А когда в процессе расследования стало известно, что он отбывал наказание в местах лишения свободы, как изменник Родины, когда была проведена глубокая ревизия трехлетней работы Красноперова, Ефим Моисеевич понял, что мелкая кража ржавого ящика вырастает в крупное дело.

На очередном допросе Даниленков невольно вспомнил очерк Василия Пескова «Дезертир». Тот сам себя наказал — двадцать лет на чердаке просидел, прячась от возмездия. Можно догадаться, что думает о своей жизни и Красноперов...

— Самое главное, — говорил Ефим Моисеевич после допроса, — это постараться проникнуть в душу сидящего перед тобой человека, рассмотреть ход событий, которые формировали преступника, увидеть начало той «жизни», которая привела его на скамью подсудимых.

Красноперов молча сидит у окна после очередного допроса. Вопросов к нему сегодня больше нет. Он молчит и о чем-то думает. Он смотрит в окно на раздетые осенние деревья, пустынную улицу, хмурое небо. Как внимательно наблюдал за ним Даниленков! Знакомые черты типа, отчаянно боявшегося неизвестности и будущего, не знающего, что же делать, видящего неизбежность возмездия, растерянные и безвольные руки, повисшие как плети.

После того, как Красноперова увели, Даниленков рассматривает документы недавней ревизии, задумчиво пытается представить себе недостачу — 55 тысяч 312 рублей.

— Мог ли один человек похитить такую сумму? — спрашивает его прокурор.

— Может, если есть помощники, — отвечает следователь. — Одну помощницу уже нашли, товарищ прокурор. Накануне главбух Тинякова уволилась и выехала к дочери в Краснодарский край.

Даниленков подготовил требование, чтобы Тинякову обязали явиться в прокуратуру. Та приехала, но негласно, тайком устроилась на квартиру, чтобы наблюдать за ходом расследования и быть начеку и в то же время не показываться на глаза людям. Но пока шло расследование, Ефим Моисеевич не раз выступал перед жителями города. После одной из таких бесед, когда работники прокуратуры обратились за помощью к трудящимся в клубе железнодорожников, Тинякову задержали и привели в прокуратуру.

У нее с проседью волосы, морщинистое лицо, заискивающий взгляд и к месту и не к месту оправдательное: «Вы мне приписываете, а ведь это ошибка. В крайнем случае — халатность...»

Через два месяца дело закончено, осужденные получили по заслугам.

...Вечер. Сегодня Даниленков свободен: нет срочных дел, не читает лекцию в клубе, не беспокоят звонки. Он гасит люстру и включает торшер. Мягкий рассеянный свет успокаивает. Рука привычно тянется к транзисторному приемнику. Легкий щелчок, и звуки сложной и чарующей мелодии Шостаковича заполняют комнату. Приемник стоит в полутени, но даже издали можно разобрать сверкающую вязь гравировки: «Даниленкову Е. М. от Генерального прокурора СССР за успехи в борьбе с преступностью...»

Б. ЛУНЕВ.

Как-то в узком кругу сослуживцев, после одного из совещаний, в непринужденном разговоре знакомый кандидат юридических наук доверительно поведал мне, что считает следственную работу особенно трудной, на которой, по сути дела, творчески работать можно лишь от силы восемь-десять лет.

— Я и сам проработал десять лет следователем: на практике убедился...

«Ну что ж, — попытался мысленно согласиться я со своим собеседником, — человек долгие годы занимается изучением труда следователя, пишет статьи, готовит большую работу. Видимо, утверждение его для многих может показаться вполне логичным и высокоавторитетным».

Однако я ни тогда, ни сейчас не могу с ним согласиться. То есть при всей сложности нашей работы, при наличии тех огромных трудностей, которые приходится преодолевать следователю на многих этапах своей деятельности, при всем том, что труд наш «требует и забирает всего человека» (а уж о нервной системе и говорить не приходится!) возраст следователя не может определяться какими-то календарными сроками, да еще столь короткими.

Я часто вспоминал наш разговор с авторитетным товарищем, его последовательность, веские аргументы и «железную доказательность» в споре, а на память приходило совсем другое. Мои товарищи А. Еркебаев, М. Аккулиев, Д. Музбулаков, К. Нугманов уже не один год следователями, но можно ли сказать, что они «выработались», что им пора менять профессию на более спокойную и «безвредную»? И можно ли утверждать это судя по положительным результатам их труда? И кто из них может сказать, что ему хочется покоя, легкой работы?

Жизнь, наша практика были лучшим возражением моему ученому собеседнику. Как и во многих профессиях, опыт — лучший помощник. Как и в любой профессии — чем больше стаж, тем легче и лучше работается. А у нас к тому же работа особенная: разнообразие дел, тактических и научных методов, творческих поисков и размышлений — все это не дает возможности оставаться в состоянии покоя, слепой исполнительности, отсиживания на рабочем месте «от и до». В этом — интерес и привлекательность нашей профессии. Но также и трудность. Следствие требует постоянного беспокойства и совершенствования. Это касается не только характера самой работы, но и волевой закалки работника.

Трудности нашего дела, безусловно, в определенной степени зависят и от того, насколько человек крепок, здоров, энергичен. Но кто может сказать, что все это даст результат при отсутствии жизненного и профессионального опыта? Кто сможет категорично утверждать, что энергия молодости побеждает знания и опыт? Не бывает ли чаще в нашей работе наоборот: когда молодой работник совершает ошибки даже не в силу отсутствия профессионального опыта, а скорее по причине элементарного незнания жизни? И не помогает ли опыт не растрачивать энергию, когда этого не нужно? Таких «но» немало в нашем споре...

Сложность, а порой и невозможность продолжительной работы следователем зачастую связывается с большой эмоциональностью многих случаев и происшествий, с неожиданностью некоторых дел, с необъятными трудностями в достижении полноты и всесторонности расследования. Однако такая работа доступна именно опытному и знающему свое дело следователю.

А если обратиться к практике, то можно без труда заметить, что лишь недостатком опыта и отсутствием должного уважения к профессии, к «каким-то мелочам» и можно объяснить такие факты, когда молодые работники считают для себя «неприятной и малопривлекательной» обузой изъятие и осмотр вещественных доказательств, производство экспертиз и т. п. Такая работа считается излишне обременительной, «грязной», в крайнем случае, «нетворческой». А раз так, то нетрудно представить и результаты: на одной «романтике» в расследовании далеко не продвинешься. Времени легких удач, везений и нетрудных дел в нашей профессии никогда не было и не будет.

Встречаются и другие отрицательные моменты в рассуждениях о профессии следователя. Я бы назвал это «профессиональным снобизмом». Иногда даже квалифицированные работники, зарекомендовавшие себя мастерами расследования так называемых «хозяйственных преступлений», с пренебрежением относятся к коллегам, расследующим дела об убийствах. «И любите же вы возиться с кровью, грязью, другими гадостями...» — замечают они порой. Ну что ж, можно только улыбнуться...

Да, приходится заниматься подобной грязной работой. Но, товарищи, не оттого только, что мы любим свою профессию! И не за это мы ее любим! А может быть, именно за тот ослепительный контраст отрицательного и прекрасного в характерах разных людей, из-за той невыразимой благодарности человеческого сердца, которое вместе с нами радуется торжеству справедливости. И это не высокие слова. В них сердцевина и благородная суть нашей профессии.

Кроме любви к своей работе, всегда требуются преданность ей, желание трудиться, высокое чувство долга и неистребимое желание во что бы то ни стало помочь пострадавшим. В этом заключается частично и ответ на вопрос о возрасте следователя. Вопрос этот должен решаться прежде всего в пользу опыта, инициативы и добросовестного отношения следственного работника к выполнению своих служебных обязанностей.