Дон Виджилио слегка кивнул головой.

— Да-да, я знаю.

Тогда Пьер объяснил, что контессина передала ему совет монсеньера Нани начать действовать, повидаться с влиятельными людьми, выступить в защиту своей книги и он находится в большом затруднении, не зная, к кому первому обратиться для пользы дела. Не следует ли, например, прежде всего нанести визит монсеньеру Форнаро, прелату, которому, как ему сообщили, поручено представить доклад о книге.

— Как! — воскликнул дон Виджилио, затрепетав. — Неужели монсеньер Нани сообщил вам даже имя докладчика?.. Просто удивительно, вот уж этого я никак не ожидал!

И, забыв об осторожности, он горячо продолжал:

— Нет, нет! Ни в коем случае не начинайте с монсеньера Форнаро. Прежде всего явитесь с почтительным визитом к префекту конгрегации Индекса, его высокопреосвященству кардиналу Сангвинетти: если он когда-нибудь узнает, что вы сначала пошли на поклон к кому-то другому, то никогда вам не простит…

Дон Виджилио запнулся и, весь дрожа от лихорадки, прибавил шепотом:

— А он непременно узнает, здесь обо всем узнают.

Потом, как бы в порыве невольной симпатии к молодому французскому аббату, он схватил его за обе руки.

— Дорогой господин Фроман, клянусь, я был бы счастлив вам чем-нибудь помочь, вы чистая душа, и мне так больно за вас… Но не требуйте от меня невозможного. Если б вы только знали, если б я посмел открыть вам, какие опасности нас окружают!.. Только одно могу вам сказать заранее: ни в коем случае не рассчитывайте на содействие моего патрона, его высокопреосвященства кардинала Бокканера. Он неоднократно в моем присутствии сурово осуждал вашу книгу… Однако это святой человек, в высшей степени порядочный, если он вас и не защитит, то и не будет вредить вам, он останется нейтральным ради своей обожаемой племянницы контессины, которая вам покровительствует… Итак, при свидании с ним не старайтесь склонить его на свою сторону, это ни к чему не приведет, а он может разгневаться.

Пьер был не слишком огорчен этим известием, так как после первой же беседы с кардиналом и нескольких почтительных визитов к нему хорошо понял, что тот всегда останется его противником.

— Я все же посещу его, чтобы выразить свою благодарность, — сказал он.

Но тут дон Виджилио вновь затрепетал от страха.

— Нет, нет, что вы, не делайте этого! Он, пожалуй, догадается, что я проболтался, и я потеряю место, вы меня погубите… Я ничего вам не говорил, ни единого слова! Сходите на поклон к кардиналам, ко всем кардиналам по очереди. Давайте условимся, что ничего больше я вам не говорил. Хорошо?

После этого он не пожелал продолжать беседу и выскользнул в коридор, весь дрожа, с горящими глазами, боязливо оглядываясь по сторонам.

Пьер тут же вышел из дому, чтобы нанести визит кардиналу Сангвинетти. Было только десять часов, и он надеялся еще застать его дома. Кардинал жил возле церкви св. Людовика Французского, на узкой темной улочке, во втором этаже небольшого палаццо, перестроенного на буржуазный лад. Дом не походил на старинный княжеский дворец, величественный и унылый, в котором затворился кардинал Бокканера. Бывшие парадные покои для торжественных приемов были обставлены скромно, в согласии с новыми порядками. Здесь уже не было ни тронной залы, ни красной кардинальской шапки под балдахином, ни повернутого к стене пышного кресла на случай приезда папы. Две передние комнаты и гостиная, где кардинал принимал посетителей, не отличались ни роскошью, ни даже комфортом: старая мебель красного дерева в стиле ампир да пыльные выцветшие ковры и драпировки. Пьеру пришлось долго звонить, пока наконец появился слуга, неторопливо натягивая ливрею, и сообщил, приотворив дверь, что его высокопреосвященство еще накануне отбыли во Фраскати.

Пьер припомнил, что кардинал Сангвинетти был одним из епископов римской епархии. Во Фраскати ему принадлежала вилла, где он проводил иногда по нескольку дней для отдыха или по каким-либо политическим соображениям.

— А скоро ли возвратится его высокопреосвященство?

— Не могу знать… Его высокопреосвященство нездоровы. Они изволили наказать, чтобы никто их там не беспокоил.

Очутившись на улице, Пьер совсем растерялся от этой первой неудачи. Не пойти ли ему сразу, не теряя времени, к монсеньеру Форнаро, живущему тут же по соседству, на Навонской площади? Но он вспомнил, как настоятельно советовал ему дон Виджилио посетить сначала других кардиналов, и, как бы по наитию, вдруг решил немедленно отправиться к кардиналу Сарно, с которым недавно познакомился на вечернем приеме у донны Серафины. Хотя тот держался скромно и незаметно, все считали его одним из самых влиятельных и самых опасных членов Священной коллегии; правда, его племянник Нарцисс уверял, будто вне сферы своей деятельности это необычайно тупой и невежественный человек. Как бы то ни было, хотя кардинал Сарно и не состоял в конгрегации Индекса, он все же мог дать полезный совет или оказать воздействие на своих коллег.

И Пьер решительно направился во дворец конгрегации Пропаганды веры, где, как он знал, вернее всего можно было застать кардинала. Дворец конгрегации Пропаганды веры, огромное, гладкое, массивное здание, тяжелый фасад которого виден с площади Испании, стоит на углу меж двух улиц. Пьер, плохо владевший итальянским языком, заблудился там, в лабиринте лестниц, коридоров и зал, то подымаясь на верхние этажи, то вновь спускаясь. Наконец ему посчастливилось встретить секретаря кардинала, учтивого молодого священника, которого он не раз видел в палаццо Бокканера.

— О, разумеется, — воскликнул тот, — я уверен, что его высокопреосвященство охотно примет вас! Вы прекрасно сделали, что пришли так рано, по утрам его всегда можно застать… Пожалуйте за мной, прошу вас.

Снова начались длинные переходы. Кардинал Сарно, долгое время состоявший секретарем конгрегации Пропаганды веры, теперь стал председателем комиссии, ведавшей вопросами богослужения у недавно обращенных в католичество народов в странах Европы, Африки, Америки и Океании; у него были особый кабинет, канцелярии, целый штат чиновников, и он управлял всем с фанатизмом бюрократа; он состарился в своем кабинете, сидя в кожаном кресле, уткнувшись в бумаги и зеленые папки, не интересовался ничем на свете, ничего не видел, кроме уголка улицы под окном, где сновали пешеходы и проезжали экипажи.

В конце темного коридора, даже днем освещенного газовыми рожками, секретарь усадил своего спутника на скамью и оставил одного. Затем, вернувшись через четверть часа, он сообщил с любезной и приветливой улыбкой:

— Его высокопреосвященство занят, у него совещание с миссионерами перед их отъездом. Но он скоро освободится, и мне поручено проводить вас в его кабинет. Соблаговолите подождать его там.

Оставшись один в кабинете, Пьер с любопытством огляделся по сторонам. Это была довольно большая комната, обставленная совсем просто, с зелеными обоями, с черной крашеной мебелью, обитой зеленым штофом. Два окна, выходившие на узкую боковую улицу, тускло освещали потемневшие стены и выцветший ковер. Кроме двух консолей, там стоял письменный стол у окна, простой черный стол, обтянутый потертым молескином, заваленный грудой папок и бумаг. Подойдя ближе, Пьер увидел продавленное кресло, загороженное ветхой ширмой, а на столе — старую забрызганную чернильницу. Аббат уже начал томиться в этом тяжелом, затхлом воздухе, его угнетала мертвая тишина, нарушаемая лишь глухим шумом улицы.

Медленно прохаживаясь взад и вперед по комнате, Пьер остановился перед висевшей на стене картой и стал рассматривать ее с таким вниманием, с таким захватывающим интересом, что позабыл обо всем. То была карта католического мира, цветная карта обоих полушарий, на которой страны и области были окрашены по-разному, в зависимости от того, в какой из них католичество утвердилось прочно, в какой еще шла борьба с «неверными», где уже были созданы епархии, а где викариальные округа. Карта наглядно показывала вековые усилия католичества, борьбу за господство над миром, к которому оно стремилось с первых дней и никогда не переставало упорно стремиться. Бог даровал римской церкви весь мир, но надо было завоевать его, восторжествовать над нечестивцами и еретиками. И вот продолжается вековечная борьба, католическая религия до сих пор старается отвоевать народы у других вероучений, как в ту древнюю эпоху, когда апостолы уходили из Иудеи в чужие страны, дабы проповедовать Евангелие язычникам. В средние века главной задачей было объединить католическую Европу, не допуская даже возможности примирения с отделившимися восточными церквами. Потом разразилась Реформация, новый раскол, и католикам пришлось вступить в тяжелую борьбу и с протестантами, населявшими добрую половину Европы, и со всем православным Востоком. Но после открытия Нового Света в Риме возродился боевой дух, и, в честолюбивом стремлении подчинить себе вторую половину земного шара, католическая церковь посылала туда миссионеров, чтобы обращать в христианство новые племена, созданные господом богом наравне с другими, но никому еще не ведомые. Таким образом, христианский мир на карте явственно разделялся на две части: с одной стороны народы католические, твердые в вере, управляемые канцелярией государственного секретаря непосредственно из Ватикана, с другой — народы еретические или даже языческие, которые надлежало вернуть в лоно истинной церкви или обратить в христианскую веру; все они находились в ведении конгрегации Пропаганды веры. Потом эта конгрегация, чтобы облегчить себе работу, в свою очередь, разделилась на две ветви: восточную, ведающую делами отколовшихся восточных церквей, и латинскую, власть которой распространялась на миссионеров всех остальных стран. Все в целом представляло собой мощную воинствующую организацию, громадную сеть с частыми и прочными петлями, опутывавшую весь мир, крепкую железную сеть, откуда, казалось, не вырваться ни одной живой душе.