Эта книга переносит внимание с интриг среди высшего партийного руководства в механизмы, при помощи которых в репрессии было вовлечено советское общество. В ней анализируется, как террор распространялся с верхних до нижних слоев профсоюзных организаций — сообществ людей, объединявших 22 млн. членов, вышел за пределы ВЦСПС и достиг заводских и цеховых комитетов. В книге аргументированно показано, что репрессии были массовым явлением не только по количеству жертв, но также и порожденных ими преступников. Смертоносное лишение людей гражданских прав, называемое нами в данной работе «террором», партийные руководители представляли как патриотические «антитеррористические» меры. Они подчеркивали, что бдительность и доносы должны быть обязанностью всех благонадежных граждан. Кроме того, называя эти «антитеррористические меры» «дебюрократизацией», «социалистическим обновлением» и «массовым контролем снизу», они призывали к масштабным ответным действиям. Признавая важность подаваемых государством сигналов и ответных действий, автор доказывает, что репрессии распространялись институционально. Люди участвовали в них и в качестве преступников, и в качестве жертв, а иногда в качестве тех и других одновременно — на заводах, в профсоюзах, школах, военных организациях и других учреждениях. Внутренние сложности и соперничество, присущие этим организациям, «подливали масла в огонь».

Решающим фактором распространения террора на заводах и в профсоюзах стала социальная напряженность, возникшая в ходе индустриализации. Простые рабочие, начальники цехов, местные партийные руководители и профсоюзные лидеры перенимали лозунги репрессий и часто использовали их друг против друга, компенсируя этим свое недовольство, снимая с себя вину за трудноразрешимые проблемы на производстве, выдвигая на передний план решение своих личных задач. Партийное и профсоюзное руководство активно поддерживало рабочих и членов профсоюзов в их нападках — с целью устранить продажных, разложившихся чиновников. Призывы к репрессиям тесно переплетались с призывами к демократии. Внешне эти два явления резко противоречили друг другу Что могло быть общего между доносами, шпиономанией, страхами, массовыми арестами, показательными судебными процессами, казнями и тайным голосованием, новыми выборами, ответственностью официальных лиц и восстановлением демократии снизу? Книга «Террор и демократия в эпоху Сталина» исследует этот парадокс и возникающие в связи с этим волнующие вопросы об участии масс и поддержке ими репрессий.

Террор был не просто прицельным ударом «сверху», направленным на уничтожение оппозиционеров и явных врагов. Он сеял массовую панику, которая основательно изменила характер взаимоотношений во всех учреждениях и на всех рабочих местах; он обусловил возникновение новых концепций и новых формулировок: «разоблачение врагов», «подавление критики снизу», «мародерство», «семейственность», «подхалимство» и «лизоблюдство», что дало рабочим и служащим новые средства для реализации собственных интересов. ВЦСПС, профсоюзные организации и заводские парткомы участвовали в процессе взаимного «самоуничтожения», с энтузиазмом обвиняя и осуждая друг друга во время разоблачений и увольнений, превратившихся в своеобразный ритуал. Инициаторы чисток часто становились жертвами тех процессов, которые они сами спровоцировали. Члены профсоюзов и местных партийных организаций часто содействовали собственной гибели.

Эта внутренняя движущая сила со своими сложными организационными и психологическими механизмами саморазрушения резко отличалась от мобильных групп ликвидаторов и от нацистских лагерей смерти и геноцида.

Если риторика нацизма была нацелена на внешнего «врага», то риторика советского террора была направлена на разоблачение внутреннего врага. В этом смысле аналогии между Гитлером и Сталиным не достаточно, чтобы пролить свет на движущие силы террора.^{15}

Нацистская политика геноцида, пожалуй, была наиболее близка к массовым операциям, которые также были нацелены на аресты, депортацию или казнь некоторых социальных и национальных групп. Однако советский террор был явлением гораздо более широким, чем массовые операции. Ставшее традиционным обличение верных товарищей по работе, внутренние проверки, обвинения и порицания видоизменили каждое рабочее место и каждое учреждение. Рабочий, член партии, инженер или служащий легко мог стать как жертвой, так и преступником. Никто не мог понять, почему некоторые люди становились жертвами репрессий. Ошеломленные непониманием происходящего, члены партии на партийных собраниях изо всех сил старались объяснить причины арестов их родственников и жен. В отличие от геноцида евреев в Германии, границы, отделяющие жертву от преступника в Советском Союзе, были размытыми. Вчерашний обвинитель на следующий день часто становился жертвой.^{16}

В книге «Террор и демократия в эпоху Сталина» прослеживается эволюция террора на заводах и в профсоюзах. Начиная с широкого обзора периода советской индустриализации, показаны изначальная апатия рабочих и членов партии к охоте на «врагов», согласованные усилия лидеров коммунистической партии по нагнетанию истерии по поводу «вредительств» в промышленности и быстрое нисхождение к сумасшествию на заводах и профсоюзах. Анализируя реакцию рабочих, членов местных партийных ячеек, представителей профсоюзов, директоров и начальников цехов на происходящее, автор книги стремится дать понимание того, как в целом порядочные и нормальные люди проходили этапы от ясного и понятного восприятия жизни до саморазрушения.

В 1937 году, в разгар террора, союз горняков с опозданием провел общенациональную конференцию. Профсоюзные руководители восхваляли «новый демократический порядок»; они разоблачали врагов в своих рядах и разгоняли старых руководителей, связанных взаимной поддержкой. Страна находилась в состоянии «политического поворота». Движимый новой риторикой, горняк Шадабудинов смущенно поднялся на трибуну: «Товарищи, — взволнованно начал он, — я, может быть, не так хорошо расскажу, как рассказывали товарищи, но я просил бы мне не мешать». Шадабудинов объяснил, что он хотел сказать несколько слов о своем руднике, который «сегодня дает стране много меди». Он «попал на этот пленум случайно», до этого никогда не встречался с руководством своего профсоюза. Профсоюзные работники редко посещали поселки рабочих, и даже если приезжали туда, никогда не спускались в шахты. Местные профсоюзы пытались помочь рабочим, но не всегда все обстояло благополучно, особенно когда «в это дело замешаются вредители». «В 1936 году у нас было много случаев вредительства». Шестнадцать шахтеров умерло, и еще четыре за прошедшие четыре месяца. Много больше было ранено, ослеплено и травмировано при несчастных случаях. «Откровенно говоря, это ужасно», — тихо сказал Шадабудинов. Хуже того, должностные лица, казалось, были к этому равнодушны. Под видом политического образования, парторг только и делал, что громко читал газеты. «Он рассказывает нам сказки, — сказал с отвращением Шадабудинов, — и за это он получает 400 рублей ежемесячно». Начальник шахты ни на что не реагировал, а секретарь парткома делает все, что хочет директор. Директор недавно выдал ему 4000 рублей и отличную шубу, в которой он щеголял около промерзших шахт. Неоднократно Шадабудинов писал в различные инстанции о сложившейся ситуации, но ни от кого не получил ответа. В конце концов, он собрал копии всех своих писем, вложил их в конверт, склеенный из старой газеты, и отправил почтой Н.И. Ежову — наркому внутренних дел. «Ответа я не получил, но все-таки я чувствую, что кое-что предпринимается», — отметил с удовлетворением Шадабудинов. «Пять дней назад в партконтроль потребовали нашего директора и секретаря парткома».^{18} После выступления Шадабудинова началось расследование деятельности директора и секретаря партийного комитета. Обвиненные во «вредительстве», они, по всей вероятности, пострадали так же, как и другие многочисленные жертвы террора. Все же, по мнению Шадабудинова, кто, если не эти «вредители» в меховых шубах, должен ответить за смерть и увечье шахтеров?