В восемнадцатом году под девизом «Чистого Созерцания» на Корейском полуострове царство Когурё[14] захватило Силлу. Призванный на помощь государем последней, Император решил выступить в поход против наших исконных врагов корейцев. В четырнадцатый день второй луны личные полки повелителя, стража, Государственный совет и обитательницы Женских покоев выступили вместе с господином в Восточную столицу Лоян, где должно было собраться стотысячное войско.

Лошади мчались галопом. Сквозь занавеси кареты я различала на горизонте движущиеся в облаках пыли отряды. Вечером костры императорской стоянки полыхали по всей равнине и земля превращалась в океан света.

Однажды ночью, когда я расчесывала волосы перед зеркалом, кто-то без спросу приподнял занавесь моего шатра. Я узнала Наследника, несмотря на то, что он был закутан в длинную накидку из густого меха. Изумруд и Рубин при виде него пали ниц, а затем удалились. Я слишком поздно поняла, что они потворствовали этому безрассудному поступку. А Наследник уже откинулся на подушки у меня за спиной и начал возбужденно рассказывать, как он переступал через пьяных слуг и проскальзывал мимо стражников. Я умоляла Маленького Фазана уйти.

— Днем я не мог отделаться от сопровождающих с самого отъезда из Столицы, — возразил он. — А значит, мы не виделись уже пол-луны. Наконец сегодня вечером я решился рискнуть, ибо мне надо рассказать тебе нечто весьма важное.

Отражаясь в зеркале, его взгляд неотступно следил за мной. Я встала и, набросив на плечи плащ, двинулась к выходу. Маленький Фазан ухватил край моего платья:

— Мы одни. Вход стерегут мои люди. О том, что я здесь, не знает никто. Выслушай меня сначала, а потом я уйду.

— Тогда, пожалуйста, отойдите подальше и сядьте.

Маленький Фазан послушно устроился в уголке. Я села напротив него в дальнем конце шатра. Наследник застыл, положив руки на колени, и не говорил ни слова. Я смотрела, как роняет слезы свеча, и тоже не нарушала безмолвия. Внезапно мой ночной гость вскинул голову:

— Свет, у меня будет второй ребенок.

Я собиралась поздравить Маленького Фазана, но он продолжал:

— Эти женщины для меня — пустое место. Лишь одна занимает все мои ночи и дни… — Маленький Фазан понизил голос. — Она так непохожа на пресных, чопорных и расчетливых дам Двора! Порывистая, точно конь, чистая, как река, и свободная, аки воздух. Я почитаю ее и боюсь. Мне больно думать, что я не могу сделать ее супругой… Наследник замолчал. Глаза его в полумраке мерцали подобно двум огонькам. За стенами шатра бесновался северный ветер. Сторож ударил в гонг. Было уже поздно.

— Свет, я хочу показать тебе истинное наслаждение, — вдруг, путаясь в словах, забормотал Маленький Фазан. — Я знаю, тебе понравится это забвение всего и вся, это буйство чувств… Вот увидишь, я буду очень нежен и терпелив, так что ты станешь женщиной потихоньку-полегоньку. И засияешь ярче всех в Империи!

У меня слезы подступили к глазам, но голос звучал сурово:

— Возвращайтесь к себе, Сиятельный князь, то, что вы делаете, — недостойно.

Мгновение он пристально смотрел на меня, затем поднялся и вышел.

Восточная столица Лоян. Вдоль улиц с крыш домов свисали сосульки, а ветви деревьев, словно почки весной, покрывали узоры наледи. Замерзшая река Ло, точно долгий вздох, возносилась к утомленному небу. В Запретном дворце лишь зимние сливовые деревья распространяли тонкий аромат, бросая вызов зиме. Взаперти, сунув руки в муфту и поставив ноги на бронзовую решетку жаровни, я узнавала новости из внешнего мира только от евнухов. Полки, собравшиеся с четырех концов Империи, как видно, разбили лагерь неподалеку от города. Окрестности затопил океан флагов и конских табунов. Император в сопровождении Наследника поднимался на гребень стены у Южных ворот и оттуда командовал воинами, упражнявшимися в боевых искусствах.

В начале января в Лоян вернулся странствующий монах Цзуан Чжань, и это немного отдалило выступление наших войск в поход. Прошагав десятки тысяч ли, монах после семнадцати лет скитаний по царствам Запада возвратился в Восточную столицу со множеством священных книг, обретенных им на родине Будды. Император принял Цзун Чжаня у себя во дворце, осыпая дарами, и сделал настоятелем храма Безграничного Блаженства. По Приглашению Прелестнейшей Супруги монах посетил Внутренние покои и, поднявшись на увитый лотосами помост, рассказал о послании грядущего Будды Майтреи, каковой дал обет воплотиться на земле, дабы повести миллионы верующих к вечному спасению.

Но Император и его полководцы предпочитали завоевывать мир земной. И вот уже повелитель в золоченом доспехе на пурпурных шнурах отбыл из Лояна через Южные ворота. Три тысячи музыкантов грянули песню «Начато Славного Похода». Копья, топоры и трезубцы сверкали начищенным металлом. Лошади и повозки подняли такие столбы пыли, что они потом несколько дней кружили в воздухе, не опускаясь на землю.

В отсутствие повелителя всеми делами управлял из своего Восточного дворца Наследник, а вход в наше женское царство стал запретным для всех мужчин. Известия о войне достигали нашего слуха, просачиваясь сквозь ширмы и зонты. Наши всадники поднялись вдоль прибрежной полосы и достигли Кореи. Город Пейша пал, и восемь тысяч корейцев были взяты в плен. Отряды моего благодетеля Великого Военачальника Ли Чжи, перейдя реку Аяо, осадили порт. Армия, возглавляемая Повелителем, встретила более упорное сопротивление. Корейцы, эти закаленные воины и меткие лучники, защищали свои земли с мужеством отчаяния.

Ни боевые кличи, ни запах крови не могли проникнуть за высокие стены Запретного дворца. В Лоян снова пришла весна. Дамы Двора стайками отправлялись на берег реки. Персиковые деревья осыпали землю лепестками, а беззаботные маковые головки шуршали на ветру. Сейчас, когда с нами не было Господина, приступы ревности и козни прекратились. Но любимых наложниц это полное спокойствие начинало томить. А мне не хватало Маленького Фазана. В разлуке я с каждым вздохом думала о нем.

Женщины больше не утоляли жажду моей души. От их докучливого внимания моя безумная тоска по отсутствующему брату лишь возрастала.

В девятую луну хризантемы лоянского дворца соперничали красотой и вызывающей пышностью. На север Империи уже пришла ранняя зима. Обильно падал снег. Холод напал на наших все еще по-летнему одетых воинов, поэтому Императору пришлось снять осаду и армия потянулась во внутренние земли. Поход через болота измучил и людей, и скакунов. Наследник в сопровождении легкой кавалерии выехал навстречу государю. На дороге он увидел тяжко больного человека и потерпевшего поражение завоевателя.

Двор вернулся в Долгий Мир на третью луну следующего года. Вновь пришла весна, но Император так и не вставал с ложа. Наследник раз в два дня принимал «Приветствие» у себя в Восточном дворце. В остальное время он исполнял сыновний долг у постели отца. Постоянно сталкиваясь во дворце Драгоценной Росы, мы теперь почти не расставались. Однако возобновление встреч получилось менее радостным, чем я воображала. В разлуке образ его не покидал моих мыслей. Рядом же с Маленьким Фазаном я отчаивалась когда-либо переступить невидимую преграду, отделявшую наследника и Одаренную. И, терзаясь тысячей несходных чувств, предпочитала помалкивать и тихо страдать.

Как-то ночью серьезный приступ наполовину парализовал Повелителя. Император стал еще гневливее и недоверчивее. Лежа у себя во дворце, он представлял, как во Внешнем дворе возникают заговоры, ибо долгое отсутствие господина, по его словам, не могло не плодить честолюбивых помыслов захватить трон. Император велел By Чжи провести дознание, и казни придворных возобновились. Вскоре множество военачальников и сановников Двора погибли обезглавленными.

Опасаясь, как бы Старший Сын у себя в Восточном дворце не начал строить козни, Император распорядился, чтобы отныне Маленький Фазан жил в Драгоценной Росе и спал рядом с его опочивальней. А в утешение разлученному с наложницами князю Повелитель посылал к нему каждую ночь самых соблазнительных девственных красоток из собственных Внутренних покоев. В сумерках, прежде чем закрывались ворота, я с отчаянием видела, как все новые женщины исчезают в освещенном фонариками павильоне Маленького Фазана, а сама возвращалась в Боковой двор по темным тропам, где шелест деревьев напоминал жалобные стоны. И слезы без видимой причины текли у меня по щекам.