Когда китобойный промысел переместился на запад от Шпицбергена — к самой кромке полярных льдов, китобои наткнулись в этих водах на большие стада гренландских тюленей, которые жили и размножались прямо на льду. И многие китобойные суда начали совмещать китобойный промысел с тюленьим. В конце XVIII — начале XIX века немецкие и скандинавские моряки стали заниматься главным образом охотой на тюленей. В 1820 году, когда Скорсби-младший, один из самых знаменитых английских капитанов-китобоев, внесший немалый вклад в науку, написал свою книгу о китобойном промысле в Арктике, китобои уже практически покинули Шпицберген и перебазировались в районы полярных льдов у берегов Гренландии — в Девисов пролив и море Баффина.Охотясь во льдах, китобои не имели уже возможности вытапливать ворвань на берегу, а делать это прямо на своих кораблях не решались: бывали случаи, когда суда, на которых пробовали ставить жироварни, погибали от пожаров. Поэтому поневоле возник обычай, сохранявшийся вплоть до нашего столетия, складывать жир в бочонки и вытапливать ворвань, уже вернувшись обратно в свой порт. Туша убитого кита пришвартовывалась вдоль борта и крепилась к судну за голову и хвост канатом или цепью, которые обвязывались вокруг плавников. Одна или две шлюпки пристраивались у кита, и гарпунеры, занимавшиеся срезанием жира, забирались прямо на тушу кита, удерживаясь на ней благодаря «шпорам», или шипам, вделанным в каблуки матросских ботинок. Шкура и жир кита срезались длинными спиралевидными полосами — «попонами» с помощью фленшерных лопат, или резаков, с очень острыми лезвиями на длинных рукоятках. На одном краю каждой полосы жира проделывалось отверстие, в него продевали канат, который завязывался петлей и закреплялся большой деревянной чекой. Канат крепился к разделочным талям и блокам, размещавшимся на мачтах корабля. Когда все снасти закреплялись как положено, судно отходило в сторону — и полоса жира, подрубаемая по краям гарпунерами, начинала отдираться от туши, как бы сматываясь с нее, а туша медленно вращалась вокруг своей оси. Пока гарпунеры управлялись с тушей, другие в это время отделяли голову кита от туловища и вырубали китовый ус, но не по одной пластине, а с каждой стороны челюсти враз по целому блоку. Затем эти блоки поднимались на борт судна. Когда весь жир оказывался ободранным, а ус — вырубленным, сама туша кита — «отходы», как говорят китобои, — бросалась на съедение морским птицам, акулам и полярным медведям.На палубе пласты жира — «попоны» резали на большие куски, которые складывались в одну кучу с помощью так называемых «королевских вил». «Их, наверно, для того именуют „королевскими”, чтобы хоть как-нибудь вознаградить тяжелейший труд тех, кто ими орудует», — говорил Скорсби. Большие куски жира сразу же разрезались на маленькие — тут была дорога каждая пара рабочих рук. «Короли» своими вилами наваливали ломти жира на резальные доски, и рабочие начинали обрабатывать жир с обеих сторон: снаружи обдирать шкуру, а изнутри срезать волокнистое плотное мясо. Это было делом чрезвычайно кропотливым и важным, так как, если не срезать с пласта жира все лишнее, жир начинал быстро разлагаться и портиться, а образующиеся при гниении мяса газы могли даже разорвать бочки, в которые укладывался жир. Очищенный жир опять резался, причем уже на такие мелкие кусочки, что они могли бы пролезть в дырку для затычки бочки, и по брезентовому желобу сбрасывался вниз, на среднюю палубу. Здесь под наблюдением специального мастера его закладывали в бочки и плотно утрамбовывали с помощью особых толкачей — приккеров. Затем бочки наглухо закупоривались. Часть этой тяжелой и грязной работы приходилось проделывать в трюме, где стояли бочки. Пока суда шли к местам лова, нижние ряды бочек заполнялись морской водой, чтобы придать судну большую остойчивость. Но первые же наполненные жиром бочки тоже надо было устанавливать на дне трюма. Поэтому во время плавания приходилось постоянно переставлять бочки с места на место: вытаскивать и опорожнять одни и устанавливать на их место другие. Нечего и говорить, что во время всей. этой работы и палуба, и одежда всей команды насквозь пропитывались жиром и грязью.Китобойцы, ходившие в Арктику, обычно оснащались полным парусным вооружением. Строились они очень основательно, и притом из дерева — даже тогда, когда повсюду уже стали строиться стальные суда: только деревянное судно могло выдержать давление, возникавшее при сжатии льдов.Почти каждый китобойный сезон несколько судов погибало во льдах. Но некоторые годы, когда потери китобойного флота в судах и в людях были особенно велики, оставались памятными надолго. Китобои были удивительно изобретательны и находчивы в самых трудных обстоятельствах. И нередко, даже в тех случаях, когда суда получали столь серьезные повреждения, что, казалось, были обречены на верную гибель, моряки проявляли почти сверхъестественные мастерство, ловкость и отвагу, на ходу ремонтируя свои корабли. Однажды, например, льды раскололи киль судна «Эск», капитаном которого был Скорсби. Перенеся на лед весь груз и все имевшиеся на корабле запасы, команда совместными усилиями вытащила судно на льдину. Киль был починен. Весь экипаж вернулся на родину целым и невредимым.По мере того как киты все больше и больше истреблялись, китобоям приходилось заплывать все дальше и дальше на север и на запад. Парусникам приходилось подолгу пробиваться сквозь плавучие льды к открытой воде. И в конце концов, чтобы сэкономить время и облегчить маневрирование, в 1859 году на промысловых судах стали впервые ставить вспомогательные паровые машины. По нынешним представлениям они были очень слабосильны: мощность их составляла всего 50 — 150 лошадиных сил — не намного больше, чем мощность современного автомобиля. Тем не менее применение паровых машин на парусных судах имело большой успех. Деревянное судно с усиленным форштевнем и особо прочной носовой частью, на борту которого была установлена вспомогательная паровая машина, по праву считалось самым приспособленным для арктических плаваний вплоть до появления современных мощных ледоколов, которые прокладывают сегодня путь во льдах для судов с металлическим корпусом, не приспособленных к ледовым условиям. На таких китобойцах были сравнительно невысокие мачты. На некоторых из них поднимали бом-брамсели1, даже если на мачтах уже было поднято по одному брамселю2 над двойными марселями3. И на каждом китобойце обязательно ставился косой фок4 — он позволял судну прекрасно лавировать среди стада китов, когда большая часть команды охотилась на животных с вельботов.

1 Верхние прямые паруса. — Прим. ред.2 Прямые паруса, расположенные под бом-брамселями. — Прим. ред.3 Второй снизу парус на мачте. Если таких паруса два, тогда говорят: верхний и нижний марсель. — Прим. ред.4 Передний нижний парус на фок-мачте. — Прим. ред.

Гарпунные пушки были изобретены и начали применяться еще во времена Скорсби. В середине XIX века они были усовершенствованы и получили не менее широкое распространение, чем ручные гарпуны. В последнее время при охоте на китов уже почти повсюду пользовались только этими пушками. Они крепились на носу вельбота на вертлюгах: отдача при выстреле тяжелым гарпуном очень сильна. Несколько позже появилось новое оружие — копье-граната — стальная трубка, наполненная порохом и снабженная взрывателем, который срабатывает уже после того, как граната, выпущенная из тяжелого ружья, попадает в тело кита. В отличие от гарпуна граната не крепится к линю. Подплыв к животному на вельботах на совсем небольшое расстояние, китобои с помощью такой гранаты добивают уже загарпуненного кита, не подвергаясь при этом сами никакой опасности.Во второй половине XIX века, когда больших гренландских китов становилось все меньше, китобои стали охотиться на всех морских животных, которые могли принести хоть какую-либо выгоду. Отправляясь на далекий север охотиться на больших китов, попутно китобои, не теряя времени даром, усиленно занимались забоем тюленей, устраивающих лежбища на льду. Били и мелких китов — повсюду, где только они встречались. Одним из главных видов таких китов «второго сорта», за которыми охотились китобои, был клюворыл — животное, не превышающее 10 метров в длину. Клюворыл дает ценный жир, известный в торговле под названием «арктическое спермацетовое масло». При случае забивалась и гринда. Но тем не менее по мере исчезновения ценных пород китов и одновременного падения цен на продукты китовой охоты северный китобойный промысел на парусных судах постепенно приходил в упадок, и к началу первой мировой войны он фактически прекратил свое существование.Как было сказано выше, баски охотились на гренландских китов около Ньюфаундленда уже в третьей четверти XVI века. Американские же колонисты всерьез принялись за китобойный промысел не ранее чем в середине XVII столетия. Однако и до этого туши выброшенных на берег мертвых китов чрезвычайно высоко ценились на берегах Лонг-Айленда и Новой Англии. Так, Старбак (1878) рассказывает: «Выброшенными на сушу китами очень дорожили как в Плимуте, так и в колониях Массачусетского залива. Правительство колоний одну треть найденного кита требовало себе, треть шла городу, а тот, кто нашел кита, — если только никто не оспаривал его приоритета, — мог претендовать на оставшуюся треть». Видимо, с полным основанием можно считать, что американский китобойный промысел практически начался у берегов Лонг-Айленда. В марте 1644 года городское управление Саутгемптона распорядилось «выделить из числа горожан четыре команды, по одиннадцать человек каждая, для несения постоянной сторожевой службы на берегу на тот случай, если на сушу выбросит кита. Двое — по жребию от каждой из четырех команд — должны были дежурить ежедневно и, увидев выброшенного кита, сразу же приниматься разрубать тушу на части».Вскоре уже вошло в обычай снаряжать для охоты на китов в прибрежных водах целые экспедиции из нескольких судов: часть людей оставалась на берегу нести сторожевую службу. Такие экспедиции обычно уходили в море на одну-две недели. Это и было, собственно, началом промысла, зарождение которого следует отнести примерно к 1650 году или даже несколько ранее. Менее чем за двадцать лет были освоены способы китовой охоты, принятые в Европе, — охота с вельботов, снабженных гарпунами, копьями и линем, намотанным на пал.Вскоре торговля ворванью переместилась из Лонг-Айленда в Бостон и Коннектикут, и между этими тремя конкурентами вечно шли ожесточенные споры и тяжбы, на которые тратилось немало сил и средств. Для разрешения конфликтов приходилось обращаться к властям Нью-Йорка. Позднее же, когда торговля ворванью превратилась уже в целую отрасль промышленности, колонистам-американцам причиняли немало неудобств и наносили чувствительный материальный ущерб тарифы и суровые ограничения, введенные властями метрополии, коей являлась Англия, в торговле продуктами китобойного промысла.«В 1690 году, — продолжает Старбак, — жители острова Нантакет, считая, что жители полуострова Кейп-Код больше преуспели в искусстве китовой охоты, чем они сами, послали туда Икабода Пэддока. Пэддоку было поручено научиться самому, а затем научить и своих земляков самым эффективным способам забоя китов и вытапливания ворвани. Судя по последующим событиям, он побывал на полуострове, вернулся и показал себя хорошим учителем, а его земляки — еще лучшими учениками. Судя по всему, китобойный промысел был уже известен в те времена и их канадским соседям. Некий господин Денонвилль пишет господину Сеньеле в 1690 году, что канадцы весьма искусны в охоте на китов и что ,,недавно последние суда доставили в Квебек из Байонны несколько гарпунеров для Риверена...”»В 1700 году киты водились в этих прибрежных водах в пределах видимости с суши в таком изобилии, что пришлось построить несколько сторожевых башен, похожих на корабли, и нести на них вахту. Если удавалось добыть кита, его сразу же выволакивали на сушу, срезали жир и вытапливали в котлах, размещенных тут же на берегу, — примерно так же, как это делали голландцы на Шпицбергене столетием раньше.Сначала прибрежная охота велась только на гренландских китов. Но вот в 1712 году жители Нантакета впервые случайно забили кашалота. Кристофор Хассей вышел под парусами в море на поиски гренландских китов. Сильный северный ветер унес его далеко от земли, гораздо дальше, чем это случалось с кем-либо до сих пор. Там Хассей наткнулся на стадо кашалотов, убил одного из них и привез домой. «Это событие, — пишет Старбак, — вдохнуло в промысел новую жизнь: сразу же начали посылать на китовую охоту суда водоизмещением около 30 тонн. Они уходили „глубоко” в море — как говорили тогда, чтобы отличить такие экспедиции от прибрежных, — недель на шесть. Каждое судно имело на борту несколько больших бочек, емкости которых должно было бы хватить для жира одного кита — на тот случай, если удастся забить его... В 1715 году Нантакет имел для китовой охоты шесть шлюпов, которые доставляли в год столько жира, что из него вытапливалось на 1100 фунтов стерлингов ворвани. Но и прибрежная китовая охота велась еще много лет».По мере развития промысла рос и тоннаж судов. Шлюпы и шхуны уже имели водоизмещение 60 — 70 тонн, часть команды набиралась из индейцев. «Киты начали встречаться вблизи от берегов все реже, и китобойцы, уходившие, как они говорили, „на юг”, бороздили прибрежные воды до начала июля. Вернувшись, суда сразу же снаряжались вновь и опять отправлялись в плавание — на этот раз к востоку от Большой банки и уже на весь китобойный сезон.»Английское правительство выплачивало поощрительные премии за китобойный промысел не только морякам метрополии, но и колонии, и, как уже говорилось выше, это немало способствовало росту и развитию американского китоловства. И хотя на китобоев всех стран — на американских в западных водах Атлантики, на английских и других китобоев в ее восточных водах — нападали французские и испанские каперы, все же американский китобойный промысел процветал. Не говоря уже о знаменитом Нантакете, этим промыслом занимались многие порты от Лонг-Айленда до Бостона, а также остров Мартас-Винъярд, полуостров Кейп-Код, города-порты Сейлем, Нью-Бедфорд, Провиденс, Нью-Хейвен и другие. И к 1770 году американские охотники на кашалотов пересекали всю Атлантику — от Африки до Южной Америки. В поисках гренландских китов они заплывали и на север — до острова Святого Лаврентия и даже дальше. По подсчетам Старбака, тогда снаряжалось ежегодно «не менее чем 360 самых разных судов общим тоннажем около 33 тысяч тонн. Численность экипажей, обслуживавших эти суда, составляла примерно 4700 человек, а если считать и тех, кто еще и косвенно обслуживал китобойцев, то это число намного увеличится».Несмотря на ущерб, наносимый китобоям французскими и испанскими пиратами, годовая добыча от китобойного промысла между 1771 и 1775 годами составляла, по-видимому, «не менее чем 45000 баррелей1 спермацетового жира, 8500 баррелей ворвани гренландских китов и около 75 000 фунтов китового уса».