Дорогой читатель, я искренне рад тому, что эта книга в ваших руках. Если вы, почерпнёте что-то полезное для себя, в этом произведении, то цель, с которой я писал этот роман, будет достигнута. Я постарался описать идею, которая очевидна для каждого современного человека. И совсем скоро, наступит время, когда человек станет свободным от примитивных рычагов управления над собой. Он будет жить по совести, здесь и сейчас, думая в первую очередь, о своей земной жизни, ставя на первое место ценность семьи и понятие чести. Не пытаясь перекладывать ответственность, за свои подлые поступки и ужасные преступления перед человечеством на того, чей облик многолик, а пути неисповедимы.

Я писал только правду. В этом произведении, нет ни одной строчки вымысла. А тот читатель, который захочет это оспорить, пусть задумается о том, что у каждого человека своя правда. И найдутся тысячи, которые смогут оспорить и его. Писал от чистого сердца, надеясь на ваше признание. Искренне ваш Валерий Вульферт.

В январе 1980 года в Москве стояли лютые морозы. Над городом висела синеватая дымка холодного смога. На перронах Казанского вокзала было практически безлюдно, только изредка, кучки людей перебегали от составов в здание вокзала и обратно, закутав лица в воротники. На вокзальных часах стрелка указывала на четыре часа утра. Старший сержант милиции линейного отдела Константин шёл быстрым шагом, смотря себе под ноги, прикрыв лицо рукавицей. К перрону прибывал поезд, поднимая снежную дымку, создавая леденящий ветер. Милиционер отвернул лицо от колющего потока и боковым зрением увидел подозрительный сверток, лежавший на куче шпал оставленных бригадой ремонтников ещё за долго до Нового года. Если бы не тусклый фонарь, раскачивающийся от ветра, и вспышками светящий на шпалы, он вообще ничего бы не заметил. По долгу службы он был обязан посмотреть что это, но мороз толкал его в спину. Милиционер сделал ещё пару шагов, но бдительность пересилила желание согреться, и он приостановился. Подойдя ближе, Константин увидел, что этот подозрительный предмет — кошмовое одеяло, самое обычное, какие выдают во всех пассажирских поездах Советского Союза. «Плёвое дело, — подумал милиционер, — несознательный пассажир, прихватил из поезда государственную собственность, чтобы подложить себе под зад, скорее всего для распития спиртного, и оставил. Заберу и отнесу в привокзальную прачечную, как время будет».

Протянув руку к одеялу, Константин вдруг замер, как перед ядовитой змеей. Из-под отвернувшегося уголка струились еле заметные клубы пара. Ужасная мысль пронеслась у милиционера в голове, «ребёнок». Развернув одеяло, он убедился в своей догадке. В одеяле лежал новорожденный малыш, обвернутый в окровавленную женскую сорочку. Мужчина завернул малыша, прижал его к груди и бегом пустился в отделение. Человек был напуган одной лишь мыслью «Люди хуже животных». «Как мать могла оставить умирать на морозе свое собственное дите, и вообще, черт возьми, куда катится весь этот мир», размышлял Константин.

Забежав в отделение, старший сержант с размаху врезал кирзовым сапогом по ножке деревянного стула, на котором спал грузный дежурный. С перепугу, милиционер одной рукой схватился за шапку-ушанку, а другой за кобуру, широко раскрыв глаза и рот.

— Что вылупился? Вызывай скорую!

— Кому?

— Ну не себе же! Ему!

— Кому?

И только в этот момент дежурный обратил внимание на одеяло в руках Константина, покрытое инеем. «Подкидыш»: воскликнул милиционер и потянулся к телефонной трубке, не отрывая взгляда от свертка.

Скорая помощь, приехала примерно через час. За это время дежурный фельдшер осмотрел ребенка, перепеленал, обработал пуповину. Врач сделал все от него зависящее для здоровья малыша. Ребёнок в свое время не проронил ни звука, он только искал губами материнскую грудь.

Новорождённого передали врачам скорой помощи. Затем была больница и «Дом малютки» — ласковое название со страшным смыслом.

Малыш поражал всех своим сильным и упорным характером, поэтому, когда встал вопрос о его имени, и одна из нянечек предложила имя Булат, на том и решили.

Лёгкий ветерок, шевелил занавески на окне, за которым парил полуденный летний зной. Маленькому мальчику снился сон, что под кроваткой, на которой он лежит, находится его личные игрушки, такие, каких ни у кого в его группе нет. Из туалета доносился звон эмалированных горшков. Ему пришла пора вставать, но игрушки которыми он владел во сне, неминуемо бы исчезли. Ребёнок это понимал, и хотел как можно дольше продлить приятное ощущение собственности. Вдруг в спальне, раздался громкий стук каблуков о деревянный пол. Сладкий дрем четырёхлетнего мальчика прервал прокуренный голос воспитательницы: «Нет, ну вы только посмотрите на него! Все уже встали, а этот спит как сурок». Подойдя к кроватке, женщина сдернула простынь, которой был укрыт ребёнок, и швырнула её на соседнюю кровать, со словами: «Давай, подымайся, тебя никто персонально кормить не будет». Ребёнок только подогнул колени, и вжался в подушку. Тогда женщина раскрыла окно, и слегка хлопнув Булата по заднице, сказала: «Давай, подымайся, а то свой шанс проспишь!» Маленький нос мальчика, на котором роилась дюжина канапушек, зашевелился, от ярких солнечных лучей, ворвавшихся в комнату через окно, и осветивших сотни витающих в воздухе пылинок. Перевернувшись на спину, мальчик потянулся, сжав кулачки и вытянув носочки. Потом раскинул руки в разные стороны, дрыгнув ногами, сел на кровать. Лицо выглядело мятым, а на голове торчал гребешок светло-русых волос. Просидев в такой позе с минуту, мальчик развернулся и свесил ноги с кровати. Надев светло-голубую футболку, он спрыгнул на пол, одел шорты, сандалии с острыми жестяными бляшками на ремешках, на голову небрежно натянул светло-зелёную панамку. Затем он встал на колени, и так на всякий случай, заглянул под кровать, вдруг хоть одна из игрушек, всё же осталась из его сна. Но, к его сожалению, кроме тенёт, и чужого тапка, там ничего не оказалось. Встав и потерев коленки, мальчик направился к выходу из спальни. Выйдя в большую комнату, которая служила и игровой, и столовой, он увидел, что все дети уже сидят за столами и весело наяривают манную запеканку с компотом. Подкрепившись, Булат отнёс стакан и тарелку нянечке, затем подошёл к шкафу с игрушками, с нижней полки взял листок, и шариковую ручку, из банки от зелёного горошка. Лист оказался уже изрисован, представляя что чьи-то каракули это извилистые тропинки, мальчик принялся рисовать на них что-то наподобие человечков, размером аккурат в клеточку. Этому старательному процессу вновь помешала всё та же воспитательница. Она подошла, взяла его молча за руку и повела куда-то по длинному коридору, приглаживая упрямый чуб на голове ладонью. Подойдя к двери, за которой он ещё ни разу не был, женщина присела напротив ребёнка, поправила шорты и заправила хлястики на сандалах. Ещё раз, попытавшись пригладить чуб, сказала: «Ну давай, с богом! Веди себя хорошо, договорились?» Булат не понимая, что происходит, кивнул головой.

Войдя в комнату, в которой по всем шкафам стояли кактусы и цветы, он увидел троих взрослых людей. За высоким столом сидела полная женщина. Она имела вытянутое лицо, с маленькими раскосыми глазами, и длинным носом, напоминая Булату, хитрую лисицу. Мальчик помнил, что иногда она приходила к ним в группу и давала конфеты. Но очень редко и мало, и он всегда думал, что она сама их съедает, наверное, целый мешок за раз, такой огромный ему казался её живот. Других двое людей, он никогда раньше не видел. Это был огромный дядька. Булату показалось, что если он сейчас встанет, то упрется своей головой в потолок. Он сидел на стуле, скрестив руки с огромными пальцами на груди, и улыбался. Лицо его было добрым, с большими темно карими глазами. Из-под клетчатой фуражки, виднелись смоляные локоны волос. Нос был как картошка, немного кривым. Кивнув головой, незнакомец подмигнул мальчику, и сделал жест, который означал, чтоб малец пошел к нему. Но он, казался настолько велик, что Булату было страшно, сделать хоть полшага вперёд. Справа от этого великана, сидела худощавая женщина, с жидкими, но длинными русыми волосами и белом платье, из ткани похожим на вафельное полотенце. На бледных руках, которые лежали на коленях, сильно выделялись, тонкие, синие вены. Унылое лицо, с меланхоличными глазами, которое источало мутный, отрешённый взгляд.