Не найдя ничего интересного, Рихтер потушил лампу, вышел из каюты и закрыл за собой дверь при помощи все той же отмычки. Подойдя к соседней каюте, где разместилась Эмма, Рихтер повторил всю операцию от начала до конца.

Из полутемного коридора в носовой части корабля за происходящим внимательно наблюдал высокий молодой человек в черном костюме, с короткой черной стрижкой на голове.

* * *

Приблизительно час спустя Эмма с отцом вернулись из салона в свои каюты.

— Правда, он забавен? — поинтересовалась она.

— Актер-то этот? Ну, это несколько, так сказат… как бы поточнее выразиться… — Английский у Феликса не обладал той правильностью и гибкостью, которые отличали речь Эммы. — Übertreibung ^[5].

— Плохой актер?

— Ja, плохой актер. И мне вовсе не понравилось, что Дэвид пошел с ним в бар.

— Да, он хотел всего лишь капельку бурбона. Мистер Берд сказал, что если мы хотим стать настоящими американцами, то нам следует научиться любить бурбон.

— Глупо. Я почему-то обхожусь вином и пивом и хотел бы, чтобы этим ограничивался и Дэвид. А еще лучше, чтобы он совсем не употреблял спиртного. Ну, я собираюсь спать. Доброй тебе ночи, Эмма.

— Доброй ночи, папочка.

Легко коснувшись губами ее лба, он вошел в каюту номер одиннадцать и закрыл за собой дверь, опустив также и жалюзи. Эмма отпирала свою каюту, как вдруг услышала:

— Псс…

Повернувшись туда, откуда исходил этот звук, она разглядела мужчину, который стоял на носу верхней палубы и делал знаки, чтобы Эмма подошла. Немного поколебавшись, она все-таки приблизилась к нему, но даже когда подошла, не смогла в темноте разглядеть его лицо. На левой и правой стенах коридора горели два фонаря, однако их света хватало лишь на то, чтобы обозначить рулевую рубку, расположенную у них над головой. Эмма сумела только разглядеть, что у незнакомца темные волосы.

— Это ваша каюта? — шепотом спросил он, показывая на дверь.

— Да, номер девять. А в чем дело? И кто вы такой?

— Мистер Кларк, еду в каюте номер десять. Это по другую от вас сторону коридора. А что это был за мужчина, с которым вы только что разговаривали?

— Мой отец.

— Пока вы ужинали, корабельный эконом забирался в башу каюту и каюту вашего отца, а также и в ту, что расположена по другую от вашей сторону. Кажется, там каюта номер семь.

— Мистер Рихтер? Но зачем это ему понадобилось?

— Мне показалось, он что-то разыскивал.

Эмма повернулась и взглянула в направлении своей каюты. Минуту она раздумывала. Герр Рихтер? Приятный краснолицый немец, работающий тут экономом, который всегда был столь любезен с ними?

— Должно быть, тут какая-то ошибка, — сказала она, вновь повернувшись к незнакомцу.

Но мистер Кларк исчез.

Секунду подумав, Эмма торопливо пошла по коридору и постучалась в каюту отца. По другую сторону жалюзи загорелся свет.

— Кто там?

— Это я, папочка, разреши мне войти.

Он откинул задвижку, и Эмма скользнула в узкое пространство каюты. Феликс был во фланелевой ночной рубашке и домашних тапочках.

— Бриллианты на месте? — шепотом спросила она после того, как он закрыл дверь.

В синих глазах отца появилось удивленное выражение, и он привычным движением проверил специальный пояс для хранения денег, который носил под рубашкой.

— Да, конечно. Ты ведь знаешь, что я никогда его не снимаю. А почему ты спрашиваешь?

— Потому что один человек только что сказал мне, что корабельный эконом рылся в наших каютах, пока мы ужинали.

Феликс поколебался.

— Ну, теперь поняла? — спросил он. — Поняла, что я был прав, когда отказался положить драгоценности в корабельный сейф. Никому нельзя верить, пока не доберемся до Калифорнии. Но как же он прознал?..

— Должно быть, просто догадался, что где-то у нас непременно должны быть деньги. Думаю, что следует сообщить обо всем капитану.

Феликс нахмурился.

— Ну уж нет. Если эконом вор, вором может оказаться также и капитан. Черт побери! Конечно же, мы не знаем наверняка, что делал в каютах эконом… А кто, собственно, рассказал тебе об этом?

— Один мужчина, некто мистер Кларк, из каюты номер десять. Должно быть, он видел эконома, я полагаю.

— То есть как это «полагаю»? Разве сам он не объяснил?

— Нет. Исчез, как привидение.

— Ах! — вздохнул Феликс. — Чушь какая — «привидение»… вороватый корабельный эконом… Сумасшедшая Америка! Как бы там ни было, сейчас мы все равно не можем ничего предпринять. Иди к себе и ложись, а я все обдумаю.

Выпустив дочь, он закрыл дверь на задвижку, вдобавок к тому, что повернул ключ. Засунув руку под рубашку, нащупал пояс, где были драгоценности, и, отстегнув его, осторожно положил на койку. После этого открыл один из имевшихся там кармашков и вытащил горсть бриллиантов размером от полукарата до двух каратов. Держа бриллианты в ладони, он любовался игрой света в их гранях.

Когда Феликс продал свое дело, а также дом во Франкфурте, он вложил все вырученные средства в эти вот камни, которые и вез теперь в Калифорнию. В поясе находилось драгоценностей на более чем семьсот пятьдесят тысяч долларов — по ценам 1850 года, это было целое состояние. Феликс отдавал себе отчет, что так везти бриллианты опасно, однако как иначе мог он через полсвета переправить свое состояние в место, где не было никаких банков?

Глава третья

Эмма быстрым шагом прошла по коридору и постучала в дверь каюты номер десять. После некоторой паузы из-за Жалюзи послышался шепот:

— Кто там?

— Мистер Кларк? Это я, Эмма де Мейер, из каюты номер девять. Можно с вами поговорить одну минутку?

Последовала такая долгая пауза, что Эмма подумала было, уж не пошел ли мистер Кларк спать. Затем в каюте зажегся свет, дверь открылась, и перед Эммой предстал самый красивый молодой мужчина, какого ей только доводилось видеть. Арчер Коллингвуд был тоже во фланелевой ночной рубашке, однако в отличие от ее отца босиком.

— Входите, — прошептал он и отступил, давая ей пройти. Эмма очутилась в каюте, столь же маленькой и узкой, как и ее собственная. — Что вы хотите?

— Вы сказали, что эконом что-то искал в наших каютах. А почему вы так решили?

«Бог ты мой, — подумал Арчер, — как она великолепна!»

— Но, может быть, он забрался по какой-нибудь корабельной надобности?

— Конечно, и провел в каждой каюте по пять минут.

Они уставились друг на друга.

— Ну, всякое могло быть… — Она понимала, что пора уходить, и тем не менее больше всего хотела остаться. — Вы сегодня не ужинали, не так ли?

— Я ужинал здесь, в каюте. От корабельной качки желудок несколько, знаете…

Помолчали. И опять они пожирали глазами друг друга. Он думал, глядя на нее, что никогда прежде не видел таких прекрасных глаз, цветом напоминавших фиалки…

— А я знаю, что вы имеете в виду, — сказала она, стараясь хоть как-то поддержать разговор, тогда как думала в этот момент лишь о том, что у этого мужчины глаза синие, как васильки. Никогда раньше ей не доводилось испытывать столь сильное физическое влечение к мужчине. Сейчас Эмма больше всего желала коснуться его рукой. — Когда пересекали океан, мне тоже было очень нехорошо.

— Вы из Англии?

— Нет, из Германии. А вы направляетесь в Новый Орлеан?

— Нет, я в Каире пересяду на другой пароход. — «Кожа ее, как молоко, точнее даже — как сливки…»

— Каир? Это в Египте?

— Нет, мэм. Это в штате Иллинойс. Я поеду до Сент-Луиса, оттуда в Индепенденс, пристану к какому-нибудь каравану из повозок.

— Так, значит, вы направляетесь в Калифорнию? И мы едем туда же. Вам, наверное, хочется отыскать золотой участок?

— Нет, мэм, я торговец Библией. — Арчер из предосторожности не только выкрасил свои волосы в черный цвет, чтобы его как-нибудь ненароком не зацапала полиция, не только придумал себе имя, но выдумал также для себя и род занятий.