Ветер гнал волны по траве, кружил вихрями, ласково поглаживал ее и нещадно трепал. Перед глазами Яната лоскутным одеялом чередовались квадраты цвета. Темно-зеленый ближе к синему или ближе к желтому, золотистый, почти белый, нежный салатный как первая листва на деревьях и фиолетовый с крапинками пронзительно зеленого. Разнотравье поражало богатством видов и форм: сиреневыми венчиками, розовыми метелками, алыми бутонами, желтыми и голубыми соцветиями, полянами белых как капли краски цветочков с желтыми серединками, хрупкими, кивающими в такт ветру, головками маков на длинных стеблях и жесткими колючими кустарниками, покрытыми изящными полупрозрачными плафонами бледно-желтых вьюнков. У горизонта поля скрывала дымка, разбавлявшая насыщенный общий тон, делающая мягкими и приглушенными краски. Золотистый, розовый, бежевый и неожиданно голубой. Это проблеск реки, что вьется змейкой там, вдали. За ней желтый, бледно-бледно зеленый, и снова голубой густо перемешанный с серым дымчатым — место, где небо встречается с землей. Ян запрокинул голову вверх, сощурившись, и как козырьком прикрыл глаза ладонью. Он видел небо похожим на бесконечно огромную жемчужину, с ее мягким перламутровым сиянием, с бархатной гладкостью нежной лазури, смешанной с белой глазурью облаков и серебристыми отблесками. Солнце щедро рассыпало лучи, которые тоже делили мир на квадраты теней и света, заставляли золотые поля переливаться бегущей полосой бликов. Ян чувствовал незнакомое ранее умиротворение. Оно окружало его еле слышным шепотом, светом, нежило в ласковых объятиях, окутывало покоем и любовью. Он растягивал это состояние во времени как мог долго, не позволяя себе думать, не позволяя сомневаться. Подставлял солнцу лицо, вдыхал теплый воздух, а внутри что-то легонько покалывало, то ли щекочущее чувство радости, то ли незнакомое блаженство. А мир шептал ему с нежностью: "Я здесь, здесь…и слышу тебя. Янат, Янат. Янат!" Он резко дернулся, как будто ветер в один миг стал вдруг, колючим, холодным и ударил по лицу наотмашь. Мир посерел, съежился до точки, прямо перед собой Шептунов увидел знакомые глаза навыкате и осознал, что уже не спит.

Склонившись над ним, стояла навья. Ян резко отстранился, девушка отпрянула тоже, то ли смутившись, то ли испугавшись. Он сглотнул, неосознанно провел рукой по лицу, еще находясь во власти странного и яркого сна. Затем, Янат попытался принять дружелюбный вид, но получалось плохо. Навья прижала ладошки к груди, глаза ее были вытаращенными.

— Ты вела нас сегодня, да? — едва не закашлявшись, так пересохло в горле, прохрипел Ян. Это вывело навью из ступора, и она шагнула вперед, протягивая кружку с водой. Шептунов пил неспешно, хотя хотелось жадно и захлебываясь. Он чувствовал себя еще более усталым, чем до того, как заснул, быть может, из-за резкого подъема или сна. Навья стояла неподвижно. Ян облизнул губы, сглотнул, сел удобнее. Внешне, девушка ничем не отличалась от других аборигенок, но у ног ее Шептунов заметил переметную сумку-плетенку, а незатейливое платье-туника было подпоясано веревочкой с висевшим на ней кошелем. Еще Ян отметил сандалии. Первая увиденная им на ногах русалки обувь. Уделив внешности собеседницы достаточно внимания, Янат немного взбодрился. Он все еще испытывал острое чувство неловкости из-за того, что его застали врасплох, и жаждал реванша.

— Ты будешь говорить со мной о чем-то важном? — спросил он, деловито поправляя одежду. Ткань практически высохла.

— Илье велели уходить, — быстро произнесла навья.

Шептунов не сразу понял, о чем толкует русалка. Лишь сообразил, что перед ним, похоже, та, кому он обязан жизнью. Впрочем, идти без Кэро Янат никуда не собирался.

— Я жду друга. Желтую кожу. Когда он вернется?

Навья полностью проигнорировала вопрос, видимо, обдумывала дополнительные аргументы. Немного помолчав, она повторила:

— Ты, странный, должен идти за мной. Я поведу тебя к потомкам.

— Ты ничего не напутала? — спокойно спросил Янат, — до тебя приходили старейшины и пообещали, что мы покинем город вдвоем с напарником. Я не хочу заставлять его волноваться или искать нас. Давай дождемся его возвращения, он скоро придет, я думаю. Ты ведь должна проводить обоих?

— Я не напутала. Мне приказали отвести немедленно тебя.

— Погоди, но я и не собираюсь нарушать обещания. Старейшина говорил о двоих. Прошу, уточни, почему теперь речь зашла обо мне одном. Этот человек мой друг, его судьба связана с моей. Мы пришли с миром и никому не пытались причинить вред. Не искали тайн, не нарушали табу по своей воле. На нас напал купин, птица. Мы стали жертвами обстоятельств, но по-прежнему хотим лишь мира и понимания.

Навья еле слышно выдохнула, словно препирательства доставляли ей физические муки, и вынула из привязанного к поясу кошеля какой-то сучок изогнутый как коготь.

— Это кусок ветви, который отломили днем, — убеждающее произнесла она, — видишь сок на месте слома? Он заставляет человеков быть послушными и мирными. Такие растения растут в лесу и очень ядовиты. Если царапнуть кожу, через короткое время ты станешь очень послушным, а потом потеряешь сознание и уснешь.

— Да, ты можешь поступить так. Но зачем? — стараясь проявлять максимальное дружелюбие, произнес Ян, — Разве я нарушал данное слово? Я выполнял все просьбы и шел с открытым сердцем, ничего не пряча за пазухой. Почему мне нельзя увидеть друга? Я понимаю, что вы были добры к нам. Поверь, я очень ценю эту доброту. Однако Желтая кожа мой друг, его судьба важна для меня. Я просто не могу уйти, не узнав причин.

— Без разницы, — подозрительно безучастно ответила навья.

— Хотя бы объясни, — попросил Ян, отгоняя непонятную тревогу, — почему они так внезапно передумали?

Навья вздохнула, словно ей приходилось взять на себя неприятную и непредсказуемую обязанность.

— Ты не можешь дождаться друга, потому что он умер. Земля убила его.

21 глава

Если ты кому-то отдаешь свои крылья, то соглашаешься с тем, что больше никогда не сможешь летать.

Янат был бы рад хоть какой-нибудь своей реакции. Но дело было в том, что поначалу он ничего не почувствовал и не поверил ни одному слову навьи, настолько сильным оказалось потрясение. Раньше Шептунов ни с кем не сближался настолько, чтобы начать открываться, а Кэро удалось найти в его стене брешь и заставить посмотреть на свою жизнь под другим углом. Нет, мир не рухнул в бездну. Нет, время не остановилось, но вовсе не потому, что Янату было все равно. Ему никогда в жизни не было настолько не все равно. Он почувствовал ужас, когда эгоистически осознал, что Кэро ушел из жизни, так и не совершив своей великой миссии, не вытащив его, Яна, из пропасти одиночества и агрессии. Нечестно, несправедливо. Обыкновенно.

Янат даже не осознавал, насколько его переживания далеки от трагедии потери человека, которого он уже начал считать другом. По привычке, скорее, он переводил стрелки, считая предателем Кэро, как будто тот мог что-либо изменить. Словно от него зависело: бросить Яна в одиночестве в подземном городе с уязвленным самолюбием или восстать из мертвых и вести его за ручку к свету осознания.

Постепенно, Ян успокоился. Навья по-прежнему терпеливо ждала в своем углу. Наверное, вид угрюмого лица и опущенных плеч таки произвел на нее впечатление.

Шептунов считал себя человеком достаточно жестким, вздорным и уж точно несдержанным. В этом плане иллюзий он не питал и относился к себе реалистично, хотя порой играл на собственной репутации специально. Походило на замкнутый круг. Чем сильнее он старался производить впечатление сволочи, дабы скрыть комплексы и страхи, тем больше усилий приходилось прилагать к подтверждению. Чем невыносимее Ян казался со стороны, тем хуже себя чувствовал, и тем уязвимее становилось его положение. Ему мерещились заговоры, усмешки за спиной и злобные интриганы, как настоящему параноику. Он возводил еще более толстую стену, огораживаясь от реальности, и сильнее запутывался в фантазиях, порой полностью выпадая из реальности.