— Да, конечно, мэм, но зачем вам ждать, чтоб об этом подумать?

Вернулась знахарка. В руках у нее была бутылка, в которой свирепо жужжали две пчелы. Я отодвинулась, чтобы Гервазе Одара могла подойти поближе. Без всякого стеснения старушка подняла юбку, открыв колени. Знахарка постучала по бутылке, стараясь разозлить пчел. Потом деревянным пинцетом достала одну пчелу. От укуса Элда шумно втянула воздух.

— Было время, что я могла выйти и сама без твоей помощи пчел наловить, — сказала миссис Элда. Она стряхнула с себя умирающую пчелу, которая только что отдала свой яд, чтобы облегчить ее страдания. Опять глубокий вдох — знахарка поместила пчелу на вторую ногу своей подопечной. Когда лечение закончилось, миссис Элда старательно, опустила юбку. — Эта девочка только что меня спрашивала, кто на мои похороны придет.

Гервазе Одара с ужасом посмотрела на меня — я покраснела.

— Я думаю, пусть уж все придут, кто пожелает, — продолжала миссис Элда. Она наклонилась вперед и ласково взяла мою руку, — Я б хотела такие похороны, как у твоей бабушки были — много чего вкусного для женщин, а для мужчин — виски.

— А пожиратель грехов? Хотели бы вы, чтоб он пришел, миссис Элда?

— Конечно. Мне ведь он очень понадобится.

— А как его найти, если вам будет надобно?

— Его не надобно искать. Похоронный колокол по всем здешним горам слышен, — сказала Гервазе Одара. — Он-то его точно услышит.

— А он там живет? Наверху той горы?

Гервазе Одара нахмурилась, когда Элда ответила: «Да, вроде». Она потерла свои больные ноги. — Никто не знает (48-49) Как сказала бабушка, он, наверное, сделал что-то очень плохое, чем сильно прогневал Бога.

Снова вспышка молнии, на этот раз уже совсем близко: я подумала, это уж точно по мою душу. Поднялся сильный ветер, раскаты грома сотрясали небо. Они раздавались все ближе и ближе. Бабушка говорила, что таков голос Бога — как гром, а живет Он среди темных туч. Этому ее научили в детстве, в Уэльсе, где они с мамой и папой каждое воскресенье ходили на церковные служения. «Бог — это огонь и ветер», — говорила она.

— Это Бог говорит с нами, мэм?

— Скорее, кричит, — ответила Гервазе Одара. Раздался новый раскат грома, такой оглушительный и жуткий, что волосы на моей голове встали дыбом. — Быстрей к деревьям, Кади! Если так плестись будешь, так мы и до второго пришествия до леса не доберемся!

Когда опять сверкнула молния, мне показалось, что между деревьями кто-то стоит. Яркая вспышка молнии... Это был тот человек, одетый в лохмотья и капюшон.

— Пожиратель грехов! — закричала я. Но свет молнии погас, и человек исчез во тьме.

— Тихо! — оборвала меня Гервазе Одара, бросив быстрый взгляд на вершину холма. — Никого там нет! — Она крепко взяла меня за руку и, не отпуская, потащила через лес. Когда я оглянулась, там никого не было.

Едва мы пришли домой, как мама послала меня за дровами. Около груды дубовых поленьев, которые нарубил папа, меня поджидала Лилибет.

— Знахарка сказала, что ты не та, за кого себя выдаешь, — объявила я ей. — Еще она сказала, что мне негоже тебе все рассказывать.

Лилибет грустно улыбнулась. — Катрина Энис, разве я желаю тебе зла?

— Нет.

Она посмотрела на меня с любовью и подошла ближе. — Тебе надо сердце свое слушать. Слушай, что оно тебе говорит.

Мое сердце жаждало чего-то, что я не смогла бы выразить словами. Мне казалось, Лилибет знала, чего я ищу, и если я доверюсь ей, она поможет мне это найти. Я думала, что пожиратель грехов и есть ключ ко всему. Мне очень хотелось немного постоять с подругой и рассказать о нашем визите к Элде Кендрик. Но она сказала:

— Катрина Энис, иди домой. Мы ведь можем поговорить завтра. Когда ты выйдешь, мы пойдем на луг и посидим там на солнышке.

Я наклонилась и взяла еще одно полено. Когда я выпрямилась и подняла голову, ее уже не было. Сгибаясь под тяжестью дров, я вернулась в дом.

Гервазе Одара уже собиралась уходить, дождь перестал. Целительница потрепала меня по щеке и наказала помнить то, что она мне говорила.

Я высыпала дрова в поленницу; мама в это время готовила ужин. — Кади, положь в огонь еще одно полено, — сказала она тусклым голосом. За весь тот вечер она мне больше ничего не сказала.

Умывшись во дворе, папа с Ивоном зашли в дом уже в сумерках. В наших краях пахать и возделывать землю старались под созвездием Овна. Теперь, когда над нами стоял Бык, символ плодородия, начался посев. Папа говорил, что посеянное под знаком Быка и Рака выдержит засуху.

— Сестренка, что ты сегодня делала? — спросил Ивон, накладывая в миску приготовленное мамой жаркое.

— Элду Кендрик проведала, с целительницей вместе.

— Ну и как она?

— Боль у ней ужасная, но помирать не собирается.

Ивон поморщился и больше ничего не сказал. По его выражению я поняла, что наговорила лишнего. Мама ела медленно, за весь ужин она никому из нас не сказала ни слова. Папа несколько раз взглянул на нее, как будто ждал от нее чего-то. Потом его лицо помрачнело, и он перестал на нее смотреть. Молча доев ужин, он оттолкнул тарелку и быстро встал из-за стола. «Мне надобно в амбар идти работать», — резко сказал он и вышел за двери.

Ивон сидел на крыльце, пока я убирала со стола и мыла посуду. Мама оставила эту работу мне, а сама села прясть, по-прежнему сохраняя молчание. Управившись с посудой, я вышла на крыльцо, решив посидеть с братом. Он был единственным, кто не изменился после той трагедии. Я села на краю крыльца и прислонилась к перилам. Мы сидели молча. Ивон устал, мне было грустно; мы оба смотрели в сторону сарая, где свет фонаря струился через открытую дверь.

- 4 -

Как только взошло солнце, я принялась за работу хозяйству, стараясь как можно быстрее все закончить и снова пойти к Элде Кендрик. Когда я пришла к ней, запыхавшаяся и со свежим букетом горных маргариток, она работала в саду. Увидев меня, она продолжала полоть. Взглянув на нее, я сразу заметила, что ей по-прежнему нездоровится.

— Я вижу, вам опять больно, мэм, — я могу вам еще лекарство приготовить.

— И уж, наверно, отравить меня. Много ты про лекарства-то знаешь?

— Я смотрела, что Гервазе Одара делала. Мед, уксус и виски.

— У меня голова от этого заболела, — сморщилась она.

— И пчелы. — Мне было страшно представить, как я буду их ловить, сажать в бутылку, а потом еще и заставлю укусить бедную старушку, но я была согласна и на это, лишь бы облегчить ее страдания и завоевать расположение.

Она продолжала полоть старой мотыгой. — От работы... глядишь... и боль-то... пройдет...

— Вам бы мне мотыгу отдать, а самой на солнышке прогуляться, — предложила я.

Она приостановилась, подумала. Потом протянула мне мотыгу и пошла прочь. Но отошла она так далеко, что я никак не могла говорить с ней о пожирателе грехов. Поэтому мне пришлось работать в одиночестве, до тех пор, пока не пришла Лилибет и не составила мне компанию.

— Как ты думаешь, она и вправду о пожирателе грехов что-нибудь знает? — спросила я Лилибет. — А то, говорят, она любит всякие истории рассказывать, а не всегда это правда.

Лилибет кивнула — она сидела на зеленой лужайке и наблюдала за моей работой. — Да, она точно знает. Она в этих горах старше всех. Столько лет прожила. Если кто-то что и знает про этого пожирателя грехов, то уж точно она.

— Я думаю, она и на других похоронах разных его видела. Как бы мне ее спросить?

— Так прямо и спроси.

Тогда я повернулась и закричала: «Миссис Элда, а что вы про пожирателя грехов знаете?»

Она остановилась, повернулась в мою сторону и уставилась на меня:

— А зачем тебе знать про него?

— Скажи ей правду, — прошептала мне Лилибет. — Тогда она точно тебе поможет.

Судя по тому, как миссис Элда на меня смотрела, Лилибет была права. Старушка прекрасно знала, почему я интересуюсь этим странным человеком. — Мне нужна его помощь, миссис Элда. — Сказав эти слова, я заплакала. У меня и до этого наворачивались слезы, но теперь они полились ручьем. Я опустила голову и, держась за мотыгу, отвернулась, стыдясь своих слез.