Когда внутренние желания не обнаруживаются вовне, это называется «держать на запоре»; когда внешнее зло не проникает внутрь, это называется «возводить преграду». Когда внутреннее на запоре, а внешнее закрыто, то справишься со всяким делом; когда внешнее закрыто, внутреннее заперто, всякое дело будет иметь успех. Бесполезное, а оборачивается пользой; бездеятельное, а обертывается деянием. Когда дух напрасно трудится, то переходит через край; когда уши и глаза устремляются к чрезмерному, то губят себя. Поэтому правитель, обладающий дао, прерывает раздумья, отбрасывает мысли, чистый и пустой идет навстречу безобидным речам, неагрессивным делам. Следует имени, доискивается до сущности. Не издавая эдиктов, обязывает исполняющих должности служить; не поучая, заставляет их выполнять обязанности. Поскольку он неосознанно осуществляет дао, постольку и почитать его за сокровище не может. Когда так, то дела сотен чинов блюдутся. Сжимающие рукоять власти легко свершают преобразования в народе.

Цзы-лу[336] был в услужении у правителя Вэй, обладая большой властью. Гуань [Чжун] и Янь [Ин] были слугами гунов Цзина и Хуаня, занимая при них почетное положение. Трусливые подчиняют себе сильных, а глупые управляют умными. Это благодаря той власти, которой они облечены. Когда ветви не достигают толщины ствола, верхушка не достигает силы корня, тогда легкое и тяжелое, большое и малое имеют возможность управлять друг другом. Так, пальцы есть принадлежность руки, хватают и цепляют, покорные воле. Поэтому и говорю – малое есть принадлежность большого. Обладающие властью держат в руках чрезвычайно малое, владеют же предельно большим; надзирая за незначительным, управляют обширным. Дерево в десять обхватов поддерживает постройку в тысячу цзюней, а от замка в пять вершков зависит, открыты или заперты ворота. Разве одних только их размеров достаточно для этого? Все это оттого, что они помещены на должное.

Кун Цю и Мо Ди совершенствовали искусство прежних мудрецов, проникли в рассуждения о шести искусствах.[337] Устами передавали их речи, жизнью осуществляли их устремления, ревностно исполняли долг, не отступали от обычая, а те, кого они покорили, исчисляются всего несколькими десятками. Если бы они заняли царский престол, то вся Поднебесная стала бы конфуцианцами и монетами. Чуский ван Чжуан, скорбя о гибели Вэня Бесстрашного, поднялся, взмахнув рукавами и наспех натягивая одежды и шапку, немедленно подвел войска к стенам Сун.[338] Вот что значит авторитет власти. Чуский ван Вэнь любил красивую одежду и носил шапку с изображением носорога, и в чуском царстве все ему подражали. Чжаоский правитель У Лин носил пояс, украшенный раковинами и пряжкой с изображением звериной морды и в этом наряде давал аудиенции, и [тем не менее] все в царстве Чжао подчинялись ему.[339] А если на простолюдина в холщовой одежде надеть шапку с изображением носорога, повязать пояс с раковинами и звериной мордой, и чтобы он в таком виде предстал на аудиенцию, то это, конечно, будет смешно.

Таких в народе, которые бы любили доброе, радовались правильному, не ожидая запретов и наказаний, сами следовали бы законам и установлениям, из десяти тысяч не найдется и одного. По отношению к низшим непременно нужны приказы. Те, кто следует им, получает выгоду, кто противится, терпит зло. Скорее солнце и луна остановятся, чем Поднебесная на всем пространстве меж четырех морей останется без шнура [без правил]. Когда надо взять меч за острие, чтобы поспорить в искусстве с Бэйгунцзы, то и военачальник Куай Гуй, пожалуй, не примет вызов.[340] Держась же за рукоять и помахивая кончиком меча, и простой человек может одержать победу. Ныне заставь хоть У Хо или Цзи Фаня[341] тянуть сзади вола за хвост, скорее хвост оборвется, чем вол сдвинется с места, – потому что тянут против движения. А если продернуть ему через нос ниточку шелкопряда, то и мальчик всего в пять чи ростом потянет его за собой хоть по всей Поднебесной, потому что это «следование». Так, и весло в семь чи в руках лодочников полезно благодаря воде.

Сын Неба издает приказы, рассылает распоряжения, устанавливает запреты – они сильны своим множеством. Чтобы остановить то, что вредно народу, чтобы дать простор тому, что выгодно народу, он пускает в ход авторитет, уподобляя его силе прорванной плотины, размытой дамбы. Плывя по течению, легко добираешься до места; мчась с попутным ветром, легко покрываешь расстояния. Гун Хуань, взойдя на престол, отказался от питающихся мясом животных, кормящихся зерном птиц, уничтожил сети для животных и птиц – только благодаря этим трем деяниям заслужил благосклонность народа. Чжоу убил Би Ганя[342] из царского рода, и родные по крови возненавидели его; рассек ногу переходившему поутру вброд, и тьма народа взбунтовалась, то есть всего только дважды поступил недолжно – и потерял Поднебесную.

Исполняющий долг свой – не тот, кто способен принести пользу всей Поднебесной. Достаточно принести пользу одному человеку – и Поднебесная покорно последует за тобой. Творящий бесчинства – не тот, кто истощил злодейством всех среди четырех морей. Нанеси вред одному человеку – и Поднебесная встанет против тебя. Так, гун Хуань в результате троекратного [благодеяния] девять раз собирал чжухоу,[343] Чжоу только дважды [совершил злодеяние] и стал не угоден простому народу. Поэтому, делая что-либо, нельзя не быть осмотрительным.

Правитель, определяя налоги для народа, непременно должен сначала подсчитать урожай, размерить накопления народа, определить, каков урожай хлеба и овощей, а затем уж нагружать экипажи одеждой и едой, чтобы насытить свои потребности. Не то чтобы высокие башни, многоярусные беседки, цепочки построек, анфилады зданий были не красивы, но когда народ прозябает в пещерах, тесных землянках с очагом, то мудрый правитель не может получать удовольствия от своих террас. Не то чтобы обилие мяса и крепкое вино, сладости и печения были нехороши, но когда народу не хватает даже отрубей, гороха и проса, то мудрый правитель перестает чувствовать сладость пищи. Не то чтобы удобные постели, тонкие циновки были неприятны, но когда народ ютится у городских стен, постоянно подвергается опасности, всюду смерть и непогребенные кости умерших, то, видя все это, мудрый правитель теряет покой.

Правители древности сострадали народу: если в стране был голод, не были привередливы в еде; если народ страдал от холода, не носили шуб. Если год был урожайным и у народа был достаток, то подвешивали гонги и барабаны, расставляли щиты и секиры,[344] правитель и слуги, высшие и низшие – вместе радовались этому. В стране не было несчастных.

В древности для выражения радости использовали металл, камень, трубочки и нити; для выражения гнева служили военные доспехи, топоры и секиры; для проявления добрых чувств были столовая утварь и церемонии застольных тостов – хозяина гостям и гостей хозяину; знаком горя были пеньковый белый головной убор и травяные туфли, удары в грудь и топтание на месте, слезы и стенания. Во всех этих случаях чувства наполняли грудь и находили вовне лишь выражение.

Когда же наступили времена беспутных властителей, то отбирали у народа без меры, накладывали поборы на низших, не соразмеряя с их достатком. И тогда мужчины и женщины оставили земледелие и ткачество и не могли удовлетворить требования высших – сколько ни прикладывали сил, все был недостаток. И тогда господин и слуга стали ненавистны друг другу. Народ изнемогал в труде так, что трескались губы, клокотала печень, а пищи едва хватало на один день и не было никаких запасов. Тогда-то и начали бить в большой гонг, колотить в барабан, дуть в юй и шэн, щипать струны циня и сэ.[345] И все это походило на то, как если бы, надев латы и шлем, отправлялись в святилище предков или, облачившись в белый (траурный) креп, отправлялись с войском. Был утрачен сам источник радости. То, чем народ кормится, не превышает десяти му, обрабатываемых одним человеком, урожай со «среднего поля» и весь годовой урожай составляет не более четырех или с одного му.[346] Все быстро съедается женами, детьми, старыми и слабыми. Время от времени случаются дожди или засуха или другие стихийные бедствия, нечем платить налоги и нет средств на колесницу, коня, оружие и латы. Если так взглянуть на вещи, то в этом и есть источник печали. Мощь неба и земли позволяет рассчитывать так, чтобы через три года поле давало годовой запас; за девять лет сбора такого запаса имелся бы трехгодичный фонд; за восемнадцать лет был бы запас на шесть лет, а за двадцать семь – девятилетний запас. И тогда пусть будут дожди или засуха или другие стихийные бедствия – народ не будет бедствовать и бродяжничать. Государство, в котором нет девятилетнего запаса, называется «недостаточным», в котором нет шестилетнего запаса, – «страдающим», в котором нет трехлетнего запаса, – «нищим». Поэтому милостивый правитель, мудрый государь в поборах сдержан, в собственном потреблении умерен – он получает нужное от неба и земли и не страдает от голода и холода. Алчный же правитель, жестокий властелин не оставляет в покое низших, грабит свой народ, чтобы удовлетворить свои не знающие предела желания, и тогда лишается гармонии неба и блага земли.