Помню, проводил я его в последний путь, будучи уже иеромонахом. Нес маленькую церковную свечу в своей руке и… думал, думал о нашей скоротечной жизни. Как она ничтожна, как мимолетна…

Десяток лет тому назад отец Маврикий тихо шел по направлению к Троице-Сергиевой Лавре. Ветхая одежонка, старая котомка, худые сапоги были его богатством. А теперь — теперь он наследник Вечного Царства. Теперь он сын (по благодати) Небесного Отца. Теперь он обладатель бесчисленных духовных сокровищ. И все это достигнуто им здесь, в земном уделе Святой Троицы, достигнуто в обители святой Сергия Преподобного.

На просторном кладбище Сергиева Посада видна тихая могилка, поросшая зеленой травкой. Стоит крест — символ вечной жизни. Кроткий батюшка отец Маврикий покоится здесь вечным сном… Спи, наш дорогой и милый собрат и труженик. Спи, кроткое и послушное чадо Сергия Преподобного. Настанет час — встретимся, увидимся. Слетимся в одну большую и светлую стаю голубей Радонежских лесов. А пока молись о нас. Да, молись, дорогой и милый Батюшка, покрепче, ибо трудно нам. Мало минуло времени после тебя, но море пролито слез…

В земном мире все течет, все меняется. И самое страшное то, что в нем все забывается… Забываются светлые события, дивные имена, забывается святое, хорошее. Таков уж мир дольний: несовершенный, непостоянный. Не потому, что он был создан таким от начала, а потому, что его исказили так грех, зло, непослушание. О эти страшные минуты первого падения! Это ужасное начало зла на земле!.. Куда делись дивная гармония святой жизни, дивная красота девственной, нежной чистоты?!

Да, в земном нашем мире все течет, все меняется, исчезает, восстанавливается и вновь забывается. Вот так уж почти забылось имя о. архимандрита Дормидонта — светлого старца. Как утренним туманом затушевываются очертания предметов, так затушевался немногими прошедшими годами светлый образ старца-труженика. Жил он, трудился, подвизался, как и все люди, скончался — и… почти забыли.

«Что есть человек, что Ты помнишь его, или сын человеческий, что Ты посещаешь его…» (Пс. 143, 3). Да, только Ты всех помнишь. Ты, Господи Боже наш, всех живишь и восставляешь. Только у Тебя вечная память живет о людях: о народах, о каждом отдельном человеке. И сколько отрады в этом сознании, сколько радости! Человек — маленький комарик, почти совершенно ничтожное существо, и он не забудется никогда. Он единица, член, даже больше — сын вечной жизни. О Боже наш, сколько Ты даешь нам радости! И как вообще радостна жизнь с Тобой!.. А без Тебя мрак непроницаемый, жизнь без будущего, бытие случайное и бесцельное.

И вот, когда мы говорим, что дорогой наш отец Дормидонт умер всего только каких-нибудь четырнадцать-пятнадцать лет назад, и люди почти его забыли, то у Господа он не забыт. Он, верим, там, в ином мире, как бы возродился для вечной небесной жизни. Вот в чем красота и смысл нашей святой веры: она дает нам право не только на жизнь земную — это право имеют и животные, — но дает нам радость надеяться на жизнь небесную, вечную, бесконечную. «Благословен Бог наш, сице благоволивый. Слава Тебе…».

Был холодный январский день. Светило по-зимнему солнце. Яркие кристаллы снежинок сияли в воздухе, на деревьях, на земле.

По узкой тропиночке тянулись люди к Троицкому собору. Жатва духовная влекла их к Преподобному Сергию. Земное, мирская жизнь так тяжело сдавили сердце, так пусто стало на душе — вот и потянулись люди вдохнуть небесного воздуха, облегчить тяжесть души у святой раки угодника Божия. Ведь он обещал помогать всем, кто к нему будет приходить за помощью. А раз уж обещал, то разве святой человек не выполнит своего обещания?

О русская душа, как ты счастлива, что имеешь у себя небесных покровителей! Как ты блаженна, что имеешь возможность время от времени оторваться от земной суеты, от этой повседневной, будничной пыльной жизни и вдохнуть всей грудью чистый горний воздух возле дорогих святынь… Какое это счастье! Какая это милость Божия…

Войдя в Троицкий собор, я увидел множество народа. День-то хотя и зимний, и холодный, но собор полон молящихся. Воскресенье. Отошла далеко-далеко земная суета. Здесь хотя и многолюдно, но дышится легко и свободно. Все здесь родное и близкое душе, и радостно на сердце.

Служился очередной молебен Сергию Преподобному. Старенький батюшка скороговоркой читал акафист Радонежскому чудотворцу. Он хотел бы пояснее выговаривать слова акафиста, но речь его срывалась, как быстрый горный поток, и неслась помимо его воли дальше и дальше. Это отец Дормидонт, архимандрит Троице-Сергиевой Лавры, совершал свое очередное дежурство у раки с мощами Сергия Преподобного. Беленький, худенький, немного сутуловатый, в длинной простой монашеской мантии, стоял он у самой головы батюшки Сергия и по-особенному просто, необыкновенно живо говорил ему обо всех нуждах народных. «Радуйся, милости превеликия и скорбным сострадания сокровище; радуйся, всеусерднаго о людех промышления приятелище. Радуйся, душу свою за человеки положити готовый…». Живой он, вот здесь, рядом он, слышит, видит, жалеет и готов немедленно помочь. Преподобный отче, батюшка Сергий!..

Почти у самых ног отца Дормидонта склонилась старушка. Худенькая, исстрадавшаяся, вся в слезах. Какое горе терзает ее больное сердце? «Сергий Преподобный, батюшка, — шепчут ее холодные, бесцветные уста, — кормилец ты мой, мочи мне нет, сын испился, весь изгулялся, бьет, душит…». И слезы… Материнские старческие слезы ручьем падают на каменные плиты церковного пола.

А немного сзади боязливо, как-то неловко прижалась к колонне собора девушка. Она и глаз своих не смеет поднять на святую раку. Головка ее низко упала долу, плечи нервно вздрагивают. Что она здесь, эта молодая, юная девица? Разве мало в миру удовольствий? Разве там негде провести время, развлечься, повеселиться, сорвать цветы юности? Да в том-то и дело, что мир, как вихрь, кружит молодую душу, обещая ей веселие, счастье, радость в шумных праздниках земной жизни. Но может ли он дать истинную радость душе? Истинное счастье сердцу? Никогда. Обманет он молодую душу, обворует ее. А потом бросит, как потребитель бросает использованный, выжатый лимон. Бросает в мусор, в грязь. А истинного счастья мир дать не может человеку. Истинное счастье только со Христом Богом…

«И пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; И он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему» (Лк. 15, 15–16). Так обманут был миром и мнимой свободой блудный сын. От родного отца ушел сам, а чужой хозяин оказался для него суровым тираном (диаволом).

Девушка поняла это вот только теперь, сейчас. Мир потешился ею, и она миром. Но как низко с ней поступили даже эти ее так называемые друзья, которым она отдала и тело, и душу… Долго рыдает она у святой раки Сергия Преподобного. Молнией проносится пред ней вся ее прошлая жизнь: надежды, падения, унижения, решение покончить с собой… Покончить… Нет, подожди, стой… И она разом притихает, задумывается, прислушивается… «Стена еси всем человеком, к заступлению твоему прибегающим. Преподобие богомудре Сергие… буди стена крепкая и ограждение непреоборимое», — скороговоркой читает старец. И как громко отдаются эти слова в сердце юной грешницы! «Нет! — тихо шепчет она. — Он, Сергий Преподобный, — мой заступник, и я пришла к нему». И девушка еще сильнее зарыдала и тихо опустилась на колени…

А кто это в притворе, в самой толкучке, в проходе склонился долу? Тоже плачет… Мирская женщина или монахиня? Темная одежда, покрывало темное. Она совсем не поднимается с колен. Ее мнут, толкают; иные, вглядываясь, обходят. Что ей все это! Она ничего этого не замечает. «Батюшка Сергий, — слышится порывистое, — что же я так плохо живу! Ведь я надела ангельское одеяние… обещалась… а сама не исправляюсь… Помоги… Доколе так будет?..».