— И это все? — Леонидов рассмеялся, до слез рассмеялся. — Сразу видно человека практичного: тут такая семейная драма, а ты со своим выводом, что, мол, Клишина они не травили. Вот что я тебе скажу. Если бы парень был повзрослее, я бы подумал, что продолжения пишет он.
— Какие еще продолжения? Одно только и было.
— Погоди, еще не вечер.
В машине они молча ехали минут десять, потом Михин сказал:
— И что дальше?
— А что ты хотел?
— Если это не они, если все написанное — просто вымысел и бред, то кто же тогда? Ждать очередного послания с того света?
— Тут полный тупик: никаких следов, кроме этих двух отпечатков, ничего. А может, они не все сказали?
— Конечно не все.
— Почему же мы тогда ушли?
— Потому. Сегодня к ним больше нет вопросов, понял? И не паникуй. Тебе надо успокоиться, телевизор посмотреть, а в начале новой недели заняться биографией этого писателя. Как там раньше называлось? Серия «ЖЗЛ», вот. Представь, что ты один из ее авторов, это не так уж скучно. Не с неба же этот Клишин к нам свалился, не с другой планеты, не зеленый он человечек, не со щупальцами — обычный земной мужик, только здорово смазливый. Были у него и папа, и мама, и врачи-психиатры в детстве, и история болезни в поликлинике, и баба, с которой он действительно спал. Звонила же Солдатову женщина, явно имеющая на Клишина виды.
— А если он не с женщинами?
— Тогда Павел Андреевич должен был непременно это как-то мотивировать в своем творчестве.
— Почему?
— Да потому, что главный герой произведения любого писателя — он сам.
— Ну нет! Читать все это?
— Страшно?
— Я лучше по соседям его пройдусь, по друзьям, знакомым. Моя правда в ногах, а не в этих непонятно откуда появившихся посланиях.
— Эх, Михин, Михин! Какой редкий случай, когда можно вычислить убийцу не выходя из дома, а ты все розыском занимаешься. Кстати, узнай насчет его завещания. Родители, так я понимаю, умерли?
— Ну да.
— Отчего?
— Не знаю. Умерли и умерли. Вроде несколько лет прошло, но жил Клишин и на даче, и в Москве один, это точно.
— Выясни обязательно, как они умерли, может, авария, несчастный случай или групповое самоубийство.
— Шутишь?
— Делать мне нечего. Детей законных у Клишина тоже нет, так я опять понимаю? А остальные родственники? Кто его хоронил?
— Тетка вроде.
— Узнай, ей ли он все завещал. Идеи идеями, а от меркантильных поползновений тоже умирают, и даже великие люди.
— Знаешь, Алексей, ты высади меня у платформы, я в родной город поеду.
— А что так?
— Устал. На такой жаре полдня и по таким делам — помираю совсем. Поезжай в пруду своем плавать, а я тоже переоденусь — и на пляж. Хватит на сегодня.
— Как хочешь. Если придет еще один конверт, ты мне позвони на работу или домой после десяти.
— А ты уверен, что придет?
— Почти…
…На даче у Алексея все было тихо и спокойно: он просто никого там не нашел.
«На пруду все, где же им быть?» Есть Леонидову не хотелось, при мысли о горячей пище организм поджимался и начинал активно протестовать. Постоянно хотелось только пить, пить и пить, хотя вода, казалось, испарялась, не доходя до желудка.
«А быть может, сегодня я видел будущее нашей русской литературы в плетеном гамаке между двух яблонь, — лениво подумал Алексей. — А, бог с ним, с будущим. Да здравствует настоящее, если оно содержит в себе прохладную воду в этот жаркий день! Да здравствует пруд!»
Он быстренько надел плавки, запер дом и побежал к воде.
Они все были там: Барышев лежал пластом под раскаленным солнцем на остатках песка, прореженного чахлой травкой; Саша — в теньке довольно сочных кустиков у воды; Анечка рядом с ней, но на солнышке, подставляя для загара худенькие плечи и спину. При виде Алексея Саша фыркнула:
— Если бы он у любовницы был, я бы еще поняла. Если бы с машиной каждый день лизался, разбила бы ее молотком вдребезги. Но скажите мне, ради бога, как расцарапать лицо этой страсти постоянно лезть в чужую жизнь?
— Между прочим, я просто не стал тебя будить.
— Да, значит, ты хороший? Еще в пятницу была в прекрасном настроении, думала: у нас будет целых три дня выходных. Три! Три дня муж будет рядом, и я снова почувствую, что замужем не за привидением, не за свидетельством о браке, которое ты, Леонидов, кстати, успел потерять, не прошло и года, а за нормальным человеком из мяса и костей. И где мои три дня?
— Александра, есть еще целое завтра.
— Да? Ты хочешь сказать, что завтра сюда не приедет никакой Михин и вы с Барышевым не будете взламывать чужие сейфы, как какие-то медвежатники?
— Какие еще сейфы? — ахнула Анечка. — Сережа, что ты сделал?!
— Ну вот, Саша, обязательно было…
— Сережа! Ты меня обманул?!
— Это тогда, когда ночное дежурство…
— Да ты что?! — Анечка вскочила и кинулась на Барышева с полотенцем.
— Тихо ты, народ смотрит!
Она обернулась, увидела, что люди вокруг действительно заинтересованно подняли головы, и кинулась к дому. Саша за ней.
— Бабы, ну бабы! — вздохнул Барышев.
— Пойдем за ними?
— Еще чего. Сейчас поплачут вместе за компанию, потом помирятся, потом обед будут готовить.
Ну а уж к обеду я пойду мириться. Кстати, как съездил?
— А, не хочу об этом. Слушай, Серега, у тебя ведь проблемы на работе. Ну так и брось ее.
— А что искать? Где мое место под солнцем? По-? ка, кроме этого, ничего не нашел. — Он хлопнул рукой по песку рядом с собой.
— Пойдешь ко мне, начальником охраны?
— Друзья вместе работать не должны, потом начнется дележка денег, я начальник — ты подчиненный, я сказал, и ты будешь делать, и дружбе конец. Невесело.
— Вот-вот, за одну такую идею мы с тобой только что получили.
— Что, пойдем каяться?
— Я за твоей широкой спиной, Леша.
— Барышев, боюсь, ты уронишь на мое худое тело свою гигантскую тень и женщины меня не заметят. Лучше я за тобой, ты же мне друг?
— Ты хитрый, Леонидов. Всегда больше попадает не тем, кто подал идею, а тем, кто принял ее слишком близко к сердцу и принялся осуществлять.
Они встали, отряхнули песок и пошли к даче.
Глава 4
ПАШИНА ЛЮБОВНИЦА
После того как они помирились с Александрой, Леонидов целых три дня жил спокойно. От жары бизнес понемногу стал затухать, народ в магазин не рвался, пережидал за городом жару; утюги и пылесосы стояли себе спокойненько на своих полках, новая партия товара застряла на растаможке, и Алексей немного передохнул. Он даже закончил в среду свой рабочий день почти в нормированное время, то есть около семи, солнце еще пекло так, что захотелось под холодный душ, а после еще и бутылку ледяного пива.
«Интересно, что говорят по этому поводу наши правдивые синоптики? В мае все рекорды бил жуткий холод, а в июне их же бьет жуткая жара. Не год, а глобальный катаклизм какой-то. Конец тысячелетия, елки, — это тебе не просто так, это… это… это…» — Леонидов задумался о том, что же конкретно в его жизни значит конец второго тысячелетия, и погрустнел: с одной стороны, здорово, конечно, что в такой короткой жизни попался на пути столь значимый для истории рубеж, а с другой — ничего особенного не ощущалось.
«Если бы его мелом на асфальте нарисовали, шагнешь — и окажешься в великом будущем. Если бы это было что-то осязаемое, материальное, как, скажем, шербет в стаканчике за семь рублей. А то что? То же самое, как день рождения, — все тебе внушают, что ты на год стал старше: и мама, которая в этот день тебя родила, и друзья, которым хочется по достойному поводу поесть, выпить и сказать все, что они о тебе думают, и жена, потому что нужно обязательно покупать подарок, но ты-то сам не чувствуешь, что постарел. Стареют не тогда, когда об этом сообщает календарь, а когда очередное событие шарахнет так, что на голове появляется клок седых волос, а душа…» — Он замечтался и налетел на пост ГИБДД, не успев сбросить скорость.