Все рухнуло, когда Борис и Яков, осмотревшись, пересекли причал и ступили на палубу крайней подлодки. Люки задраены и единственная дверь – ходовой рубки – заперта. Они долго служили на флоте и знали, в лодку проникнуть нельзя. Можно прожечь дверь прямым попаданием кумулятивного снаряда. Жалкое предчувствие охватило, они перебрались на вторую и третью лодку.

Наливались сомнительным пивом в заведении у порта.

– Ты механик или мудак, – сказал капитан, – должен был предвидеть.

– Командир предвидит.

Выпили еще, Яша вскочил: – Стерженек! Стерженек! Ударил себя по ляжкам, как танцующий баварец.

– Стержень замка повернут. Лодка заперта изнутри.

Два еще молодых полковника запаса прятались в пустом пакгаузе. Темнело, вода в гавани почернела и пошла мелкой и на взгляд холодной волной. Противно кричали, укладываясь на покой, чайки. План был: некто, или двое выходят из лодки. Яша вступает в переговоры, тянет время. Борис пробирается и проникает в лодку, затем – как получится.

Пошел мелкий нахрапистый дождь, дремали по очереди, рассвело. После пяти на палубу вышел человек в тельняшке, в руке автомат. Положив «калашников», пошел по малой нужде.

– Часовой! – крикнул Борис, выходя. – Пароль «водка». Зови начальника караула.

– Я сам себе начальник. Бросили меня, мать – перемать.

В лодке душно, пахнет пищей и загнившей водой, окурки прилепились к переборкам.

– Старшина второй статьи Иван Иванов, специальность торпедист. Оружие «калаш», патронов не дали. Вверенное к охране и обороне имущество – три подлодки. С ключами.

– Да ты Иван Сусанин. Как без армии прожил?

– В гавани еще человек живет, на плавучем госпитале. Он меня кормит. Там электричество с берега.

– Тащи лист бумаги, я тебя демобилизую. Капитан первого ранга Ковалев Б. Н.Назавтра он отвез Ивана на рижский вокзал, наказал до России из вагона не выходить, о службе не говорить. Возвращаясь на лодку, понял эпопею матроса. Пока на корабле остается хотя бы один моряк, судно принадлежит флагу. Брошенное экипажем, оно в морском праве именуется «трофей» и может быть захвачено. Оставляя Ивана, кто – то мечтал вернуться. Вернулись они.

Латвийская разведка «Сардзе» – консулу Латвии в Москве. «Названные вами лица пересекли границу, но по путевкам в санатории рижского взморья не прибыли. По нашим данным, их около двадцати. Сообщите все имеющиеся сведения и фото».

Командир определил отход через неделю. Развернулся Яшин технический талант, он комбинировал оборудование трех лодок для одной. Беспокоил таинственный жилец госпитального судна, он конечно видел суету, погрузку продовольствия, портовый буксир сливал в лодку соляр. (Таяли деньги Якова). Наблюдатель мог сползти в свидетеля. Борис заранее решил в конфликты с латвийской властью не вступать. Веря в свою звезду, он приказал, он мог сейчас приказывать в складывающемся по – военному экипаже, обыскать госпитальное судно. Этого человека Виктор и Павел взяли в госпитальной каюте. Картины и коврики, белье, настольные лампы, сервиз из кают – кампании, лекарства лежали здесь грудами. А также рваные джинсы и вспоротые консервные банки.

Толик Липкин закончил почему-то институт физической культуры, выбрал его, посмотрев по телику футбол. В советское время зачем-то преподавал физкультуру в школе. Там завел опасный роман с пятнадцатилетней и надо же, девочка на его уроке сорвалась с гимнастических брусьев, из школьного зала увезли в реанимацию. Толя клялся в суде – был у пятнадцатилетней не первым, никаких развратных действий, и это правда. Но прокурор приберег козырь: в школе украдены два числившихся за Толей фотоаппарата. Он отсидел два года и вышел из тюрьмы «Браса» в новый мир полиции, частной торговли, бесчисленных меняльных контор и ларьков. Они предлагали цветные жидкости, похожие на яд. Еще в советское время дом, где жил Толя, поставили на капитальный ремонт, сейчас он ничей без дверей и окон. Толя забомжевал. Озолотился, случайно забравшись в брошенный госпитальный корабль, он стал его трофеем. Продал бормашину и зубоврачебное кресло, затем гинекологическое. За продукты помогал матрос с подлодки Иван. Разобрать и вытащить рентгеноаппарат они не смогли, Толик продал стерилизаторы и скальпели.

Борис пришел с бутылкой «столичной» и Толя захмелел. Показал отпечатанный на папиросной бумаге приговор суда, какие-то жалкие благодарности за внеклассную работу. Толя выпил еще и спьяну поцеловал руку командиру. Тот стерпел. Договорились, пока лодка не уйдет, Толя живет в госпитальном судне на всем готовом, но под замком. Толя дал слово. Слово не тетка, не вырубишь топором. Борис выложил деньги. Еще он охотился за морскими картами и лоциями, без того с места не двинуться.

– Ключ от штурманской комнаты?

– Типа три лата вход.

– Полтиничник ты, Толя. Дал десять латов.

В штурманской пахло выгоревшей на солнце бумагой. Он посветил ручным фонарем, взял карты Балтики и Северного моря, на всякий случай Ла-Манш и побережье до Гибралтара. Любил морские карты, украшенные розой ветров. За чертой берега безжизненное белое поле без городов, дорог и гор. Жизнь в синих глубинах. Со стуком упал на Бориса глобус звездного неба. Взял его тоже, кто знает, под какими звездами придется всплывать.

Днем не отходя от стенки запустили двигатель, дизели бодро застучали. Он расписал на завтра пробное погружение в Рижском заливе, но вмешалась судьба. Иридий, бесценный серо – белый металл. Он регенерирует воздух в плаванье под водой. Виктор Иваненко нес иридиевую батарею с одной лодки в другую, шагов за сорок. Споткнулся на мокром пирсе и уронил громоздкую батарею. Иридий бесцветно, бесшумно вспыхнул, словно ждал свежего морского утра. У всех на глазах Витя бросился с низкого пирса в воду и не сгорел, только обжег руки. Бежал, матерясь, Павел. Яков подогнал на пирс «жигули». Потрясающие связи у него, через час принял Виктора врач и записал «бытовая травма». Спрятал в больнице. Их осталось двадцать. Борис впервые за две недели отменил все работы.

Ночью исчез Толя Липкин.

Донесение разведки «Сардзе» военному министру Латвии. «Ночью обратился в полицию и доставлен к нам Анатолий Липкин, без гражданства, без постоянного адреса. За небольшое вознаграждение он показал: группа российских моряков, несомненно военных, готовит в море подводную лодку бывшего советского флота. О дальнейших планах русских А. Липкин не знает». Министр не любит разведку, не понимает ее обрывистых ходов. «Сардзе» – скопище интеллектуалов, получающих деньги за поиски немыслимых врагов. Министр завтра вылетает в Швецию на Форум народов Балтии. На донесении он написал «Маловероятно?» и попросил адъютанта передать бумагу командующему военно-морских сил.

Под вечер дважды прошел в сторону военного порта полицейский автомобиль. На лодке объявили получасовую готовность, смеркалось. Дали ход от причала и тут же пронзительный скреб на пределе человеческого слуха, лодка коснулась дна. За кормой поднялась тина, тряпье, рвань всплыла, обрывки сетей. Сидим кормой на мели в сорока метрах от пирса. Полицейские осветили фарами, кричат что-то. Подойдут на катере или на шлюпке. Борис вспомнил стародавний, дедовский прием и скомандовал, дело шло на минуты – всем бежать в нос лодки. Двадцать душ – более тонны веса. Он чувствовал свою стальную сигару, она чуть заметно клюнула носом и корма на сантиметры поднялась. С пирса раздался предупредительный трассирующий выстрел в сторону выхода из гавани. Дали «средний вперед». Вновь скрежещущий звук трамвая на повороте, усиленный водой.Лодка шла свободно. Еврей – атеист Яков перекрестился. Скрылся берег в устье Даугавы, лишь мерцает проблесковый маяк. И он не виден. Борис почувствовал энергетику своей власти. Ее момент наступил, потому что люди в длинной стальной посудине зависят от его решений и воли. В узкости Ирбенского пролива устремились без ходовых огней, волна покрыла лодку до рубки. Он ушел мористей, минуя Вентспилс. В открытом море пробно нырнули на малую глубину. Застучала капель под шестым шпангоутом, прекратилась. Царил хаос неожиданного отхода. Буханки хлеба в спальных гамаках, куртки навалом, ящик сгущенки, канистры виноградного сока. Консервная гора. Все найдет место, освободится единственный узкий проход от носа через центральный пост в машину и наконец в корму. Параллельно ему с двух сторон узкие койки в два этажа. Вечером травили байки. Завелись с идиотского спора: ворон – муж вороны – или другая птица? Перешли на небылицы.