Когда ему было пятнадцать лет, умерла его мать. Пока соседи хоронили ее в тихом местечке в самом углу загона для скота, у изгороди, он стоял и глядел в последний раз на ее тело в грубо сколоченном ящике. Он ничего не чувствовал — ни горя, ни радости, ни сожаления. Один из соседей спросил его, почему он не плачет. В ответ он произнес проклятие и убежал. Позже, когда соседи разошлись, отец затащил его на конюшню и нещадно избил. Он перенес это с сухими глазами, молча, но внутри него кипел гнев. Этой же ночью, как только отец ушел спать, он потихоньку выскользнул из дома, взнуздал своего любимого пони по кличке Черная Нога и поскакал прочь. Такова была его юность.

С тех пор прошло тринадцать лет. Теперь ему двадцать восемь, и он немного изменился — стал хуже. У него не было друзей за все время скитаний. Он много пережил, стал уверенным в себе, научился приспосабливаться. Это была аура холодной настороженности, которая предохраняла от любых покушений на его одиночество. Люди не шутили с ним,— они боялись его. По всему Дюранго, где он поселился, было известно, что он обладает сатанинским умом и шестизарядным револьвером. Но он не хвастал своим оружием, на которое действительно был скор. Он был спокойным, ненавязчивым и молчаливым,— этому его научили родители. Но его быстрый взгляд был красноречивей многих слов. Он олицетворял дремлющий вулкан страстей, которые должны были когда-нибудь вырваться наружу.

Рассматривая сейчас из-под полей шляпы этот безлюдный, безмолвный мир, он горько усмехнулся. Вся жизнь прошла перед его глазами, пока он лежал в этом пустынном месте, и он ощутил ее суровость, пустоту и загадочность. Сейчас перед ним простиралась его земля. Он здесь родился, в этой долине, провел дни, месяцы, годы. Он ее знал и ненавидел.! Он хорошо знал и пустыню, она нисколько не изменилась.

Проезжая ее вчера и позавчера, он почувствовал ее мрачную жестокость. Но жизнь его была не менее мрачна. Безмолвие пустыни было не глубже, чем пустота в его сердце. Он сам как бы отражал дух пустыни,, ее таинственность. Жизнь его была подобна этому пустому небу, простирающемуся над пустыней,— такая же холодная, суровая и неуютная. Внезапно на него упала тень. Подняв голову, он увидел мексиканского орла, медленно кружившего над ним. Кэлюмет усмехнулся. Может быть, это предзнаменование? Он внимательно посмотрел на птицу и понял: он сам похож на орла. Как и орел, он ненавидел все вокруг и органически стремился разрушать и уничтожать. Было и различие между ними. Орел изначально питался падалью, в то время как он все время подавлял в себе великодушные порывы и вырывал из сердца благородные идеалы, которые пытались укорениться в нем.

Уже два часа он сидел, наблюдая. Он видел, как солнце медленно садилось за горы, как золотой орел кружил далеко над песками, как ночные тени спускались на долину. Мир стал мутным и таинственным. Небо окрасилось в оранжевые, золотые и фиолетовые тона; розовый туман окутал горы. Последний пурпурный луч промелькнул за дальней скалой и погас. Над пустыней краски были еще удивительней, тайны еще глубже. Но Кэлюмет скорчил гримасу — это великолепие было для него как насмешка. Он сел на пони и стал медленно продвигаться по направлению к ранчо «Лэйзи Уай».

Он был так занят размышлениями, что сначала не обратил внимания на то, что в долине совсем не видно скота. Раньше, в дни его юности, долина служила пастбищем для «Лэйзи Уай». И когда он наконец заметил, что здесь нет и следа скота, он от удивления остановился. Но, возможно, нашли другое пастбище? Мало ли что могло измениться за эти тринадцать лет...

Он уже хотел дернуть за повод, как вдруг что-то заставило его обернуться и взглянуть туда, где он только что отдыхал. Он увидел человека на лошади, который неподвижно сидел в седле и смотрел на него. Кэлюмет отметил, что всадник был сильным, рослым человеком. Даже на расстоянии было заметно какое-то неопределенное выражение его лица, несмотря на хитрый ястребиный нос.

Кэлюмет очень удивился внезапному появлению всадника. Но, подумав, решил, что это не так уж странно. Ведь он настолько был погружен в свои мысли и воспоминания, что не обращал ни на что внимания. Этот человек был, очевидно, одним из работников его отца. Возможно, тот увидел его издали. Ему захотелось поговорить с этим человеком, узнать, что нового случилось за время его отсутствия. Он пришпорил пони и поехал по направлению к всаднику. Мгновение человек молча наблюдал за ним. Затем, видя, что Кэлюмет продолжает приближаться к нему, погнал свою лошадь в противоположную сторону. Кэлюмет удивился. «Какой-то застенчивый»,— подумал он, презрительно усмехаясь. Однако он заставил пони подняться на гребень холма. Достигнув вершины, Кэлюмет увидел, что человек мчится через пустынную долину с такой скоростью, что было ясно: тут дело не только в застенчивости. Кэлюмет остановился и насмешливо помахал рукой человеку, который оглянулся и смотрел на него через плечо.

— Удирай, удирай,— крикнул Кэлюмет,— я и не собираюсь с тобой разговаривать!

Реакция всадника была очень странной. Он осадил и резко развернул лошадь, быстро вытащил винтовку из седельного мешка, приложил ее к плечу и выстрелил. Кэлюмет вовремя выпрыгнул из седла и упал ничком на землю. Над ним просвистела пуля, потом он услышал лязг винтовки и увидел, что неизвестный уже продолжает свой путь. Кэлюмет достал пистолет, но, поняв, что расстояние слишком велико для хорошего выстрела, сунул его в кобуру. Он был в страшной ярости, но сознавал, что глупо вступать в борьбу, так как преимущество будет иметь винтовка. С мрачной улыбкой он следил за всадником, который уезжал все дальше к холмам. Поклявшись, что он вернет этот выстрел, Кэлюмет развернул пони и поехал к ранчо «Лэйзи Уай».

Чувство, которое не тревожило его все эти годы, заставило Кэлюмета направить пони к дальнему углу загона для скота, где он в последний раз видел мать. Пока он ехал сюда, у него не было никаких переживаний, но, подойдя к могиле, он испытал жестокое удовлетворение и грустное пренебрежение. Здесь не было ни камня, ни даже могильного холмика, а только небольшой клочок земли, поросший сорной травой. Кэлюмет не удивился. Все было так, как он и представлял в те краткие мгновенья, когда разрешал себе вспомнить прошлое. Он почувствовал удовлетворение не потому, что побывал на могиле матери, а потому, что его суждение об отце подтвердилось. И хотя он не любил и мать, сейчас вся его ненависть сосредоточилась на отце. Жуткий гнев и презрение закипали в нем, когда он направил пони к дому. Он не торопился и, остановив Черную Ногу, небрежно сидел в седле, осматриваясь. Вокруг все полуразрушилось, почти руины. Строения не были похожи на те, которые он помнил. Они осели на одну сторону, крыши как будто с издевкой кланялись ему. Забор во многих местах сломался, за ним стояли два тощих пони, казалось, не в силах сдвинуться с места. Кэлюмет испытывал странное ликование. Его душа наполнилась мстительным и радостным удовлетворением. Судя по виду этих строений, его отца преследовали неудачи. Кэлюмет даже улыбнулся, увидев, что сарай, где ютились работники отца, которых тот ненавидел, готов вот-вот рухнуть. Привела его в восторг и бездействующая ветряная мельница. Закончив осмотр, он не направился прямо к дому, он решил поехать в объезд через лесок. Он хотел внезапно увидеть отца и удивить его.

Пони не стоило оставлять в загоне, где находились эти два жалких животных. Поэтому Кэлюмет, добравшись до края леса, совсем близко от дома, спешился и привязал пони к дереву. Через мгновение он уже стоял перед дверью а искал засов. Медленно отодвинув его, он вошел и остановился на пороге, держась правой рукой за косяк. Эту комнату отец всегда использовал как контору. В серых сумерках Кэлюмет пытался разглядеть хорошо знакомые предметы: письменный стол-конторка, несколько стульев, диван, дешевые гравюры на стенах. Его охватило чувство, которому трудно дать название. Он даже побледнел немного и сжал зубы и кулаки. Воспоминания снова нахлынули на него.