Кияковский медленно, с трудом поднялся и, не отвечая на расспросы окруживших его людей, молча слезящимися глазами глядел вслед Биберу и мял в руках свою старую, испачканную в грязи шляпу.

В это время с заднего грузовика соскочил денщик Бибера Винке и подбежал к Кияковскому, Окружавшие старика прохожие при виде немецкого солдата разбежались. А Винке, этот молчаливый и хмурый Винке, которого в семье учителя боялись и считали грубым, наглым и преданным лакеем своего хозяина, ободряюще похлопал Кияковского по плечу и негромко проговорил:

— Не печальтесь, пан Тадеуш. Капитан фон Бибер — свинья. Пусть он подавится вашим добром! — И вдруг совершенно неожиданно добавил: — Ничего, русские набьют еще морду Гитлеру!.. Ауфвидерзеен. До видзеня!..

Да, да, Винке именно так и сказал. Пан Тадеуш достаточно хорошо знал немецкий язык и понял все; точно и правильно. Но его не столько поразила неожиданная в устах денщика характеристика фон Бибера (свинья!.. Не только свинья, но и подлый вор!..), сколько фраза о русских и о Гитлере. Вот, значит, каков на самом деле этот денщик. Политик! И он тоже, оказывается, понимает, что должен же кто-то, в конце концов, набить морду Гитлеру, который обнаглел до того, пся крев, что хочет растоптать своим сапогом всех и вся… Молодцы русские! Хотя они и не воюют с Гитлером, но они пришли сюда и заставили убраться ко всем чертям этих наци, принесших Польше только унижение, горе и слезы.

Столько достойных поляков попало в тюрьмы! Сколько бессонных ночей провели матери, ожидая возвращения сыновей, тайком ушедших в далекие, неизвестные места! Сколько слез пролили поруганные, обесчещенные девушки, попавшие в руки пьяной солдатни! Но самое страшное — у себя дома, в своей Речи Посполитой, люди боялись разговаривать по-польски и прятали в погреба и в землю национальные флаги.

Здесь, в Перемышле, тоже было не сладко. И все же поляки оставались поляками и не хотели превращаться в быдло, работающее на немецких хозяев.

Исчезновение драгоценностей уже не стало казаться пану Кияковскому непоправимой потерей, и он даже притопнул ногой и пустил вслед гитлеровцам какое-то невнятное ругательство.

Обо всем этом пан Тадеуш, невысокий щуплый старик с большими висячими усами, вскоре сам рассказал советскому офицеру лейтенанту Виктору Карасеву и его однополчанам.

Когда стройный худощавый лейтенант вместе с другими советскими офицерами подошел к группе жителей Перемышля, вновь окруживших Кияковского, они на сей раз не разбежались. Наоборот, все расступились, пропустили офицеров вокруг и стали наперебой рассказывать о том, что немцы не считали поляков, украинцев и евреев за людей, а покидая Перемышль, грабили все, что могли. Будь прокляты фашистские псы, возомнившие себя господами всего мира! Хвала богу, что пришли русские…

Пан Тадеуш, держа Карасева за рукав гимнастерки, коверкая на свой лад русские слова, торопливо рассказывал о фон Бибере, об украденных фамильных драгоценностях, а потом попросил разрешения от имени польских и украинских жителей Перемышля пожать руки панам радзецким офицерам и пожелал, чтобы россияне поскорее скренцили глове[2] Гитлеру и всем биберам.

Старик, собственно, повторил слова, услышанные от денщика Винке, но выразился несколько деликатнее.

Искренне, радушно улыбаясь окружившим его жителям Перемышля, молодой лейтенант в свою очередь пожелал старику Кияковскому здоровья и благополучия. Что же касается Гитлера и всех биберов…

Карасев коротко пояснил, что Советский Союз, если на него фашисты не нападут, воевать не собирается. А сюда Красная Армия пришла, чтобы помочь своим кровным братьям — украинцам, а заодно, конечно, и полякам…

И днем и ночью двигались к Перемышлю части Красной Армии. Пехота, кавалерия, танки… Пыль клубилась на дорогах. Она оседала на придорожных деревьях и кустарниках, густо покрывала стволы орудий, броню танков, винтовки, лица и обмундирование бойцов.

Пыль, пыль, пыль… Советские бойцы и командиры наглотались пыли до предела; она превратила их лица в серую маску, сквозь которую просвечивали только глаза, высушила горло, хрустела на зубах и, казалось, проникала во все поры тела. Но это не могло омрачить того приподнятого настроения, в котором все находились последние дни. Все, что сейчас происходило вокруг, радовало, бодрило, вызывало гордость. Все казалось интересным, необыкновенным и захватывало своей стремительностью и новизной. Освободительный поход Красной Армии, пришедшей на земли Западной Украины, чтобы взять под защиту украинское население, брошенное на произвол судьбы бежавшим польским буржуазным правительством! И Виктор — елецкий паренек, недавний слесарь-паровозник, машинист, потом боец войск НКВД, курсант и, наконец, командир Красной Армии — вместе с тысячами таких же простых советских людей — участник этого освободительного похода. Кто знает, может, о делах сегодняшних будут когда-нибудь писать книги.

Карасеву казалось, будто кто-то невидимой рукой быстро срывал перед глазами листки календаря и каждый листок приносил с собой что-то новое, обогащавшее жизненным и военным опытом, заставлявшее по-новому вглядываться в происходившие события.

Биография Карасева складывалась совсем не так, как он рисовал ее в своих юношеских мечтах. Ученик железнодорожной школы ФЗО, Витя Карасев готовился стать паровозным машинистом, а потом, как и его отец, токарь, старый коммунист, хотел поехать в деревню, в колхоз, строить там новую жизнь. По многу раз в день над крышами школы ФЗО пролетали, гудя моторами, самолеты, в голубом небе парили, словно птицы, планеры… Друзья Виктора звали его в осоавиахимовский аэроклуб, на аэродром. Здесь учились, тренировались курсанты в комбинезонах. Здесь же Виктор впервые сел в кабину маленького, хрупкого планера. И вскоре с высоты, из-за облаков, с мальчишеской горделивой снисходительностью он поглядывал на бежавшие по земле поезда. Нет, не на паровоз, а на самолет!..

Однако в райвоенкомате его судьбу решили по-другому: призывная комиссия решила направить Виктора Карасева (ударника, отличника, пришедшего в райвоенкомат с комсомольской путевкой) в пограничное училище: пусть учится охранять советскую границу! Там, на границе, такие нужны: крепкие, волевые, с сильными руками и надежным сердцем, не боящиеся трудностей, умеющие и в буднях видеть романтику…

Председатель призывной комиссии, дружески напутствуя Карасева, ободряюще хлопал его по плечу:

— На передний край едешь, парень. Смотри, чтобы граница всегда на замке была.

И вот красноармеец Виктор Карасев — на границе. Поначалу было нелегко: ранний, чуть ли не на заре, подъем, строгая дисциплина — без разрешения ни шагу! — требовательные командиры, ежедневные, до обильного пота, занятия. И пустынные, будто на самом краю земли, места… Но потом, как и предсказывали «старички», Карасев втянулся. Вместе с привычкой пришла и привязанность к солдатскому быту. Увлекшись военным делом и романтикой пограничной службы, он учится, стоит на посту, лежит в секретах, готовится в офицерское училище. День за днем, месяц за месяцем… Он успевает в свободные часы проглатывать книги из библиотеки-передвижки, у него уже есть свой любимый герой, которому хочется подражать, быть на него похожим, — Феликс Эдмундович Дзержинский, благородный страж и рыцарь революции, ученик и соратник Ленина. Поэтический совет Владимира Маяковского — делать жизнь с товарища Дзержинского — начинал приобретать в мечтах молодого воина конкретные, почти осязаемые формы.

В 1938 году курсант Карасев прикрепил к петлицам новенькой гимнастерки квадраты лейтенанта пограничных войск. И листки календаря стали слетать с непостижимой быстротой.

Маневренная группа погранотряда на берегу Днестра. Живописный пятачок земли со звучным названием «Ливадия». Две четырехэтажные казармы, двухэтажный домик для командного состава, несколько подсобных помещений. Лес, холмы, виноградники… Здесь нет ни скалистых пустынных гор, ни бушующих ветров, ни северных буранов… Но и здесь всегда стоит настороженная тишина, черные, словно чернильные, ночи тянутся томительно долго, и плеск днестровских волн, особенно в дождливую непогодь, заставляет чутко прислушиваться к каждому шороху и крепче сжимать оружие.