— Вы студентка, наверное?
— Так заметно? — Девушка вела себя уверенно с незнакомым мужчиной, слишком уверенно, чтобы стало понятным, что Соня из породы женщин, которые не создают лишних преград в отношениях с противоположным полом, а сами предпочитают крушить любые едва наметившиеся барьеры.
— И что вы изучаете?
— Сейчас модно быть ближе к экономике. Допустим, я изучаю менеджмент и маркетинг.
— И что вы после этого изучения собираетесь продавать?
— Я говорила об экономике, а не о торговле.
— Ну, экономить что собираетесь?
— Это у вас чувство юмора такое своеобразное, господин коммерческий директор?
— Слышали, как представился? Каюсь, тщеславен. Но ваша мама зато предложила чашечку кофе, а это, наверное, не каждому такая честь?
— А мне что предложить? — Соня откровенно прищурилась, ее глаза были гораздо светлее, чем у матери, но в них временами тоже закипала расплавленная сталь.
— Леша! — услышал со стороны своего участка Леонидов, — Леша, где ты?!
— Жена. — Деланно вздохнул он. — Улетаю.
— Не забудьте ей сказать, что просто включали насос! — крикнула ему вслед Соня.
«Ох и девушка, — сокрушенно охал Алексей, перелезая обратно через забор. — Красивая? Да все они красивые в двадцать-то лет».
Жена Александра встретила неприязненно, ее синие глаза потемнели до цвета грозового неба, она смотрела на мужа, вылезающего из-под ветвей, так, что он понял: будет ругаться.
— Саша, я включал им насос.
— Да? Такие беспомощные?
— Они женщины городские, привыкли, что вода льется, стоит только повернуть кран, их можно только пожалеть.
— А меня? Я какая? Одна живу здесь целую неделю и не зову никаких мужиков. Подумаешь, цацы! Дамы из высшего общества, а ты, как дурачок, и побежал, только тебе свистнули.
— Саша!
— Замолчи! Где ты болтаешься целую неделю? С кем?
— Да почему я должен оправдываться? — Он разозлился. Доконало не то, что подозревают, а то, что повода для ревности абсолютно не было. — Все беременные такие нервные?
— А все мужики такие сволочи?
— Да ты что? С чего завелась?
— Если еще раз там тебя увижу…
— Ультиматумы будешь ставить?! А чтобы не убежал, будет двое детей? Все бабы так делают: свяжут по рукам и ногам, потом права качают.
— И ты после этого?…
— Уеду после этого. Дура!
Он побежал в дом за брюками, Саша заревела в саду, Леонидов не мог поверить в то, что эта истеричка — его любимая жена, психанул, сел в машину. Мотор взревел, «Жигули» вылетели из ворот, краем глаза Алексей заметил, что жена за ним не бежит и останавливать не собирается.
«Дура! Ну и пусть. Сколько можно меня пасти? «Я тут целую неделю одна, мне никакие мужики не помогают…» А я там один, в такой жаре в этом дурацком городе вкалываю как проклятый, и вместо покоя по выходным эти истерики, надо мне? Друзья через забор пролезают, на женщину другую не посмотри. Что я, не мужик? Дура!»
…До вечера он болтался по Москве, поехал в центр, со злости зашел в итальянский ресторан пообедать. Одна девушка из прежней жизни, той, что была до женитьбы на Александре, показала ему этот ресторан, он сразу полюбил аромат горячей, заполненной чем-то острым и вкусным пиццы, запах пряных специй и этой неторопливой атмосферой покоя и томления. Он приезжал сюда потом и с женой, когда в «Алексере» стал больше зарабатывать, и теперь тоже сидел за столиком, но один, и злость проходила, утекая вместе со временем в прошлое, которое никто и никогда уже не сможет вернуть.
«Ладно, завтра поеду мириться, не разводиться же из-за ерунды? Развестись с Сашкой? Смешно. Она — моя женщина, вся моя, люблю и глаза ее, и волосы, и запах. Так почему? Наверное, нервная работа, усталость и плюс еще этот чертов писатель со своим шедевром…»
Тут Алексей вспомнил, что его в девять часов вечера ждет Михин у какого-то метро. Название метро он вспомнил с трудом после утренних событий, но раз обещал, надо ехать. «Может, дома еще у этих Гончаровых никого не будет?» — тоскливо подумал он.
Но та самая Алла дома была. Михин решил сразу брать быка за рога: позвонил соседям, пригласил понятых на случай обнаружения ампулы из сумочки Аллы Константиновны Гончаровой. Она сначала не поняла, в чем дело, пускать в квартиру никого не хотела, возмущалась, пробовала кому-то звонить. Потом села в кресло, закинула презрительно ногу на ногу, закурила длинную дамскую сигарету и заявила:
— Там все равно ничего нет.
Ампулу с разложившимися остатками цианистого калия нашли в том кармашке, в котором действительно, как и описал Клишин, лежали и старая губная помада, и носовой платок, пахнущий чем-то похожим на запах жасмина. Алла Константиновна замерла, уставилась на ампулу взглядом, таящим в себе больше грусти, чем отчаяния, но не плакала и не пыталась оправдываться: сидела, курила, ждала, когда уйдут соседи, расписавшиеся в протоколе. Захлопнув за ними дверь, опять села в кресло и достала новую сигарету из пачки.
— Ну и что теперь?
— Какие отношения у вас были с Павлом Клишиным? — Это спросил Михин, Алексей молчал, разглядывая женщину. Без сомнения, это была сильная женщина, она не рыдала по пустякам, не ждала манны небесной, внимания мужчин, а если и плакала, то в одиночку, по ночам, закрывшись с головой подушкой, чтобы даже стены не видели, какой временами она бывает слабой. Ее белые волосы были подняты над загорелым лбом, взгляд глаз, похожих цветом на стекло обычной бутылки, уперся в пепельницу, где лежали испачканные яркой помадой окурки дорогих длинных сигарет.
— А какое вам дело до моих отношений с Павлом Клишиным?
— Вы одна живете?
— Нет. С мужем и его племянницей.
— Где они сейчас?
— Муж в деревне пишет научную работу, ему нужна тишина, — с усмешкой сказала она. — Племянница на той же даче готовится к очередному экзамену в институте.
— Так откуда у вас эта ампула?
— Не знаю. — Она передернула плечами. — У меня нет таких лекарств.
— А это не лекарство, Алла Константиновна. — Михин посмотрел на Леонидова, нет ли у него вопросов к Алле, но Алексей молчал. — Это яд, которым отравили Павла Клишина.
— Да? И что?
— Он оставил письменные показания, в которых прямо указывает, что вы были в тот вечер у него на даче, поссорились с ним и бросили в бокал с вином яд.
— Я что бросила? Яд? В бокал с вином? Как романтично! Ах, Паша, Паша, милый мой, ты неисправим и повторяешься. Читала где-то уже про такое, только плохо помню. Да, миледи в «Трех мушкетерах» отравила Констанцию Буонасье. Но такие романы не про меня.
— А откуда тогда ампула?
— Не знаю.
— Но на даче Клишина вы были?
— Да. Была.
— За Клишиным следили?
— Что? Я ему не жена.
— Разве вы не ревновали его?
— Пашу? К чему? К тому, что он слишком красив, чтобы не иметь нескольких любовниц?
— А зачем на дачу поехали?
— Он сам мне позвонил и пригласил. Мои домочадцы, вернее, эти бестолковые чада, предпочитают скрываться в лесу от общества людей, а мне приходится у этого общества вырывать зубами кусок, да посытнее. Я тоже иногда хочу расслабиться, отдохнуть. Паша пригласил, я поехала, что ж тут такого?
— Зачем поехали?
— А зачем женщина, у которой муж на пятнадцать лет старше, еще и живет полгода в каком-то лесу, может поехать к молодому и красивому мужчине?
— Вы были его любовницей?
— Я люблю красивые и дорогие вещи, и я в состоянии их оплатить.
— Он брал у вас деньги? — спросил Алексей.
— Ну, скажем, не отказывался. Но не деньги — подарки, и весьма дорогие. Деньги брал один раз, на покупку машины, когда ему не хватило.
— Разве он ее купил не на гонорары?
— Смеетесь? Какие гонорары способны оплатить такую машину, как «тойота»? Это раньше писатели были обеспеченными людьми, а сейчас большие деньги платят только тем, кто уже прочно обосновался на литературном Олимпе, остальные же просто получают подачки, взять хотя бы моего мужа.