— Преимущество во втором раунде было на стороне этого болвана,— ворчал Рэд Дартс.

— Ничего,— успокоил я его.— Никто из нас и не сомневался, что эта стычка перейдет все границы. Пусть себе потешится — скоро получит как следует!

Я многозначительно взглянул на мисс Флинн, которая энергично кивнула, сложив губы в твердую прямую линию.

Когда начался третий раунд, Бат решил повторить прием с апперкотом. Он опять подбирался к моей голове, а я снова и снова отводил голову в сторону и пытался ударить левой в ребра. Но это был лишь отвлекающий маневр; я молниеносно остановил его, успев опустить руку, чтобы защититься от сокрушительного апперкота, и крепко припечатал своего противника превосходным встречным ударом правой в рот. Затем я пошел на него молча и угрожающе, как пантера, и в течение пяти секунд он получал основательные удары правой и левой, пока ему не удалось захватить меня в клинч. Бат нависал надо мной, как гризли, глядя на меня безжизненными глазами. Я ругался и боролся, пытаясь вырваться и покончить с ним, а стоящий рядом рефери лишь с любопытством наблюдал за происходящим. Наконец в голове у моего противника немного прояснилось. Он повернул голову, выплюнул кровь вместе с выбитым зубом и снова приступил к своей хитрой, бесчестной игре. Его большой палец убийственно целился мне в глаз, но вдруг, совершенно неожиданно, он вскинул колено и нанес мне удар в пах. Я обмяк от боли и согнулся, а Бат, почувствовав, что мои мускулы невольно расслабились, размахнулся и со всей силы ударил меня в челюсть. Я услышал, как Эйб, Рэд Дартс, Хейни и остальные мои секунданты закричали:

— Нечестно!

Сквозь красный туман нестерпимой боли я увидел, как Эйб вцепился в Рэда, который пытался прорваться на ринг с бритвой в руке. Публика неистово шумела — некоторые заметили нечестную игру Бата. Не знаю, видел это рефери или нет; не знаю, хотел ли он это видеть. Тем не менее он принялся считать надо мной. Может быть, он, как и большинство зрителей, подумал, что противник просто одолел меня мощным ударом в челюсть. Я настолько обезумел от боли и унижения, что начисто забыл и о Кэтрин, и о сэре Галахаде, и обо всех, кроме Бата — Уэрли. Только бы подняться и снести голову этому уроду! Я поднялся — уж не знаю, как мне это удалось,— как раз тогда, когда рефери открыл рот, чтобы сказать: «Десять!» Я не чувствовал под собой ног, шатался, меня тошнило, но я еще не сказал своего последнего слова, отнюдь нет. Противник надвигался на меня, а затем нанес короткий беспощадный хук левой, выбив мне при этом несколько зубов. Обезумев от зрелища крови, что текла по моему подбородку, Бат принялся молотить так сильно и так быстро, что, казалось, воздух полон летающих перчаток. И все же я нетвердым, но решительным рывком захватил противника в клинч. Рефери разнял нас, Бат нанес мне сокрушительный удар правой в ухо, и я снова разлегся на брезенте.

Несколько помутненное сознание все же не помешало мне заметить, как Бат перешагнул через меня и занял позицию прямо позади, чтобы иметь возможность сильно ударить меня за ухом, но я изловчился и развернулся к нему лицом. Пока рефери считал, я рванулся, схватил Бата за ноги и подмял его под себя. Он, придя в ярость, пожаловался рефери и сделал попытку сбросить меня, но я продолжал нависать над ним. Все происходило словно во сне. До меня едва доносился шум толпы, и все огни казались мне тусклыми. Наконец Б ату с помощью рефери удалось освободиться. Шатаясь, я поднялся на дрожащие ноги, а Бат взревел и пошел на меня, размахивая тяжелой, как молот, рукой. Я преградил ему путь, но поскользнулся в собственной крови и упал. Однако эта неприятность дала мне возможность получить передышку; счет был мне необходим. Вы даже не представляете себе, как могут помочь обессилевшему боксеру несколько секунд отдыха. Пока рефери считал, я чувствовал, как силы возвращаются ко мне, а туман, застилавший все перед моими глазами, постепенно рассеивался. Я снова был на ногах при счете «девять» и на этот раз захватил Бата в клинч прежде, чем он смог нанести мне удар, и ни ему, ни рефери не удалось нас разъединить. Бат ругался, бушевал и колотил меня, рефери угрожал мне, зрители ревели и ругались, но я в душе лишь насмехался над ними. Гори они все синим огнем! Удары принимаю я, а не они. Я пришел выиграть поединок, и мне нет дела, нравится толпе мой стиль или нет. Прозвучал удар гонга, и я издавая звуки, отдаленно напоминавшие смех, несколько неуверенно направился в свой угол. Мои помощники бросились ко мне, и

Эйб завопил:

— Надо признавать поражение: в этом раунде он убьет тебя!

— В этом раунде я прикончу его,— ответил я.

Хенни тем временем вытирал с меня кровь, а Рэд массировал мне затылок и оттягивал резинки трусов, чтобы я почувствовал себя немного свободнее. Эйб от удивления даже уронил губку.

— С ума сошел! Ты же едва стоишь на ногах!

— Я в порядке,— проворчал я.— Моей способности восстанавливаться изумлялись все спортивные журналисты, а моя выносливость поражала сердца и не таких, как Уэрли. Тебе тоже следовало бы знать, что я никогда не теряю силу удара, каким бы искалеченным и обессиленным я ни был. Разве эти писаки не сравнивали меня со старым Фитцем? Смотри же! Разве сэр Галахад покинул бы поле битвы оттого лишь, что какой-то рыцарь ударил его боевым топором ниже пояса? Ха!

— Он уже окончательно обалдел,— в отчаянии пробормотал Эйб.

— Убирайтесь! — огрызнулся я, вставая.— Сейчас ударит гонг— мне предоставляется великий шанс.

Гонг! Я медленно, шатающейся походкой вышел на ринг. Бат направился ко мне, как я и предполагал, горя желанием расправиться. Это было одной из его величайших ошибок. Почуяв, что дело пахнет нокаутом, он стал беспечным, излишне самоуверенным и, разумеется, перестал думать о защите. Мы встретились недалеко от моего угла, и я выслеживал его, как ястреб. В течение секунды мы делали ложные выпады, и он явно стремился наносить сильные удары. Сделав шаг вперед, Бат поднял левую руку и покачнулся вправо — отвлекающий маневр; я молниеносно выбросил правую руку, в считанные доли мгновения защитил себя от удара и сам свалил его с ног. Бат упал на брезент как подстреленный: я вложил в этот удар всю свою силу. Он так запутался, что вскочил на ноги, не дождавшись счета, в то время как помощники кричали ему, чтобы он подождал. Я набросился на него, как кровожадный дикий кот, и, когда Бат попытался захватить меня в клинч, выпрямил его горячим правым апперкотом и погнал назад по рингу целым ливнем обжигающих ударов левой и правых хуков по голове и корпусу. Я повалил его на пол почти под канатами, и он, совершенно растерянный, поднялся только по счету «девять»; кровь ручьями текла у него из носа, рта и глубокой раны на виске. Я, смерив его равнодушным взглядом, пригвоздил правой в челюсть. Он упал лицом вперед. Готов! Зрители мгновенно, все как один, вскочили с мест и подняли такой шум, что никто не слышал счета рефери, но тем не менее я без труда расслышал прорвавшийся сквозь этот шум женский крик, в котором узнал голос Кэтрин.

Спустя секунду Эйб Гарфинкл и мои помощники схватили меня и, обернув в халат, буквально уволокли с ринга, несмотря на мое сопротивление и богохульные выкрики.

— Приведи клубного врача, Рэд,— распорядился Эйб, когда мы оказались в раздевалке.— Надо выяснить, что с ним сделал этот мошенник.

— Пустите меня, болваны,— бушевал я.— Я должен идти и принять восторженные аплодисменты прекрасной розы, которая когда-либо расцветала на дереве красоты!

— Он совершенно невменяем,— констатировал Эйб.— Скорее, Рэд, надо его осмотреть. Боюсь, как бы в результате этой потасовки он не повредился умом!

Тут в комнату вошел посетитель.

— Билли Аш! — приветствовал его Эйб.— Что ты здесь делаешь? Тебя послала «Трибьюн» осветить поединок?

— Откуда им об этом знать? — отрезал Билли.— Меня послали посмотреть, как тренируется Крошка,— о поединке я, естественно, ничего не знал, пока не заскочил сюда сегодня. Но история будет! Крошка, ты с ума сошел — сражаться с Уэрли на третьеразрядном ринге — да еще и с дисквалифицированным?