Дневные дела были закончены. Отдыхая, прославленный снайпер гвардии сержант Абдукалык Кабдулов сидел под березой. Солнце ярко освещало его сухощавое смуглое лицо. Вокруг сидели его ученики. Двое из них — Ситкаров и Позднышев — уже побывали на переднем крае и имеют личные счета мести. Все остальные — новички, только изучают снайперское дело.

— Ну вот, обучение закончили, — заговорил Яков Чусовитин. — Закончили отлично. Благодарности, братцы, зря не раздают! Стреляем метко. Ну а мне все же хочется точнее узнать: что нужно, чтобы стать хор-рошим снайпером?

Усмехаясь, Кабдулов ответил:

— Ненависти побольше.

— Ненависти-то у нас хватит! — возразил Чусовитин. — Ее у каждого — хоть из орудия стреляй.

— Ну, тогда любовь к делу.

— Вот это похоже!

— Надо крепко, очень крепко любить свое искусство, — заговорил Кабдулов. — К нему нужно иметь особую страсть. Не хвастаясь, скажу: у меня давно появилась она. Не давала она мне никакого покоя!

— Охотничал раньше, что ли?

— Э-э, еще как!

Кабдулов вздохнул и продолжал:

— Только мне не везло сначала. Попал я в конники. Начал служить, а сам чувствую: тянет на другое дело. Раздобыл снайперскую винтовку и давай скакать с ней! Но вскоре меня ранило. Потащился в санбат, а винтовку не бросаю. Но в санбате — беда: отобрали ее!

— Врачи, они такие!

— Никакого понятия! Слушать не хотят. Отобрали — и все! — продолжал Кабдулов. — Вырвался я от них и попал в запасной. Тут опять не повезло: зачислили в минометчики. Хоть реви! Иду на фронт с трубой, а навстречу — раненый снайпер с винтовкой. Я к нему: «Отдай, добром поминать буду!» Не отдает, — дескать, должен сдать куда следует. Я чуть не на колени перед ним: «Отдай, дружище! Расписку напишу!» Смилостивился парень. Написал я ему расписку и забрал винтовку. Иду с ней и земли под ногами не чую от радости! Вот как тянуло меня снайперское дело. Скажу прямо: тот не может стать хорошим снайпером, кто относится к нему с прохладцей. Надо горячо любить его!

— Вот и я оставил автомат, — заметил Нестерюков. — У меня с ним дело шло хорошо. С ним я вот и орден заслужил. Ну, потянуло к винтовке. Так потянуло — загорелось во мне все! Не дождусь, когда выйду с ней!

Петр Коробицын вставил свое:

— Лиха беда — начало! Вот что!

— Да, — согласился Кабдулов, — самое трудное — начало. Помню, вышел я первый раз, залег…

— А где залег?

— Был там пустой блиндаж, — ответил Кабдулов. — Фашисты знали, что он заброшен. Выбрал я огневую удачно. Просидел два часа. Вдруг вижу — вышел гитлеровец из блиндажа. Подпустил я его метров на двадцать — и трахнул! Сразу убил. Опять жду. Как думал, так и получилось: кинулся вскоре к убитому один фашист. Я и этого стукнул. Гляжу — с другой стороны еще один бежит. Ударил раз — промазал! Ударил второй — промазал!

— Это почему же?

— Заволновался! От непривычки да от радости.

Молодые снайперы с большим интересом слушали рассказ своего учителя. Подошли еще бойцы, присвой под березой.

— Это с каждым из вас может быть, — пояснил Кабдулов, — этого не бойтесь. На второй день уже спокойнее будете стрелять, на третий — еще спокойнее. Нужна привычка.

— Сколько же убил за первый день?

— Четырех!

— А потом как?

— Понравился мне этот пустой блиндаж. Раз, думаю, здесь такая удача — буду сюда ходить. До двадцати немцев убил из него. А на пятый день пришел — меня едва не убили.

— Обнаружили?

— Ну конечно! Такую ошибку, — продолжал Кабдулов, — допускают многие молодые снайперы. Понравится им одна огневая, они и сидят только на ней. Глядишь, и выходят из строя. Огневые нужно менять как можно чаще. Это твердо запомните. И зря с них не надо стрелять. Если выстрелил — должен убить. Нет цели — день лежи, а зря не стреляй.

Еще раз закурили. Уже вечерело, но разговор не прекращался. Зашла наконец речь о снайперской хитрости. И опять Кабдулов поведал много интересного и поучительного из своего опыта.

— Хитрить надо умеючи, — сказал он. — Хитрость хороша, когда ее применишь один раз. Лучше всего надо придумывать что-нибудь очень простое и неожиданное. У меня был такой случай. Тогда я уже охотился вместе со своим первым учеником — Кульневым. Взял я простой рожок да и заиграл! Фашисты очень удивились: откуда вдруг в поле рожок? Ну и забыли об опасности. Кульнев сразу сшиб одного. В другой раз задумали мы ночью изучить один участок немецкой обороны. Выполз я за траншею и на палке, обернутой марлей, укрепил в снегу фонарик. А от него протянул шнур к себе. Наступила лунная ночь. Потяну я за шнур — фонарик загорится, отпущу — потухнет. Немцы заметили и, видно, начали гадать: какой это огонек среди поля? Один выглянул, второй, третий… Мы не стреляли. Но зато мы узнали, где у немцев на этом участке блиндаж, где выставляются часовые. А днем мы взяли свое!

…Солнце село на землю и, казалось, растеклось, залив багрянцем весь березняк. Ветер обдул небосвод. Поднимаясь с земли, Кабдулов сказал:

— Завтра еще потолкуем. О многом надо потолковать, чтобы как следует подготовиться к боевой работе.

И они отправились в шалаш.

7 июля 1943 г.

Знаменитый снайпер-сибиряк гвардии сержант Мошка сидел у шалаша, крытого берестой. Не спеша пришивая погон к новой гимнастерке, он изредка с охотничьей сноровкой вскидывал осторожные лесные глаза. Перед ним молча стоял худенький чернявый паренек. Только закончив работу, Мошка спросил:

— Фамилию-то какую носишь?

— Петухов, — бойко ответил паренек.

— Драчливая фамилия, — с удовольствием отметил Мошка. — А родом откуда?

— Сибиряк.

— Хм! — явно усомнился Мошка и вновь бросил изучающий взгляд на худенькую фигурку бойца. — А вид у тебя, прямо скажу, не сибирский. На вид ты хрупок, как хвощ. Нет, пока не могу признать тебя земляком.

— Да, виду не имею, — вздохнул Петухов.

— Значит, снайпером хочешь быть?

— Очень хочу, товарищ гвардии сержант!

— А стрелять-то умеешь?

— Говорят, отлично стреляю, — скромно, но смело ответил Петухов. — Приходилось.

— На стрельбище — одно дело, — криво усмехнулся Мошка. — Там любой стрелять может отлично. А у нас другая стрельба. Мигнет молния, а ты ее сшиби! Вот как надо!

Мошка надел новую гимнастерку, сказал:

— А ну пойдем!

Вышли на опушку леса. За одичавшим полем, сквозь кусты ивняка и ольхи поблескивала речка, за ней виднелись старые окопы и траншейки, груды кирпичей среди зарослей лопуха, а позади — крутое, сверкающее глиной взгорье.

— Завтра утром, — сказал Егор Мошка, — придешь вот сюда. С винтовкой, понятно. Заляжешь. Вон там за речкой должен появиться «немец». Чучело. Вот его и бей. В каком месте точно появится — не скажу. Когда — тоже. Он может перебежку сделать или проползти где, а то и просто на секунду показаться из окопа. Одним словом, его дело. Но ты должен его убить. Одной пулей. Гляди, не промахнись. Не промахнешься — будешь снайпером.

…Рано утром Сережа Петухов взял винтовку, вышел на опушку леса и выбрал огневую позицию. «Ну, товарищ гвардии сержант, — уверенно подумал он, — показывай своего немца! Думаешь, промах дам?»

За час Петухов внимательно изучил все указанное место за речкой. На сучке засохшей яблони он заметил котелок. «Ага, вот где я тебя определенно ухлопаю!» — подумал он.

Через час над одним окопчиком появилась немецкая каска. Но она так качнулась, что Петухов сразу догадался — немец держит ее на палке. Он не выстрелил. Каска скрылась. Теперь Петухов почти не отрывался от прицела: осмелев, «фашист» мог появиться каждую секунду.

Но не появлялся.

На молоденькой ольхе качнулась ветка: с разлета сел на нее дикий голубок. У груды кирпичей появилась кошка. Погревшись на солнце, она лениво побрела в лопухи. С минуту кто-то потряхивал осоку у речки, — видно, играла водяная крыса.

А немец не появлялся.

Солнце стояло уже в зените. Среди теплых трав под кустом рябины стало душно, знойно. Очень хотелось пить. Каменели руки, затекли ноги. Но Сережа Петухов не спускал взгляда с указанного участка.