Пожилая женщина, все это время смотревшая на меня с какой-то непонятной болезненной гримасой, вдруг заговорила:

— Бедный мальчик! Сборщик налогов! Твою мать! Какой позор! А ведь уже такой большой!

— Точно! — фыркнул старик. — Он такой большой, что эти придурки не промажут по нему, даже если очень захотят! Н-ну, м-мертвые! — И он изо всех сил вытянул мулов вожжами по костлявым спинам.

Фургон загромыхал по ухабистой дороге.

Какие иногда попадаются странные люди, подумал я. Может, они бывшие пастухи-овцеводы? Или еще какие психи? Я тронул коня и, миновав сильно пересеченную местность, выехал на широкую полосу ровных солончаков. Тут мне повстречался какой-то обветренный, морщинистый старый хрыч верхом на кошмарной кляче. Он приподнял свой здоровенный винчестер так, что его закопченное артиллерийское дуло оказалось в точности на уровне моего пуза, и спросил:

— Эй, парень! Мир или война?

— Это как посмотреть, — не растерялся я. — Вообще-то, я собираю налоги.

Чудак так рассмеялся, что едва не выронил свою пушку.

— Едрить твою налево! — сказал он. — Не иначе как тебя послал сюда Джон Биксби!

— Послал, — согласился я.

— А я и не сомневался, — заявил старый черт. — Но вот что я скажу тебе, парень. У меня нет ничего, кроме вот этого самого одра, на котором я сижу, и кроме моей старой доброй винтовки. Но я даже не подумаю платить за них какие-то там налоги. Ни цента!

— Вряд ли правительство уже доперло до того, чтобы облагать налогами части человеческого тела, — ответил я. — Но даже если когда-нибудь допрет, я не стану выполнять такие дурацкие распоряжения.

— Знаешь Навахо Барлоу? — вдруг спросил меня этот изрядно скукоженный малый.

— Это еще кто такой? — поинтересовался я.

— Босс. Хозяин Смоуквилля, — ответил он. — Тот человек, с которым тебе придется иметь дело.

— Джонни мне ничего про него не говорил, — признался я.

— А я и не сомневался, — заявил в ответ кожаный мешок с костями. — Наш Джонни не из тех парней, кто станет давить собственное дерьмо. Ну и хрен с ним. Что до меня, так я еду в Сан-Хосе. А эта дорога ведет в Смоуквилль. И да спасет Господь твою душу, малыш!

Он торжественно, словно гробовщик, приподнял свою черную шляпу и, удаляясь от меня, еще долго держал ее в руке.

«Неужели у всех местных крыша напрочь съехала?» — сокрушенно думал я, продолжая свой путь. Вскоре я добрался до какой-то хижины. Она одиноко торчала посреди пустоши, кое-где утыканной чахлыми мескитовыми деревьями. Повсюду царило запустение, лачуга выглядела так, словно вот-вот развалится, а сидевший на крылечке малый был ей под стать. Его рубашка и широкие рабочие штаны, похоже, превратились в лохмотья еще задолго до моего рождения. В тулье измятой шляпы зияла здоровенная дыра, а пальцы дружно вышли из башмаков подышать свежим воздухом. За его спиной в дверях лачуги стояла женщина; из окон выглядывала орава чумазых детишек… И все они были точь-в-точь такие же задрипанные, как сам глава этого странного семейства.

Он смотрел на меня каким-то остановившимся, тупым и одновременно голодным взглядом.

— Привет! Я — сборщик налогов, — представился я. — Вы должны правительству по доллару с головы.

— А у меня нету денег, — безнадежно ответил малый. — У меня вообще ничего нету.

— Дерьмо собачье! — раздраженно заметил я. — Мне это надоело! Так дальше дело не пойдет. Должен же я наконец получить хоть с кого-нибудь хоть какие-нибудь налоги!

— Ну, хорошо, — тяжело вздохнул он. — В конце концов, я не из тех парней, которые вечно пытаются облапошить собственное правительство. Вон там бегает наш последний петух. Мы сохранили ему жизнь, чтобы угостить детишек курятинкой на следующее Рождество. Можешь его забрать в счет налогов. Это все, что у нас есть, если, конечно, не считать тех тряпок, что на нас надеты. Но ведь они все в заплатах! Вряд ли правительство согласится их носить.

— Не понимаю, — сказал я. — Здесь вокруг неплохие пастбища. Значит, должны быть и зажиточные люди.

— Сомневаюсь, что ты найдешь тут много людей, которые живут сильно лучше нашего, — заверил меня малый.

— Как же вы все тут дошли до жизни такой? — изумился я.

— А ты лучше спроси у Навахо Барлоу! — злобно вмешалась в наш разговор женщина.

— Заткнись! — вдруг сильно побледнев, приказал ей муж.

— И не подумаю! — отчаянно и решительно отрезала она. — Если этот парень — человек правительства, ему следует знать, как орудует здесь, в округе Чисом, Навахо Барлоу вместе с бандой своих головорезов! Сказать, что он подлый грабитель — значит почти ничего не сказать! Он делает в Смоуквилле все, что его левая нога пожелает, а шериф со своими людьми слишком перетрусил и ни во что не вмешивается. А ты, парень, должно быть, из других мест. Или просто последний болван, раз приехал сюда собирать налоги. Когда в Смоуквилле последний раз появлялся сборщик налогов, они изловили незадачливого беднягу, поставили ему раскаленным железом на задницу именное клеймо Барлоу, а потом долго таскали голым по всему городу, верхом на мескитовом шесте.

Барлоу — босс, именно он настоящий хозяин всей южной части округа, — переведя дух, продолжала женщина. — На него работают самые отъявленные бандиты. Джим Хопкинс, Билл Райдли, Джек Макбейн и не знаю уж кто там еще. А в Смоуквилле он устроил себе штаб-квартиру, вот почему там никто не осмелится даже рта открыть, чтобы сказать про него хоть одно дурное слово. Его банда воровала у людей скот и лошадей, пока не довела всех до полной нищеты. Он крадет скот у мексиканцев и заставляет нас его покупать. А потом крадет тот же самый скот у нас и опять загоняет мексиканцам. Всякий раз, когда кому-нибудь из нас удается раздобыть хоть немного денег, их тут же приходится отдавать Барлоу. Только за то, чтобы его головорезы нас не подстрелили или не сожгли наши халупы. Нет уж, парень, поверь мне на слово: в этих краях тебе никогда не собрать никаких налогов. Ни единого доллара.

— Готов биться об заклад, что соберу, — сказал я. — Но теперь я понимаю дело так, что мне надо двигать прямиком в Смоуквилль.

Ну, значит, приехал я в Смоуквилль, и он показался мне довольно-таки плюгавым городишкой. Проезжая по улице, я несколько раз то тут, то там натыкался на подозрительные взгляды подпиравших стены типов, увешанных ножами и револьверами. Эти парни изо всех сил старались выглядеть очень крутыми. Но большинство горожан, как мне показалось, все-таки были самыми обычными честными гражданами. Бедняги выглядели забито и безмолвно, не поднимая головы, спешили куда-то по своим делам.

Я с ходу узнаю в парне бандита, стоит мне на него разок глянуть. Я ихнее подлое племя вообще за милю нюхом чую. В общем, в городке их оказалось меньше, чем я ожидал Наверно, часть отправилась куда-нибудь коров воровать, подумал я.

Я сразу же направился в самый большой салун. Внутри было вполне ничего себе — шикарный большой бар и огромное золоченое зеркало позади стойки. Еще там имелось несколько игорных столов, за которыми сейчас никто не сидел, — все-таки для игры пока было рановато.

В салуне оказалось всего два человека: сам бармен — большущий, лысый, как колено, мужик с лицом отъявленного негодяя и ушами, сразу же напомнившими мне цветную капусту, — и еще один здоровенный малый, при галстуке с бриллиантовой заколкой в виде лошадиной подковы, с целыми гроздьями сверкающих золотых колец на жирных пальцах и — это надо же такое придумать! — в костюме-тройке. Он сразу подвалил ко мне.

— Ты кто таков и что тебе здесь надо? Меня зовут Навахо Барлоу! — заявил он.

— А меня — Брекенридж Элкинс, — ответил я. — Собираю здесь налоги.

— Тогда все в норме, — сказал он. — Если только ты не вздумаешь собирать их с меня.

— Сборщик налогов! — нахально влез в разговор бармен. — Ха-хха-ха! Уох-хо-хоу!

— Сколько тут у вас взрослых граждан? — поинтересовался я. — В самом Смоуквилле и в его окрестностях, я имею в виду.

— Думаю, душ семьсот наберется, — сказал Барлоу.