Может быть, резчик всего лишь следовал указаниям Чунг Хун Ли — Могущественного владыки времен Великой Войны, для которого и была сооружена эта постель (согласно этой небольшой бронзовой табличке). Несомненно, среди друзей он был известен как «Старый Ишачий Член». Как и вообще в порнографии, здесь были сплошные повторы.

Я прошлепал в вельветовых тапочках по мозаичному полу, вощенному на протяжении столетий, к французским дверям и балкону, выходящим в сад и на лужайку, которая сбегала вниз к маленькому озеру. Воздух был напоен свежестью и запахом сосен, а солнце только что поднялось из-за макушек деревьев. Канадские гуси, мама и папа, плавали по озеру, временами приближаясь к берегу со своим выводком, который бултыхался где-то позади, выщипывая мягкие побеги. Молодежь устроила гвалт о том, кому достался длинный стебель. Одним словом, семейный завтрак. Я вернулся в спальню, повесил халат на нос дракона, сбросил вульгарные шлепанцы, забрался в просторную китайскую колыбель, откинулся на подушки и стал ждать.

А ждать пришлось недолго. Стоило сомкнуть веки, я тут же услышал, как дверь отворилась и закрылась. Я оперся на локоть и стал наблюдать. Она должна была обозначить свое присутствие, а мне полагалось ждать. У нее были серебристые волосы, серебристый бархатный халат с завязками и серебристые туфельки кинозвезд сороковых годов. У нее был ярко-красный страстный рот, который широко раскрылся при виде меня. Она сделала поворот и остановилась спиной ко мне, позволив своему халату упасть, и оглянулась через плечо, чтоб убедиться, что я наблюдаю за ней. Естественно, я наблюдал. Я рассматривал туфли «Джинджер Роджерс» на шпильках и длинные стройные лодыжки, икры, синюю вену, пульсирующую под коленкой, серебристый атласный бант, мерцающий в складках теплого женского нижнего белья. Она сжала губы в воздушном поцелуе, снова повернулась, сбросила туфли, потянула к себе простыню и уютно уселась неподалеку.

Поблизости можно было разглядеть очертания ее настоящего рта, большие поры вокруг носа и темные круги под глазами, проглядывающие через макияж. Она закрыла эти большие голубые глаза и выключила свет, трюк, который она проделывала, как я впоследствии понял, чтоб перехитрить всех и ухватить хоть несколько секунд отдыха.

Мгновенно над ней склонился парикмахер и ее помощница и начали укладывать, завивать ее серебристые волосы руками и расческой, завершив процедуру несколькими нажатиями на пульверизатор.

— Отлично! — подвел итог Скатуччи, оказавшись сзади со своим «Хассельбладом» на треноге. — Наклонитесь над Вирджинией, почему б вам этого не сделать, Форрест, и дайте нам взглянуть, как это выглядит: Принц будит Спящую Красавицу легким поцелуем.

Вирджиния, не раскрывая глаз, произнесла:

— Привет!

— Вы часто бываете здесь? — спросил я.

Она одарила меня профессиональной легкой улыбкой.

— Ты все еще писаешься? — спросила она, по-прежнему с закрытыми глазами.

Я наклонился и мимолетно поцеловал ее. Скатуччи попросил:

— Задержитесь-ка в этом положении на секунду, Форрест! Дайте-ка мне попробовать еще одну точку. Уиллард, ты не мог бы чуточку сдвинуть этот рефлектор? Мне не хватает света на рту Вирджинии.

Открыв наконец глаза и глядя на меня, эта мнимая любовница в пятнадцати сантиметрах от меня проговорила:

— Когда в последний раз ты побывал в постели с новенькой?

— Чудесно! — воскликнул Скатуччи. — Еще один маленький поцелуйчик, Форрест!

— Трудно вспомнить, — ответил я, чуть прикасаясь к ней губами. — Давным-давно. Еще до того, как узнал, что секс убивает.

— А я просто стараюсь думать, что каждый, с кем я бываю в постели, — незнакомец.

Скатуччи воскликнул:

— Вас не затруднит стереть помаду с Форреста, Ларри? Нельзя ли побольше света на Форреста? И передвиньте второй «Динст». На его глаза падает тень от столбика кровати. Не двигайтесь, Форрест!

— В том числе и я? — был мой вопрос.

— Ну ты вряд ли, мы знакомы уже два дня, и у нас уже были и первое сражение, и первый поцелуй. В нашем бизнесе этого достаточно, чтоб считаться старыми друзьями. — Она обвила мою шею рукой и потянула к себе.

— Великолепно! — выкрикнул Скатуччи. — Просто считайте, что нас тут нет!

Наверное, так же было в Голливуде много лет назад, когда снимали немые фильмы. Актеры обсуждали цены в магазинах, сплетни и изучали философию по книжечкам карманного формата и страстно играли роли, пока человек в ковбойских штанах и берете, как журавль, склонялся над камерой. Наподобие: «Ты видел новый испанский фильма Купера?» — «Не-е-е, но слышал, что билеты дорогие. Подвигай ляжкой, лапушка, а то моя рука вот-вот заснет. Кароль говорит, что она заставила Франко купить ей билет только для того, чтоб взбесить Кларка».

Правда, мы не обсуждали с ней сплетни о кинозвездах. Беседовать с Вирджинией — это все равно что ловить ручные гранаты. Откуда узнаешь, выдернула ли она уже чеку.

— А ты неплохой специалист по поцелуям, — заметила она.

— Это жалоба или комплимент?

— Я просто говорю. Говорить с тобой — тоже одолжение.

— Ах, она не только целуется! Она и разговаривает со мной! Как же мне повезло!

— Да, тебе повезло. — Она помолчала и продолжила: — Ладно, это был комплимент. Зови меня Джейнис.

— Да, «Джейнис» много легче выговорить не морщась, чем «Вирджиния». Это твое настоящее имя?

— Меня зовут Джейнис Корловски. Это звучит фальшиво. — Она наклонилась ко мне, одна из ее знаменитых грудей угрожала вот-вот выпасть из атласа, а другая знаменитая грудь теснилась, пытаясь вылезти наружу.

— «Вирджиния» звучало здорово, когда мне было девятнадцать, для начала. Как-то театрально и подчеркнуто.

— Я помню. Твоя первая запись была, что же это было?

— «Попробуй меня».

— Да, точно.

— «Попробуй меня», — пропела она мне на ухо поддельным детским голоском. Три ноты по нарастающей.

— Мне кажется, это пошло на рынке.

— Все, что я делала, было удачным для рынка. Кроме того, что ныне «Вирджиния» звучит нелепо для женщины тридцати двух лет. Но я привыкла к нему.

— Я думал, тебе тридцать восемь.

— По крайней мере, «Вирджиния» лучше, чем «Джейнис Корловски». Когда я была девчонкой, одноклассники звали меня «Лойски». Как метку на грязном нижнем белье для прачечной.

— А теперь ты можешь продавать им свое грязное исподнее за тысячи.

— Ага, может быть, — ответила она, как будто эта мысль ей была вовсе не нова.

— А новую запись можешь назвать «Деньги не пахнут».

— Чушь! Ты ведешь себя как рекламный агент. Ладно, к черту. Я богата, а они — нет. Какие переживаешь ощущения, когда находишься в постели с самой желанной женщиной в мире, а?

— Не имею представления.

— Ты не можешь даже вообразить себе?

Скатуччи заставил нас затянуть поцелуй, пока он суетился вокруг нас, делая снимки.

Когда нам наконец разрешили шевелиться, мой рот онемел.

— И ты хочешь, чтоб я называл тебя Джейнис?

— Зови меня как хочешь, только вовремя зови на обед.

— B.C. Филдс.

— Нет, это Мэа Уэст. Ею написаны все самые лучшие строки.

— Ты как-то на нее похожа.

— Не как-то, а во многом, потому что мы обе — комедиантки. Тебе смешно? Ты не хочешь посмеяться? — Она скорчила гримасу. — Ну и ладно, не смейся, но называй меня Джейнис. Я просто устала быть другой.

— Ты это всерьез?

— Всерьез? — Она немного подумала. — Забудь серьезность. Когда я чувствую, что становлюсь серьезной, я прерываю себя шуткой, так что берегитесь, спортивные фанаты.

— Ты тоже была замужем, не так ли?

— Да, поначалу это было здорово, потом мы стали серьезными и все превратилось в плохую шутку. Ты сказал «тоже»?

— Я был женат, но у меня не было дома. Знаешь эту старую строчку «не знаешь, что имеешь, пока не потеряешь».

— Надо понимать, ты все еще ищешь?

— Вирджиния! — возник Скаттучи. — В камере сейчас больше, чем надо, места занимает Форрест. Не можешь ли ты чуть подвинуться, душа моя? Позволь мне коснуться твоего подбородка. Благодарю, вот сейчас идеально! Гарольд, я сотру немножко влаги на подбородке Вирджинии.