Получить пулю от родственничка, а уж тем паче от случайного незнакомца — дело настолько обычное, что на такие штуки я, как правило, просто не обращаю внимания. Но когда в тебя стреляет твой лучший друг — совсем другое дело. Подобные фокусы могут вывести из себя даже такого кроткого добряка, как я. Но, наверно, будет лучше, если я объясню, о чем речь. У меня были кое-какие дела возле границы с Орегоном, и, покончив с ними, я возвращался домой, на Медвежий Ручей. По дороге мне случилось проезжать через лагерь старателей под названием Мышиная Пасть, который был разбит в самом сердце гор, почти таких же высоких и диких, как мой родной Гумбольт. Я заказал себе выпивку в баре салуна-отеля «Спящий лось» и тихо-мирно потягивал ее, когда не спускавший с меня глаз бармен вдруг сказал:

— Не иначе как вы Брекенридж Элкинс с Медвежьего Ручья!

Я обдумал его предположение и пришел к выводу, что бармен, скорее всего, не ошибся.

— А откуда ты меня знаешь? — подозрительно спросил я. В самом деле, откуда? Ведь меня занесло в Мышиную Пасть первый и последний раз в жизни.

— А я и не знаю, — сказал бармен, — но мне так часто приходилось слышать всякие небылицы о Брекенридже Элкинсе, что я сразу решил: вы — это он! Потому как просто не могу себе представить, чтобы на всем белом свете можно было бы сыскать сразу двух таких мордоворо… м-м-м… я хотел сказать, двух таких великолепно сложенных рослых мужчин. Да, кстати! Тут, на втором этаже, сейчас квартирует ваш друг, Балаболка Карсон. Он приехал сюда из южной части штата. Я частенько слышал, как он хвастается, будто имеет честь знать вас лично. Как подниметесь по лестнице, его дверь будет четвертая направо.

Что ж, Балаболку я помнил. Правда, он был не из наших, не с Медвежьего Ручья, а из Орлиного Пера, но я никогда не ставил это парню в вину. Вдобавок бедняга был малость туповат, но ведь нельзя всерьез рассчитывать, что все вокруг обязаны быть такими же сообразительными ребятами, как я.

В общем, поднялся я по лестнице, вежливо постучал в дверь, и вдруг ба-бах! — громыхнул изнутри сорок пятый. Причем проклятая разрывная пуля, пробив филенку, здорово поцарапала мне мочку левого уха! Кажется, я уже говорил, что меня страшно раздражает, когда в меня стреляют, не имея на то самых веских причин. В таких случаях мое терпение истощается крайне быстро! Вот почему, не ожидая дальнейших проявлений гостеприимства, я яростно взревел, одним ударом вышиб дверь и, ступая по ее обломкам, вошел в комнату.

Поразительное дело! В комнате никого не было! Совсем никого! Хотя в тишине мне явственно слышался какой-то булькающий звук. Тогда я напрягся и припомнил, что обломки двери вроде как чавкали под моими ногами. Ага, подумал я, значит, кто бы там ни был внутри, его просто прихлопнуло дверью, когда та слетела с петель!

Ну ладно. Я нагнулся, пошарил под обломками, схватил подлеца за шиворот и вытащил на свет Божий. Можете быть уверены, им оказался не кто иной, как Балаболка Карсон. Парень висел у меня в руке как тряпка, глаза у него были совсем стеклянные, а морда — замороженная и пустынная, как вершины Гумбольта зимой; но все же он продолжал делать какие-то рассеянные телодвижения, пытаясь еще разок выпалить в меня из своего шестизарядного, пока я не отобрал у него эту цацку.

— Какого черта? — сурово спросил я, слегка встряхнув его за шиворот. Парня колотила дрожь, да так, что аж зубы стучали. — Да что такое с тобой стряслось? Напился до чертиков или еще что, раз в старых приятелей через дверь стреляешь?

— Опусти меня на пол, Брек, — выдохнул он. — Я понятия не имел, что это ты. Я думал, там, за дверью, Волк Фергюссон пришел за моим золотом.

Ладно. Отпустил я его. Он тут же схватил здоровенную бутыль кукурузного пойла и хлебнул приличную порцию прямо из горлышка, причем руки у него тряслись так, что добрая половина виски, так и не попала ему в рот, растекшись мутными ручейками по несвежей шее.

— Это еще что такое? — поразился я. — Разве ты не собираешься предложить мне глоток, чтоб ты лопнул?!

— Ты уж прости меня, Брекенридж, — вдруг заскулил он. — Я так извелся, уже не соображаю, что делаю! Вот, живу в этой комнате целую неделю и боюсь нос отсюда высунуть. Видишь те сумки из бычьей кожи? — Он показал на кровать, где и в самом деле валялись какие-то мешочки. — Так вот, они под завязку набиты золотыми самородками! Я тут решил заделаться старателем и больше года ковырялся в здешних ущельях, а потом мне привалил фарт. Но все это не принесло мне ничего хорошего.

— Постой, ты о чем? — Ну никак мне было не понять парня!

— В здешних горах полным-полно разбойников, — наконец начал объяснять Карсон. — Они грабят и убивают всякого, кто пытается вывезти отсюда золото, а чертовы дилижансы, бывает, по нескольку раз по дороге в один конец останавливают, так что уже давно никто не решается посылать золотой песок с кучерами. Когда у кого-нибудь набирается хорошая порция песка, он ждет удобного момента и ночью, тайком, уходит отсюда через горы, погрузив свое золото на вьючных мулов. Бывает, что человеку повезет, а бывает — нет. Я тоже собирался попытаться, но этот лагерь нашпигован лазутчиками бандитов, и я точно знаю — они меня выследили! Мне страшно решиться на побег, но еще страшней оставаться тут. Ведь они могут потерять терпение и тогда просто перережут мне глотку прямо в лагере. Когда ты постучался, я как раз решил, что это они пожаловали сюда по мою душу. А Волк Фергюссон у них главарь. Вот я и сижу здесь, придавив свое золото своей же задницей. Денно и нощно с парой пушек в руках. Еле уговорил бармена, чтобы тот таскал мне жратву и выпивку прямо наверх. Знаешь, Брек, я чертовски близок к тому, чтобы свихнуться!

И он снова задрожал как припадочный, и начал хнычущим голосом проклинать все на свете, и хлебнул еще изрядную порцию виски, и взвел курки своих револьверов, и уселся на свои сумки с золотом, и вытаращился на зияющий дверной проем, продолжая трястись так, словно там, в проеме, он вдруг узрел привидение. Или даже два.

— Какой дорогой ты бы пошел, если б решился смыться отсюда? — встряхнул я Карсона за плечо.

— Вверх по лощине, что начинается к югу от лагеря, потом — по старой индейской тропе, которая вьется прямо по дну Ущелья Снятых Скальпов, — стуча зубами, ответил Карсон. — А потом надо дать хорошего кругаля, выйти к Уофетону и уже там ловить дилижанс. Если попал в Уофетон — считай, спасся!

— Ладно, — сказал я. — Вывезу твое золото.

— Но эти бандиты убьют тебя! — воскликнул он.

— Не-а, — ответил я. — Не убьют. Во-первых, откуда им знать, что я везу золото. А во-вторых, я сделаю из них свиную отбивную, если они как-нибудь прознают про золото и чего-нибудь от меня захотят. Здесь все золото, какое у тебя есть? Небось, всего фунтов полтораста?

— А что, мало? — поразился он. — В конюшне позади салуна у меня стоят лошадь и вьючный мул, а тот мул…

— На кой черт мне вьючный мул? Капитан Кидд увезет эту сущую безделицу и даже не заметит.

— Даже если при этом ты сядешь на него верхом? — недоверчиво переспросил Балаболка.

— Даже если при этом ты сядешь верхом на меня! — раздраженно сказал я. — Ты же прекрасно знаешь, что за конь мой Кэп Кидд так зачем задаешь такие дурацкие вопросы! Подожди здесь, пока я схожу за чересседельными сумками!

Капитан Кидд задумчиво жевал сено в корале позади отеля. Я подошел к нему, чтобы забрать сумки, гораздо большие по размерам, чем это обычно бывает. А как же еще. Должны же размеры багажа соответствовать размерам его владельца! Мои сумки, из сложенной втрое шкуры матерого лося, были сшиты и простеганы толстым ремнем из сыромятной кожи, так что выбраться изнутри не смогла бы даже дикая кошка, попади она туда.

Ладно. Подходя к коралю, я заметил приличную толпу зевак, таращившихся на Капитана Кидда, но не придал этому никакого значения, ведь такой конь и должен привлекать к себе всеобщее внимание.

Пока я стаскивал сумки со спины моей лошадки, какой-то долговязый малый с омерзительными длинными бачками соломенного цвета вдруг подошел к изгороди и спросил: