Аресты в Народном комиссариате легкой промышленности, соперничество на выборах и страх способствовали тому, что профсоюзные руководители стали обвинять друг друга. Но они не называли главную проблему. Провал производственных заданий текстильщиками не был результатом «вредительства» или путаницы в тарифах заработной платы, он был следствием недофинансирования отрасли и технологической отсталости. Текстильная промышленность не входила в число приоритетных. Хозяйственники манипулировали ставками зарплаты в попытке снизить текучесть рабочей силы, обеспечивая минимальный заработок при поломке машин. Профсоюз закрывал на это глаза. Рабочие и начальники цехов также участвовали в заговоре, касающемся заработной платы. Обвинения в адрес Артюхиной во вредительстве, не помогли руководителям Народного комиссариата легкой промышленности и хозяйственникам решить проблемы недостаточно финансируемой отрасли с устаревшим оборудованием и плохо оплачиваемой рабочей силой. Более того, ВЦСПС настаивал на том, чтобы профсоюзы согласились со снижением заработной платы. Рабочие выбрали новый Центральный комитет, но никто из новых руководителей не сказал правду: матери-одиночки в текстильной промышленности с трудом могли обеспечить своих детей. Только Артюхина признала, что преобразования, связанные со снижением заработной платы будут невыносимо болезненными. В ответ на утверждение Москатова, что профсоюз не снизил ставки заработной платы, она просто ответила: «Мы боялись сказать рабочим правду».^{369}

Партийное руководство страны и ВЦСПС открыто признавали, что кампания за профсоюзную демократию преследует две цели: «расшевелить» профсоюзы и искоренить окопавшихся там троцкистско-бухаринских агентов фашизма и их сторонников.^{370} Руководство никогда не считало эти две цели противоречащими друг другу, напротив, предполагалось, что обновленные профсоюзы поддержат сталинскую индустриализацию, что они не только не станут оспаривать государственную политику накопления, инвестиций или оплаты труда, но и будут играть важную роль в реализации этой политики. Они обеспечат честность и эффективность расходования бюджетных средств на жилищное строительство, социальную защиту детей, дома отдыха, социальное страхование и охрану труда, будут контролировать распределение продуктов и не допустят коррупции и плохого качества строительства. Они сократят количество несчастных случаев на производстве и обеспечат соблюдение правил техники безопасности и сверхурочной работы. Профсоюзные работники станут подлинными представителями рабочих, которые будут избираться в ходе альтернативных выборов тайным голосованием. Партийные руководители понимали, что в условиях апатии и равнодушия членской массы профсоюзные руководители превратятся в бездельников и разложенцев, стремящихся к достижению своих лишь собственных амбиций и материальных интересов. По существу, партия подготовила для профсоюзов новую роль руководителей социального обеспечения. Они могли оказывать давление на хозяйственников и заявлять в суды о нарушениях техники безопасности. Однако они не могли ставить под сомнение политику государства, предлагать альтернативную экономическую программу, опротестовывать производственные нормы или зарплаты.^{371}

Наиболее заметного успеха кампания за профсоюзную демократию добилась в сфере охраны труда. В начале 1930-х годов рабочие каждой отрасли промышленности страдали от производственного травматизма, который достиг очень высокого уровня. В 1934 году 25-33% рабочих, занятых в наиболее опасных отраслях промышленности, пострадали от несчастных случаев на производстве и по крайней мере 10% — рабочие в остальных отраслях. В период с 1934 по 1936 годы количество несчастных случаев возросло в более чем 70% отраслей промышленности. Однако в 1937 году более 90% отраслей, за исключением угольной промышленности, добычи кокса, производства химических удобрений, фанеры, ликеро-водочной продукции и дорожного строительства, показали снижение доли несчастных случаев.[49] Боязнь быть обвиненными во вредительстве, несомненно, заставляла руководство предприятий и профсоюзных работников уделять больше внимания охране труда и в том же время стимулировала на ведение теневой бухгалтерии. По крайней мере в двух профсоюзах были обнаружены работники, зачислившие несчастные случаи на производстве в категорию бытовых травм, что означало оплату профсоюзами больничных листов, но не влекло за собой политических последствий. В ряде профсоюзов уровень производственного травматизма снижался по мере того, как росло количество бытовых травм.^{372},[50]

Сталин и его сторонники в ВЦСПС и в ВКП(б) не считали, что кампания за демократию находится в противоречии с политикой репрессий в отношении бывших оппозиционеров. Они представляли рабочую демократию в ограниченных пределах, придавая особое значение контролю рабочих над потребительскими услугами, гражданской активности и широкому народному участию. Рабочим разрешалось — и это даже поощрялось — критиковать хозяйственников и руководителей, открыто выступать против злоупотребления властью, коррупции, плохих условий труда и жизни. От них настоятельно требовали публиковать свои обвинения в заводских стенгазетах, писать письма в газеты, а также руководителям государства и партии. Однако все имело свои пределы, демократия была ограниченной: критика не должна была выходить за четко очерченные границы. Например, на заводе им. Жданова во время обсуждения кампании за профсоюзную демократию четверо рабочих корпусного цеха вышли за дозволенные сверху пределы критики. Рабочий Черностин, упрямо возражая против новой кампании, возмущенно спрашивал: «Зачем нам эти рабочие собрания? Они ничего нам не дают». Его товарищ по цеху Деев заявил, что выборы и собрания фабкомов должны проводиться без участия членов партии. А Куликов и Малов, отметая призывы к бдительности и считая разговоры об этом чепухой, твердо заявили: «Среди рабочего класса нет врагов народа, искать их здесь — только тратить время и силы». Если коммунисты в правящих кругах хотят перерезать друг другу глотки, говорили между собой рабочие, пусть так и делают. Но они должны оставить рабочих в покое. Подобные разговоры считались «речами врагов». Нельзя было предполагать, что новая кампания является нецелесообразной, что проводить рабочие собрания желательно без участия коммунистов или, что охота на «врагов народа» не имеет смысла. Информаторы аккуратно записывали подобные высказывания и приводили в своих отчетах в ВЦСПС с указанием имен, цехов и предприятий.^{373}

Несомненно, рабочие возлагали большие надежды на кампанию и на выборы. Но даже проголосовав против руководителей, которых считали разложившимися и некомпетентными, они не выдвинули на их место более честных и способных лидеров. Вновь избранные руководители Союзов рабочих стекольной, нефтеперегонной, угольной и сланцевой промышленности действовали точно так же, как предыдущие, назначенные руководители. Хотя вероятность того, что они связаны областной или районной семейственностью, была гораздо меньше, они в равной степени были склонны к пьянству, воровству и разложению. Многие из них были малограмотны. Повсеместная нехватка компетентных руководителей была фактически основной причиной широкого распространения кооптации. Партия оказалась связанной по рукам и ногам: в то время как она с конца 1920-х годов стремилась избавиться от окопавшихся в партийных рядах нежелательных элементов, люди, заменившие их, часто были плохо приспособлены к роли, которую им предложило партийное руководство.