Не успел этот слух распространиться, как точно пелена спала с глаз, и все в один голос заявили, что уже давно замечали явные признаки безумия баронета. А многие, вспоминая его склонность к меланхолии, утверждали, что зачатки безумия передаются в этом роде из поколения в поколение и было бы странно, если бы баронет в конце концов не потерял рассудка. А вот ответить на вопрос, почему это безумие столь бурно и внезапно проявилось, было уже значительно труднее и потребовало немало изобретательности от весьма изобретательных людей, которые занимались решением этой загадки в течение довольно длительного времени.

Наиболее сентиментальные представители общества, как-то: старые девы, холостяки и те поклонники бога Гименея, что дважды и трижды отдавали себя во власть его уз, не преминули объяснить несчастье баронета утратой жены, которую он страстно любил. Кое-кто из приверженцев доброй католической церкви, которая, радея о спасении душ, отправляла во искупление грехов безбожников и колдунов на костер, считал беду, приключившуюся с баронетом, заслуженной карой грешному роду, отрекшемуся от истинной веры. И наконец, те достойные и отнюдь не малочисленные лица, которые не брезгуют погоней за презренным металлом, без колебания утверждали, что неожиданно свалившееся на голову богатство не одного хорошего человека свело с ума.

Но уже приближалось время, когда неукротимое, казалось бы, стремление судить и рядить о делах ближнего своего должно было уступить место более достойным желаниям. Настал час, когда купец должен был забыть свои мелочные повседневные заботы в тревоге за грядущий день, когда фанатику был преподан хороший урок, открывший ему глаза на то, что судьба благосклонна лишь к тому, кто этого заслуживает, когда даже в груди тех, кто склонен был к слезливой сентиментальности, это вялое чувство вытеснил чистый и благородный огонь любви к отчизне.

Именно в то время возник спор между английским парламентом и английскими колониями в Северной Америке, спор, который со временем привел к таким глубоким последствиям, как начало новой эры политической свободы и возникновение мощного государства.

С целью сделать наше повествование более понятным для читателя, мы бросим беглый взгляд на существо этого спора.

Еще в году 1763 растущее богатство колоний привлекло к ним внимание английского министерства. В тот год была сделана попытка увеличить государственные доходы и хотя бы отчасти покрыть нужды империи, издав указ, согласно которому любая сделка признавалась лишь в том случае, если ее условия были записаны на специальной гербовой бумаге, облагавшейся особым сбором. Этот способ повышать государственные доходы сам по себе не был нов, да и сумма была невелика. Однако осторожные и сообразительные американцы мгновенно поняли, что будет, если они позволят парламенту, в котором у них нет представительства, облагать их налогами. Вопрос был довольно сложный и запутанный, но простой здравый смысл подсказывал, что право и справедливость — на стороне колонистов. Сознавая силу своих доводов, а также, быть может, и своей численности, они восстали против нового закона с решительностью, подкрепляемой этим сознанием, и с хладнокровием, доказывающим твердость их намерений. Борьба против нового закона длилась почти два года, и за это время стало совершенно очевидно, что закон этот не приносит Англии решительно никакой прибыли вследствие единодушного сопротивления со стороны всех колонистов, доходившего порой и до небольших стычек, что делало положение государственных чиновников довольно неприятным, а проведение этого ненавистного закона в жизнь — даже опасным, и министерство вынуждено было в конце концов отменить закон. Однако в это же самое время парламент в специальной резолюции подтвердил свое право диктовать свою волю колониям во всех без исключения вопросах.

Все дальновидные люди не могли не понимать, что империя, разделенная океаном, представляет собой нечто весьма громоздкое и со временем неизбежно должна будет распасться вследствие противоречивости интересов ее отдаленных друг от друга частей. Но в те годы американцы и не помышляли еще о таком расколе, и в этом нетрудно было убедиться по тому хотя бы, что после отмены гербового сбора дух миролюбия и покорности тотчас воцарился в колониях. Если бы колонии в то время уже стремились к независимости, то неосмотрительная резолюция парламента непременно подлила бы масла в огонь. Но колонисты, довольные достигнутым успехом, незлобивые по натуре и чуждые всякого вероломства, лишь посмеивались над пустым тщеславием своих самозванных правителей и поздравляли друг друга с тем, что было на их взгляд более существенным достижением. Если бы тупоголовые слуги короля умели извлекать уроки из прошлого, грозовые тучи развеялись бы и события, о которых нам предстоит повести рассказ, произошли бы столетием позже.

Однако не успела жизнь войти в свое привычное русло, как министерство решило ввести новый налог. Так как поднять государственный доход с помощью гербового сбора не удалось, ибо колонисты не пожелали пользоваться гербовой бумагой, был придуман новый и, как полагали, более эффективный ход. Была введена таможенная пошлина на чай Ост-Индской компании, так как предполагалось, что любовь к этому напитку заставит американцев раскошелиться. Колонисты встретили новое посягательство на их права с тем же единодушием и твердостью, как и прежде, но далеко не с прежним благодушием. Все области к югу от Больших Озер действовали в полном согласии, причем было ясно, что их единомыслие будет проявляться не только в жалобах и протестах, но и в более серьезных действиях, если возникнет необходимость применить силу. В большинстве случаев чай оставался лежать на складах или отсылался обратно в Англию, но в Бостоне некоторое стечение обстоятельств вызвало более решительное сопротивление: возмущенные горожане выбросили довольно значительное количество ненавистных тюков в океан. Произошло это в начале 1774 года и повлекло за собой соответствующее возмездие: Бостонский порт был закрыт, и английский парламент издал один за другим несколько законов, преследовавших единую цель — напомнить непокорному народу о его зависимости от Британии.

За этим последовала короткая передышка, когда министерство временно приостановило введение новых налогов, и жалобы колонистов приутихли. Однако возникшее уже чувство отчужденности еще не успело сгладиться, как роковой спор вновь разгорелся, в несколько новой форме.

За время с 1763 года и до тех дней, к которым относится наше повествование, в колониях подросло новое поколение; его уже не ослеплял ореол монаршей власти, оно не испытывало ни благоговейного почтения к своей бывшей родине, подобно своим отцам, ни той верности королевскому трону, которой обычно отличается народ, созерцающий блеск королевской славы с некоторого расстояния. Все же те, кто имел влияние на американцев и руководил их действиями, не были сторонниками раскола империи, считая такой шаг противоестественным и политически вредным.

Тем временем противники, в равной мере не желавшие проливать кровь, готовились все же к решительной схватке, сознавая ее неизбежность. Положение, создавшееся в колониях, было столь необычным, что история, кажется, не знала подобных примеров. Все колонисты утверждали, что хранят верность монарху, и в то же самое время законам, издаваемым его министрами, оказывалось упорное неповиновение. Каждая колония имела свое управление, и в большинстве из них политическое влияние английской короны было непосредственным и весьма глубоким. Но мало-помалу верх взяло чувство возмущения, вызванное махинациями и интригами английских властей. Те колониальные законодательные учреждения, в которых большинство принадлежало «Сынам Свободы» (так именовали тех, кто боролся против беззаконных правительственных мер), избрали делегатов на конгресс, который должен был обсудить стоявшие перед колониями задачи и способы их разрешения. В одной-двух провинциях, где в законодательных органах большинство принадлежало лоялистам, народ избрал специальных представителей. Этот конгресс, созывавшийся открыто, действовавший без утайки в смелом сознании своей правоты и воодушевленный революционными чувствами, пользовался таким влиянием, каким не пользовался впоследствии никто из его юридически более правомочных преемников. Его решения обладали всей силой закона, не вызывая вместе с тем к себе ненависти. Оставаясь по-прежнему подданными английского короля, члены этого конгресса все еще писали петиции и жалобы, не забывая в то же время всеми имевшимися в их распоряжении средствами противиться карательным мерам английского правительства.