Единственная лампадочка у святых икон продолжала гореть, тихо освещая блаженного покойника. Мертвая тишина водворилась в келии. А со двора монастырского видно было, как в одиноком оконце отца Киприана светится огонек…

Козьма Емельянович Стороженко — так звали отца Киприана в миру. Одному Господу известно, где он родился и воспитывайся. В Лавру, под спасительный кров Сергия Преподобного, он пришел примерно в 1948–1949 году. Какое он имел образование, занятие — все это ведомо одному Богу. Известно только, что он исполнял все послушания, а определенного послушания не имел.

Отец Киприан был старец среднего роста, немного сутуловат. Волосы на голове и в бороде седые. Лицо доброе и открытое. Глаза по-детски чистые, лучистые. Одевался просто и даже бедно. Любил общаться с братией, побеседовать, поговорить о всем добром и спасительном. Любил церковную службу. Правда, певец и чтец он был неважный. Голос неопределенный: не то баритон, не то легкий бас, или даже, скорее, второй тенор. Почти всегда он служил молебны у священной раки Преподобного Сергия. И делал он это с большой любовью и усердием. Служил он и панихиды по седмицам, то после ранней Литургии, то после поздней — по очереди, как обычно делается во святой Лавре. Любил отец Киприан прочитывать записочки все до одной. Ни одну не пропустит, хотя читать ему было трудно. Носил он очки: зрение было слабое.

По своим внутренним свойствам он был настоящий монах. Девственник, кроткий по нраву, добрый по сердцу, смиренный по душе. Молитвенник, не корыстолюбивый. Деньги терпеть не мог. «Это мусор, да еще прикрашенный», — говорил он о деньгах. Любил подавать милостыню. Хотя своего у него ничего не было, но ему подавали старушки — так он одной рукой брал, а другой отдавал.

Особенной его добродетелью была святая простота. Он так был прост, так бесхитростен, что похож был на малое дитя. Однако очень любил говорить мудрые изречения, пословицы, поговорки, но такие, которые были полезны для души. Так, встречая одну старушку, у которой много было семейных скорбей, он говорил ей: «Мать, умудряйся и пред всеми смиряйся… И в этом получишь себе благодать и утешение». Молодым и неопытным в духовной жизни он обычно говорил так: «Как хочешь живи, спасайся, но своему разуму не доверяйся». Или такую присловицу: «Что хочешь делай, а по своей воле не будешь белой». Ученым мудрецам или студентам Духовной Академии он сказывал такие, например, слова: «Если хочешь, дружок ты мой, убедиться, надо прежде смириться, а потом и покориться».

Часто приступали к отцу Киприану целой стайкой юные и резвые девушки, зная, что он что-нибудь скажет им остроумное, смешное. А он вдруг сделается совсем-совсем строгий и тихонечко внушительно скажет: «Розы всегда растут в шипах, а добродетель — в скорбях. Идите охотно тернистым путем, он приведет вас к вечной радости. Храните целомудрие, уста заключенные, сердце неуязвленное…».

Старец очень и очень не любил ленивых и нерадивых, к которым был чрезвычайно суров и строг. Одной монахине он говорил так: «Себя понуждайте, сердце свое смиряйте, никого не осуждайте. Леность для монаха — смерть, болтовня — ад, а нечистота — преисподняя». Любил старец говорить о чистоте души, о сочетании со Христом — Женихом Нетленным. Молодую девицу он наставлял: «Умри для всего на свете и сочетайся браком духовным с Небесным Женихом. Он — вся радость, вся красота, вся чистота, все веселие вечное…».

Охотникам поболтать, поговорить, порядить он обычно говорил: «А вы, мои други, всех любите и всех бегите. Хорошо быть вместе, но лучше — с Богом. Хороший разговор — серебро, а молчание — золото, пустой же разговор — зловонная пыль, которая разъедает глаза».

Одной особе, которая была чрезвычайно изысканно разряжена, отец Киприан внушительно сказал: «О, матушка, одеты-то мы хорошо бываем, да каково сердце сохраняем?» Любил старец в человеке более внутреннюю сторону, сокровенные качества души, скрываемые добродетели, хранимые в глубокой тайне по смиренномудрию истинному.

Одна молодая девица сильно рвалась в монастырь. Старец удерживал ее, зная ее горячий нрав и строптивость. А однажды, когда она особенно стала наступать на старца и требовать от него благословение жить в монастыре, он посуровел, подумал да и говорит: «Э, горькая пташка, да ведь жить в монастыре без смирения — одно мучение. В миру терпения нужно воз, а в монастыре — целый обоз».

А одна почтенная инокиня до того надоела старцу своими суетными делами да всякими мирскими хлопотами, что батюшка отец Киприан прямо «вскипел» и сказал: «Живем-живем да все тужим, и никому толком не служим: ни Богу, ни людям, ни своей душе, — а избрали путь-то какой?..»

В беседе с одной опытной послушницей отец Киприан долго-долго слушал ее высокое рассуждение. Она горячо говорила старцу о близости души к Богу, о том, что она так много пережила высоких благодатных порывов, что она всегда чувствует теплоту благодатную у своего сердца. Старец слушал-слушал да и говорит: «Вот что, сестра, если хочешь жить легко и быть к Богу близко, держи сердце высоко, а голову — низко». Этим он призывал свою собеседницу к истинному смирению, чтобы она не гордилась своими благодатными переживаниями, не высказывала их другим, а хранила бы их глубоко в своем сердце. Ибо смиренное сердце высоко-высоко пред Богом.

А другой подобной собеседнице, которая приехала из какого-то пустынного места, старец сказал: «Живешь-то ты в пустыне, а дела-то у тебя пустые. Живи смирнее и для всех будешь милее; ищи душе прибыли и не желай другим гибели…».

Одна добрая и ревностная игуменья, управлявшая женским монастырем в Киеве, много говорила отцу Киприану о сестрах своих, что с ними трудно: они бывают непослушные, гордые, самодовольные, самочинные, а иные прямо-таки неисправимые. О последних матушка отзывалась так, что их надо бы просто гнать из святой обители как заразительных, опасных для других сестер. Отец Киприан все это слушал, покачивал своей седой головой, а потом и говорит игуменье: «Вот что, матушка, жемчужина, бывает, родится в грубой раковине, да такой неприглядной-неприглядной. Не сбывай с рук постылого: отберет Бог и милого». Этими словами старец напоминал настоятельнице, что и в плохом человеке живет душа — жемчужина, над которой надо много-много терпеливо трудиться, чтобы очистить ее от грубой коры. И тогда она засияет чудным сиянием красоты, чистоты и всеми христианскими добродетелями.

Как часто мы неосторожно судим человека, впавшего в какой-либо грех! Судим строго, как будто мы настоящие судьи. А оказывается, мы сами-то подсудимые. Нас самих надо бы судить еще строже. Святые отцы говорят, что осуждение другого есть признак неочищенной, порочной души. Святой Апостол учит быть строгим к себе и снисходительным к другому. Господь наш Иисус Христос обещает не осуждать на Страшном Суде того, кто никого не осудил в жизни. «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7, 1). Долго старец беседовал с этой игуменьей, говорил ей о пользе рассуждения, о пользе молчания, о пользе целомудрия и многое другое полезное, а в конце сказал: «Матушка, матушка, умудряйтесь, друг перед другом смиряйтесь! Это основное и главное в монашеской жизни».

Так трудился и совершал свой земной путь отец Киприан под кровом Сергия Преподобного. Любил он горячо свою святую обитель. Жил и дышал ее молитвами и постепенно укреплялся душой, готовя себя к вечной жизни. В начале апреля 1953 г. он сильно заболел. Болезнь его была какая-то непонятная. Скорее всего, он крайне обессилел по старости: ведь ему было уже за восемьдесят. Но он все продолжал служить молебны у священной раки Преподобного, хотя уже с трудом передвигался. «Старец Божий, — скажет ему кто-либо из братии, — тебе уже пора на покой, а ты все трудишься». Улыбнется отец Киприан да и скажет опять присказку свою любимую: «Поделай, поделай, пока есть день белый…».

В середине апреля он совсем занемог. Сидел или больше лежал в своей келии. Келейника он себе никогда не просил, — даже теперь, когда сам почти ничего не мог делать, он обходился без келейника.