Свет?

Не просто яркий — слепящий свет. Огромный столб света.

Наконец я смог разглядеть лица пассажиров. Я жадно впился в них, чтобы прочитать то же потрясение, подтверждение тому, что не я один вижу все это. Но ничего, кроме скуки, я не увидел. Вялое раздражение. Как если бы ничегошеньки не случилось.

Сквозь толпу пробиралась фигура. Знакомая. Я видел этого человека раньше. Еще на перроне. Такой тощий унылый фитиль, от которого за версту веет тоской и страхом. В руке он сжимал квадратик голубой визитки. Он весь так и сжался в сиянии света. Но при этом широко улыбался.

Толпа на платформе одобрительно загудела, приветствуя его. Тип с визиткой замигал, а когда глаза чуть свыклись с сиянием, он шагнул из вагона наружу. По щекам у него струились слезы.

Толпа тут же поглотила его. Все хлопали его по спине, обнимали, целовали. Он чуть не потерял шапку. Визитка, кружась в воздухе, полетела на землю.

И тут дверь закрылась. И вагон снова погрузился в кромешную тьму. Поезд дернулся и снова остановился. Впереди замигали и вспыхнули резким зеленовато-белым светом прожектора головного вагона.

— У нас некоторые технические сложности… — раздался голос в репродукторе.

Поезд двинулся. Передние огни снова замигали и погасли.

Я не отрываясь смотрел на станцию. Ликующая толпа вела новоприбывшего вверх по лестнице. На платформе остался всего один человек. Он стоял не шелохнувшись и смотрел на наш поезд.

Крик вырвался у меня из горла. Я вцепился в резиновые прокладки между дверьми и яростно пытался раздвинуть их, хотя поезд набирал скорость.

И тут мой отец увидел меня. Он стоял и махал мне рукой, пока поезд не скрылся из виду.

Папа!

Слово взорвалось у меня в голове. Такого быть не может. Но это так! Это был мой отец. Он видел меня. Папа жив!

БУМ! БУМ! БУМ!

Это я колочу кулаками по двери и кричу пронзительным, прерывающимся голосом:

— Стойте!

Теперь все глаза обратились на меня. Парень, от которого разило чесноком, отшатнулся с перекошенным от ужаса лицом.

Станция уже исчезла из виду. За окном мелькали грязно-серые стены тоннеля, освещаемые редкими лампочками.

— Следующая станция «Диэфилд»! — разорвал тишину голос машиниста по громкоговорителю.

Все это сон.

Но разве можно видеть сны широко открытыми глазами?

Еще как! Это называется стресс. Из-за стресса увидишь все что хочешь. Типа мужика в синей рубашке. А может, у меня шарики за ролики заходят? Готов биться об заклад, мои друзья так и думают. Это же написано на их вытянутых физиономиях.

Поезд сбавил скорость. Мы подъезжали к «Диэфилд-стрит». Моя остановка следующая. Я чувствовал себя разбитым. Надо выбираться отсюда. Лучше дойти до дома пешком.

Едва двери открылись, я выскочил на перрон и что было сил дунул к выходу, перепрыгивая через три ступени, пока не выскочил на свет божий.

Добежав до угла Диэфилд-стрит и Орфея, я услышал знакомый голос, окликнувший меня сзади:

— Дэвид!

Хитер! Кто же еще? Как она здесь очутилась?

ШШШШЗ!

Машина, резко крутанув, промчалась мимо, визжа тормозами. Я отшатнулся и врезался в светофор. Хитер подбежала ко мне:

— С тобой все в порядке?

Нет. Ну не мог я рассказать ей, хоть убей. Это же дурдом. Мне надо побыть одному.

— Все путем, — отбоярился я. — Увидимся.

— Дэвид, какая муха тебя укусила? — удивленно спросила Хитер.

— Никакая, — рявкнул я. — Что ты плетешься за мной?

— Ты что, забыл, что мы живем в одном доме? Мне в ту же сторону.

— А зачем сошла на остановку раньше?

— Еще и виновата. Спасибо! А что было делать, когда ты — спокойнейший парень на свете — стал колотить в дверь вагона и орать как резаный? Я ж все-таки не чужая, вот и дунула за тобой. И, слава богу, вовремя. А то б точно угодил бы под машину. И вот благодарность!

Везет как утопленнику. Хочется хоть раз побыть наедине с собой, чтоб не рехнуться, и на тебе: у меня на хвосте первая сорока франклинской средней школы.

— Я пошутил, — говорю.

— Хороши шуточки — орать «Стой!» в тоннеле, где нет ни души!

— Я хотел задать жару пассажирам, чтоб они решили, что я псих, и отодвинулись. А то сдавили — не продохнуть.

— Ври да не завирайся!

Я повернул на Виггинс-стрит. Оттуда до дома рукой подать.

— Послушай, Дэвид, — зудела у меня за спиной Хитер. — Тебе надо выговориться. У тебя сейчас нелегкие времена… Ну, сам понимаешь… папа, и все такое…

Я резко притормозил:

— А с какой стати ты сюда моего отца приплела?

— Да так… Я просто хотела сказать… Ты сам не свой с тех пор… Ты и сам знаешь.

— Послушай, а тебе не кажется, что тебя это не касается? Не твое собачье дело, даже если у меня стресс и я вижу всякое такое и хочу побыть наедине с собой?

— Видишь всякое такое? Что именно?

— Тебе так уж интересно? Хочешь быть моим психоаналитиком? Ну так слушай, что именно: своего папу! На платформе на «Гранит-стрит»! Как? Довольна?

Стоп.

Что я несу? Ах ты, черт. Что я сморозил? Я готов был сквозь землю провалиться. Мне хотелось, чтоб время пошло вспять, чтоб вернуться в школу и к этой чертовой подземке близко не приближаться.

Но слово не воробей, да и Хитер не из тех, у кого в одно ухо влетает, а в другое вылетает.

— Ты видел своего папу?

У меня все в глазах поплыло. Шум улицы куда-то пропал. В голове гудело так, будто грохотал приближающийся состав. Я видел только возбужденно блестевшие глаза Хитер.

— Я слушаю, Дэвид, говори. — Она дотронулась до моей руки.

Одна половина меня готова была бежать куда глаза глядят, но мои пальцы сжали ее ладонь. Я действительно заговорил. Рассказал ей все как было, до мельчайших деталей, надеясь, что это и в самом деле принесет мне облегчение.

Все это время Хитер пристально смотрела на меня. Когда я замолчал, она прислонилась к стене и только протянула:

— Вот это да…

— Ты обещала никому не говорить, — напомнил я. — Ни слова!

Хитер молча кивнула.

— Я понимаю, тебе это кажется полным бредом.

— Да нет, что ты, — ласковым голосом пробормотала она.

— Ты так не думаешь?

— У меня только один вопрос. Сколько ты спишь?

— А это еще к чему?

— Я где-то читала, что, когда взрослеют, нуждаются в дополнительном сне. А у тебя как раз этот самый возраст. Понимаешь, такой специфический период, особенно у мальчиков. Посмотри на Макса, на что он похож…

Она не поверила ни одному моему слову! Я готов был убить ее.

Я помчался к дому, предоставив ей бубнить всю эту чушь самой себе.

Когда я вбежал в подъезд, ее рядом не было. Я пересек вестибюль и вызвал лифт. Над дверцей на металлической панели горела цифра 12. Лифт стоял на двенадцатом этаже. Пока он спустится, Хитер будет тут как тут.

Я решил добраться до своей квартиры пешком — мы живем на пятом этаже. Проход на лестницу за железной дверью, которая закрывается на ключ. Я побежал к двери, на ходу вынимая ключи.

В этот момент дверь с лязгом распахнулась, больно ударив меня по руке. Из двери вывалился человек с грязной бородой, в длинном поношенном пальто.

— Аааааааа! — завопил я.

— Аааааааа! — завопил он.

Я отшатнулся к стене.

Человек в пальто стоял, сутуля плечи и глядя на меня во все глаза. Вонь от него была такая, что нельзя было продохнуть. Я узнал его: Андерс Безумный Отшельник с Виггинс-стрит.

— Вы напугали меня, — пробормотал я.

Андерс хихикнул и ощерился. У него не хватало переднего зуба. Волосы свисали засаленными, спутанными прядями, а уж об одежде и говорить нечего. Похоже, он не мылся, не переодевался и не стригся с тех пор… как исчез папа.