Вам еще взвыть от последней обоймы.

Боль продолжается. Празднуйте боль!

Больно!

(А.Вознесенский. «Больная баллада»)

Русский философ Чанышев считал, что лежащее в основе всего небытие (пустота) иллюзорно выступает как мир в его кажущемся многообразии. Небытие первично, оно представляет собой нормальное состояние мира, в то время как бытие – всего лишь временное отклонение, форма существования небытия. Небытие небытия есть бытие. Поскольку небытие существует, не существуя и не существует, существуя, оно есть время. Только небытие может быть и первопричиной и самопричиной: ведь то, что не существует, не нуждается в причине для своего существования. Всё большие скорости, всё более высокие темпы жизни, всё более дальние перемещения в пространстве, – разве это не стремление бытия хотя бы на миг оторваться от небытия?. (А.Н.Чанышев. Трактат о небытии).

«Мы все ходим по тонкому льду над океаном небытия. Чем интенсивнее бытие, тем оно более хрупко, тем оно сильнее подвержено гибели», – говорит Чанышев. – «Любовь – это попытка зацепиться за чужое бытие, и тем самым сделать своё бытие более устойчивым». Именно поэтому перед лицом невыносимых физических и душевных страданий многие обращаются к Богу, пытаясь зацепиться за Его вечность.

Не стал исключением и саратовский бизнесмен и писатель Игорь Алексеев, который, долгое время страдая от невыносимых болей, вызванных онкологическим заболеванием, пытался найти спасение в вере. Но вера не дала ему успокоения. «Я не настоящий христианин. Нет у меня стойкости и полной веры в вечную жизнь. А страх перед смертью ужасен», – писал Алексеев в своем интернет – дневнике, который в течение нескольких месяцев вёл на сайте русской службы ВВС, пытаясь зацепиться за буквы. Полученные гонорары и частные пожертвования Алексеев тратил на дорогостоящие лекарства и наркотики, стремясь заглушить свою боль.

Давно замечено, что писательское ремесло бывает сродни эксгибиционизму. Некоторые писатели строят сюжеты своих книг исключительно на отражении личного опыта, например Джек Лондон или Лимонов. А когда они пытаются придумывать, получается, как правило, плохо. Но согласитесь, не каждый способен, по примеру того же Лимонова, выносить на публичное обсуждение интимные моменты собственной жизни. Недавно телекомпания РенТв показала об Игоре Алексееве фильм под названием «Продавец крови». Идея названия, видимо, такова – герой фильма публично продаёт свою кровь, то есть живописует свои нечеловеческие страдания, для того, чтобы купить на вырученные средства лекарства и ещё на какое-то время эти страдания продлить: «Боль такая, что невозможно найти положения, в котором не болит. Рвануло ночью. Сначала негромко, а потом все слышнее и слышнее. Как раз в том месте, где сходятся все рубцы от операций. Пишу, и перевожу дыхание после каждой фразы. Так болит. Но я пишу, потому что дал обещание себе писать в любом состоянии. Десять минут назад сидел и подвывал: мама, мамочка… Когда болит ночью, я сбегаю на первый этаж, на специально разложенный диван и мучаюсь там, чтобы дать выспаться жене».

Как писал в своём эссе «О боли» немецкий философ Эрнст Юнгер,– «обстоятельство, чрезвычайно усиливающее хватку боли, заключается в её безразличии к нашим иерархиям. Нет ни одной человеческой ситуации, которая была бы защищена от боли». Игорь Алексеев был преуспевающим бизнесменом, вёл исключительно здоровый образ жизни, посещал экзотические страны, занимался спортом и вдруг очень быстро и безо всяких видимых причин стал обречённым на смерть инвалидом. Особенно обидно было тотальное отсутствие справедливости: почему именно он?

«Друг позвонил поздно вечером. Потом началось… Я представил его – большой румяный сорокалетний дядька. Модно одетый, на большой черной машине. Он, видимо, ехал с тренировки… Моментально подумал о себе. Тощий, желтый, обессиленный. И – вот она, истерика. Меня смело с кровати. Я сел на корточки и взвыл. Тихо так взвыл, чтобы не напугать никого. Жалко себя стало. Такая зависть скрутила. Сижу, поскуливаю… Черти все навалились сразу. И грехи поперли один за другим. Один другого страшнее: уныние, зависть, страх и так дальше. Но я же верующий человек. Почему не могу избавиться от этих цапучих мыслей, которые лишают меня всякого достоинства человеческого? Черти сильнее, что ли?»

Можно рассматривать дневники Алексеева в качестве книги мужества, наподобие романа австралийского писателя Алана Маршалла «Я умею прыгать через лужи». Как писал Юнгер, «скажи мне, как ты относишься к боли, и я скажу тебе кто ты». Однако возникает вопрос: в чём заключается мужество и победа над обстоятельствами – в способности длить до последнего невыносимые страдания или в решении прекратить их, досрочно освободив и себя и окружающих? Алексеев отмечает, что к саморазрушению более склонны мужчины, но сам убеждён в том, что самоубийство – дерьмо: «Положили меня отдельно в ту же страшную палату в том же страшном корпусе. Почему-то на этот раз там были одни тетки. Мне кажется, что тетки умнее и борются за жизнь до конца. А мужики – фаталисты. Начинают просто заливать мозги алкоголем. И их ждет быстрая гибель. Я двух, нет, трех таких знаю. Один отказался от лечения, сказав: «Если Аллаху будет угодно, он сохранит мне жизнь, если нет, то я отдаю себя на его волю». А ведь мужик был очень богат. Мог поехать в иномарочную (!) страну, где протянули бы его жизнь на несколько лет точно. Но… у каждого своя демагогия в голове. Я, например, буду бороться. Всеми способами. Мне нравится жизнь. И в раю у меня не будет ноутбука. А куда я без него?» Как говорится, бизнесмен – он и в аду бизнесмен, даже если по совместительству писатель. И если нечего больше продать, он готов продавать свою кровь. Что касается религиозной риторики, то она в данном случае призвана объяснить стремление во что бы то ни стало продолжать жить, вплоть до потери человеческого облика: «Самоубийство – тяжкий грех. Душа не найдет места на Небесах. Мы не вправе таким образом распоряжаться жизнью. Надо нести свой крест до конца. Я это понял давно».

Можно согласиться, а можно и нет. Надо нести свой крест…кому надо? Почему не вправе? И не является ли самоубийство проявлением осознанной необходимости смерти, то есть, согласно Спинозе, свободой? Существует, однако, ещё один немаловажный нравственный аспект – сложно заранее заявлять о своём предполагаемом решении, пока сам не попал в аналогичную ситуацию. Тем не менее, лично я думаю, что в подобном положении можно выбрать длинный или медленный путь, но не стоит сдаваться на милость врачам. Современная медицина придумала много уловок, для того чтобы длить страдания. И особенно – если страдающий готов за это платить, в том числе своей кровью.

…Небытие настигло Игоря Алексеева 7 апреля 2008 года. Как написал в заключительных строках своего «Трактата о небытии» философ Чанышев, «человек приходит из небытия и уходит в небытие, так ничего и не поняв».

Море внутри

Испанский режиссёр Аменабар – вовсе не романтик, но с романтиками его объединяет иррациональный интерес к смерти. Об этом свидетельствует его первый фильм, «Диссертация», в котором в качестве лейтмотива выступает завороженность серийного маньяка и его жертв процессом умирания. На первый взгляд может показаться, что Аменабар близок к спиритуалистам, хотя на самом деле он яростно не приемлет околонаучные представления в духе доктора Моуди о жизни после смерти, которая на поверку оказывается наихудшим наказанием. Можно сказать, что его нашумевший фильм «Другие» был о мертвых, которые хотят превратиться в живых, в то время как его последняя работа «Море внутри» – о живых, которые мечтают умереть, но вынуждены жить, потому что таковы абсурдные социальные установления. И действительно, если смерть становится не дверью на пути в бесконечно безвыходный Лимб, или к новым бессмысленным перерождениям, а просто конечной точкой, Аменабар приветствует ее как родного человека.