Капитан, очевидно, заметил умоляющий взгляд Вани.

— Хочешь прокатиться? — весело спросил он. И, не дожидаясь ответа, скомандовал: — Садись на руль!

Ваня торопливо влез на корму. Офицер греб сильно и молча, Ваня не умел рулить, но признаться ему было стыдно, и он тихонечко тянул к себе то одну, то другую веревку. Лодка вихляла из стороны в сторону. Мальчик старался выправить ход, но получалось только хуже.

«Осерчает капитан, — думал Ваня, — прогонит».

Но офицер только сказал:

— Оставь руль! — и продолжал по-прежнему сильными толчками гнать лодку в море.

Они уплыли далеко, потом офицер сложил весла, разделся и прыгнул в воду. Он плыл, резко и сильно выбрасывая руки.

— Держи курс за мною! — крикнул он Ване.

Ваня сел на весла. Так они и плыли. Капитан впереди, а Ваня — в лодке — за ним.

Недалеко от берега офицер влез в лодку, оделся и быстро погнал ее к Кронштадту.

С того дня Ваня крепко подружился с офицером. Каждое воскресенье поджидал он Николая Федотовича на берегу. Катались на лодке, и Николай Федотович рассказывал мальчику о заморских странах, о диковинных деревьях в Африке, об охоте на слонов в Индии, о непроходимых лесах, в которых путешественники прокладывают себе путь топором.

Часто расспрашивал Николай Федотович Ваню о его житье-бытье. Паренек рассказывал о костистых кулаках «старшого», об издевательстве Михеева, о том, что получает он двугривенный в день.

— И ты все терпишь? — воскликнул офицер.

— А что же?.. — пожал плечами Ваня.

— Эх, мал ты еще, Ваня! А то я бы тебе сказал… Бороться — вот что! — выкрикнул Николай Федотович и с жаром продекламировал:

— Впрочем, — махнул он рукой, — ты не поймешь…

Ваня и впрямь ничего не понял. Стихов этих он никогда не слышал. И как бороться? С кем бороться?

— Вникай, Ваня, — опустив весла, задумчиво сказал Николай Федотович. — Расскажу я тебе сказочку…

В далеком восточном царстве, где-то около Индии, жил-был мальчик Джайни — ну, по-русски, это Ваня. Хороший мальчишка, синеглазый, вихрастый, — в общем, очень похожий на тебя.

Ходил этот Джайни всегда голодный, хоть работал с утра до ночи. Отливал он из чугуна огромные, тяжелые ядра для пушек. Ну, вроде как ты торпеды мастеришь. А зачем ядра? Чтобы с заморскими врагами воевать.

Капитан набил трубку и закурил. Потом продолжал:

— И вот однажды на белом слоне подъехал к Джайни волшебник. Очень добрый и очень мудрый волшебник, какие даже в сказках редко встречаются. Посмотрел он, как Джайни работает, как слезает с него клочьями кожа, опаленная огнедышащим чугуном, как пот заливает глаза, как выпирают ребра на груди. И сказал волшебник:

«Не те ядра ты льешь, Джайни. Не знаешь ты, кто твой главный враг. Пойдем. Отолью я для тебя другое, чудесное ядро, такое, чтобы поразило оно самого главного твоего врага…»

Лодка тихо колыхалась на мелких волнах. Ваня, подперев руками подбородок, внимательно слушал.

— Пошел Джайни с волшебником, — продолжал капитан. — Пришли в глубокую пещеру. Волшебник велел Джайни зажмуриться, а сам медленно сосчитал до трех. Открыл мальчик глаза — на скале лежит ядро, огромное, блестящее, а сзади — рули. Как у торпеды.

«Ядро, ядро! — воскликнул волшебник. — Лети, плыви, беги! На клочки разорви врагов этого мальчика!»

Подскочило ядро, покатилось, потом взлетело и скрылось. И вскоре вдали раздался страшный взрыв. Пламя и комья земли взметнулись до неба.

Вернулся Джайни домой и узнал: работать теперь можно меньше, еды много и вместо лохмотьев приготовлена ему крепкая одежда. И всем другим трудовым людям тоже сразу стало легче жить.

«Какого же врага разорвало ядро?» — думал Джайни.

А потом услышал от людей: прилетел какой-то огненный шар во дворец к великому шаху и убил наповал и шаха, и всех его помощников-визирей. А управлять страной стали простые люди…

Капитан выпустил струйку ароматного дыма из трубки и спросил мальчика:

— Уразумел?

Ваня кивнул. Но на самом деле он понял только, что Николай Федотович — хороший, умный человек. И хоть из господ, но заступается за рабочих.

Через неделю Ваня, как обычно, пришел на берег. Напрасно до самого заката ждал он Николая Федотовича. Тот не явился.

«Поди, дела срочные, а может, захворал», — подумал Ваня.

В следующее воскресенье капитан опять не пришел.

…Наступила осень, а вскоре ударили и морозы. На море больше ходить было нечего.

Ваня по-прежнему работал в торпедных мастерских. Он уже ловко владел инструментами и упрямо стремился стать хорошим слесарем, таким же умелым и сноровистым, как его соседи по цеху.

Еще с детства в мальчике обнаружилось редкое упорство. «Весь в отца-покойника!» — покачивала головой мать, когда шестилетний Ваня в полутемной избе до ночи резал и сверлил полые камышинки. Он мечтал сделать дудку, а она чего-то никак не получалась. Целую связку камыша перепортил Ваня, а своего добился: дудка вышла что надо.

Настойчивость особенно пригодилась Ване в торпедных мастерских.

Однажды «старшой» нарочно дал ему обработать очень сложную деталь, требующую высокой точности. Такую даже не каждый опытный слесарь возьмется сделать. Ваня провозился с нею до вечера. Рабочие ушли домой, цех опустел. Ване страшно хотелось спать, однако он продолжал биться над неподатливой деталью. И все же сделал ее. С тех пор «старшой» поручал пареньку обработку самых заковыристых частей торпеды.

Но получал Ваня по-прежнему гроши.

На них и самому не прохарчиться. А надо бы помочь матери, послать в Питер хоть какой-нибудь подарок сестренке — теплую шаль или валенки. Ведь Маша совсем раздета, а морозы лютые…

Однажды он заикнулся «старшому» о прибавке к зарплате.

— Нос не дорос, — насмешливо ответил тот.

«Поработаю еще лето и уйду! — решил Ваня. — Подамся в Питер на завод. И не учеником, а всамделишным слесарем».

Незаметно пришла весна. Снег потемнел, стал зернистым, небо — зеленым-зеленым.

В первое же погожее воскресенье Ваня поспешил на море. Лед у берега истончился, посинел, в проталинах темнела густая вода. Солнце утонуло в море, и на перистых облаках остался алый пылающий отблеск.

Лодка капитана лежала на берегу вверх килем. Ваня поколупал пальцем старую, отскочившую во многих местах краску.

«Вскорости, поди, заявится капитан. Будет конопатить, смолить и красить ялик», — радостно думал он.

…Однажды Ваня, шлифуя золотник, заметил, что слесари перешептываются и кучками выходят в уборную. Рабочие в шутку называли ее «клубом», потому что там можно было украдкой побеседовать.

Положив напильник, Ваня вышел из мастерской. В уборной вокруг Катюхина стояло несколько слесарей. Склонившись головами друг к другу, они возбужденно шептались о чем-то. Когда Ваня подошел, рабочие сразу замолчали и стали раскуривать погасшие цигарки. Но потом Катюхин махнул рукой и сказал:

— Да чего там. Свой паря…

И тут из шепота слесарей Ваня понял: прошлой ночью в крепостных застенках Кронштадта казнены преступники — три матроса и два офицера.

За что повесили этих людей, паренек так и не разобрал. Понял только, что повешенные читали какие-то запрещенные книги, офицеры тайком переписывали крамольные листки и раздавали матросам.

Но для чего они это делали, даже Катюхин не знал. Одни шептали, что самый главный из казненных хотел бросить бомбу в царя.

— Точь-в-точь, как восемь лет назад… Помните? — таинственно подмигивал токарь Зимин. — Первого марта… В царя-батюшку, в Александра Второго-то, бомбу швырнули. И на клочки…

Другие говорили, что готовился бунт на крейсере, третьи — что казненные стояли за рабочих и хотели, чтобы на земле всем хорошо жилось.

Ваня совсем запутался.

«Тут что-то не так, — думал он. — Ежели повешенные были за мастеровой люд и желали всем счастья, почему же их срамят преступниками? И за что повесили?»