершенно успокоила баронессу. Беседа шла как по маслу. «У вас прекрасная шаль, милая Валентина», — сказала госпожа ***. Молодая женщина собиралась промолчать, но мать взглянула на нее так грозно, что она набралась храбрости: «У меня была шаль куда красивее этой, но вчера ее у меня украли». — «Неужели! — воскликнула баронесса (как видим, она только и делала, что восклицала). — Нужно непременно ее разыскать. Префект полиции мой друг, я тотчас ему напишу…» — «О, не стоит, сударыня!» — сказала Валентина. «Как не стоит? — изумилась баронесса. — Да ведь вы, должно быть, отдали за нее огромные деньги!» — «Дочь моя хочет сказать, — не растерялась мать (ибо мать никогда не терялась), — что зять мой уже взял все необходимые меры». Разговор зашел о другом, и Валентина вновь погрузилась в мечтания. «Поистине, — разглагольствовала тем временем ее мать, — светская жизнь с каждым днем делается все более и более пустой. Появление клубов внесло разлад в нашу жизнь; мы разучились беседовать, забыли, что такое остроумие; по утрам мужчины играют и курят, а по ночам пьют. Как мне жаль нынешних молодых женщин: никогда еще свет не был так скучен». — «Ручаюсь, что Валентина с вами не согласна, — возразила баронесса. — Не думаю, чтобы она была недовольна клубами». Поскольку Валентина не следила за ходом разговора, она промолчала. «Валентина, — недовольно произнесла ее мать, — госпожа баронесса обращается к вам, отвечайте же». — «Возможно, она не знает, что такое клуб, — любезно заметила баронесса, желая смягчить разгневанную мать, — я уверена, что ей нечего бояться карточных игр». Валентина подняла глаза на мать и, увидев, что та страшно недовольна, поняла, что ей пора вступить в разговор. «Нет, сударыня, — сказала она, — я много слышала о Жокей-клубе; да вот только что нам рассказали про ссору, которая там произошла вчера; говорят, она может иметь самые неприятные последствия». — «Ссора между игроками?» — спросила баронесса с весьма встревоженным видом. «Да, сударыня!» — «А имен игроков вам не назвали?» — «Кажется, речь шла о господине де Г…». Не успела она произнести это имя, как мать бросила на нее третий грозный взгляд, который бедная Валентина истолковала совсем неверно. «Да-да, именно о господине де Г…» — подтвердила она. «О боже! Какой ужас!» — вскрикнула баронесса и бросилась к камину, чтобы позвонить и позвать кого-нибудь из слуг, но в ту же секунду лишилась чувств.

Валентина не знала, что и думать; она назвала господина де Г…, потому что он слыл героем клуба; она не знала, что госпожа баронесса также избрала его своим героем. Он уже два дня не приезжал к ней, и она объясняла это их размолвкой, но клубная ссора… клубная ссора — это совсем другое дело; баронесса не находила себе места от волнения; на нее было жалко смотреть. Пришлось оставить ее в одиночестве; гостьи уехали.

«Вы, дочь моя, должно быть, совсем лишились ума, — в отчаянии сказала Валентине мать. — Как вы могли назвать господина де Г…!» — «Но, маменька, я ведь не знала…» — «Когда живешь в свете, следует знать. А шаль! Заявить, что шаль в тысячу экю[195] — пустяк, о котором и жалеть не стоит!» — «Но, маменька, она ведь собиралась написать префекту полиции!» — «Ерунда! Вы что же, полагаете, что она в самом деле стала бы ему писать? Она это сказала из вежливости. А мост Искусств! Додуматься до того, что карета опрокинулась на мосту Искусств, по которому кареты сроду не ездили! Какая глупость!» — «Вот, маменька, — сказала несчастная Валентина, — вы сами видите, мне лучше молчать». — «Да уж, теперь я вам советую не произносить ни слова!»

Вот и мы с удовольствием даем тот же самый совет всем разносчикам ложных вестей, которые убивают друзей, клевещут на врагов и выдают тайны своих возлюбленных ради того, чтобы поддержать беседу. Мы говорим им: право, вам лучше помолчать. Англичане — во всяком случае, настоящие англичане — сходятся ради удовольствия побыть вместе; они не считают себя обязанными болтать без умолку ради того, чтобы известить окружающих о своем присутствии; испанцы курят и молчат; немцы собираются вместе для того, чтобы погрузиться в мечтания; жители Востока находят в молчании неизъяснимое наслаждение, — они не открывают рта даже ради того, чтобы отдать приказание слугам; довольно бросить взгляд, шевельнуть рукой, и два десятка рабов тотчас бросаются исполнять повеление хозяина. Их не приходится даже звать: по одному знаку один раб приносит трубку; по другому другой приводит одалиску под золоченым покрывалом!.. по третьему третий взмахивает саблей, и голова преступника слетает с плеч! Никакие слова не действуют так скоро и так зримо; людям Востока слова не нужны, они прекрасно обходятся без них; для исполнения каждого желания у них имеется особый раб, для выражения каждой идеи — особый человек. Итак, одно из сокровищ Востока — молчание, и в этом отношении Франция вовсе не заслуживает упрека в приверженности к азиатской роскоши! — Кстати, перечтя написанное, мы обнаружили, что и сами рассказываем обо всем этом исключительно потому, что сказать нам нечего; не беда! Мы так высоко ценим наши мысли, что готовы проповедовать их даже в ущерб самим себе.