Даже цветы закраснелись — горюют они с Кифереей.
Грустный поет соловей по нагорным откосам и долам,
Плача о смерти недавней: «Скончался прекрасный Адонис!»
Эхо в ответ восклицает: «Скончался прекрасный Адонис!»
Кто ее скорбную страсть не оплакивал вместе с Кипридой?
40 Только успела увидеть Адониса страшную рану,
Только лишь алую кровь увидала, залившую бедра,
Руки ломая, она застонала: «Побудь здесь, Адонис,
Не уходи же, Адонис, тебя чтоб могла удержать я,
Чтобы тебя обняла я, устами к устам приникая!
О, пробудись лишь на миг, поцелуй подари мне последний!
Длится пускай поцелуй, сколько может продлиться лобзанье,
Так чтоб дыханье твое и в уста мне и в душу проникло,
В самую печень; хотела б я высосать сладкие чары,
Выпить любовь твою всю. Я хранить это буду лобзанье,
50 Словно тебя самого, раз меня покидаешь, злосчастный.
Ах, покидаешь, Адонис, идешь ты на брег Ахеронта,
К мрачному злому владыке,152 а я, злополучная, ныне
Жить остаюсь: я богиня, идти за тобой не могу я.
Мужа бери моего, Персефона! Ведь ты обладаешь
Силою большей, чем я, все уходит к тебе, что прекрасно.
Я ж бесконечно несчастна, несу ненасытное горе.
Я об Адонисе плачу о мертвом, повергнута в ужас.
Умер ты, трижды желанный, и страсть улетела, как греза;
Сохнет одна Киферея, в дому ее чахнут Эроты.
60 Пояс красы153 мой погиб. Зачем ты охотился, дерзкий?
Мальчик прекрасный, зачем ты со зверем жаждал сразиться?»
Так восклицала Киприда, рыдая, и с нею Эроты:
«Горе тебе, Киферея! Скончался прекрасный Адонис!»
Столько же слез проливает она, сколько крови Адонис,
Но, достигая земли, расцветает и то и другое:
Розы родятся из крови, из слез анемон вырастает.
Ах, об Адонисе плачьте! Скончался прекрасный Адонис!
Но не оплакивай больше ты в дебрях супруга, Киприда!
В диких трущобах, на листьях Адонису ложе плохое;
70 Ляжет на ложе твоем, Киферея, и мертвый Адонис.
Мертвый, он все же прекрасен, прекрасен, как будто бы спящий.
Мягким его покрывалом покрой, под которым с тобою
Ночи священные раньше на ложе златом проводил он.
Дремлется сладко под ним. Пусть и мертвый он будет желанным
Множество брось на него ты венков и цветов: пусть увянут.
Если он умер, то пусть и цветы эти с ним умирают.
Мажь его мазью сирийской и лей драгоценное миро154 —
Гибнет пусть ценное миро, погиб драгоценный Адонис.
«Ах, об Адонисе плачьте!» — в слезах восклицают Эроты.
80 Вот уже нежный Адонис положен на тканях пурпурных.
Возле него, заливаясь слезами, стенают Эроты,
Срезавши кудри свои; вот один наступает на стрелы,
Этот на лук наступил, у другого — колчан под ногою…
Тот распускает ремни у сандалий Адониса; эти
Воду в кувшинах несут, а вот этот бедро омывает.
«Горе тебе, Киферея!» — в слезах восклицают Эроты.
Здесь, возле самых дверей, угасил Гименей свой светильник,
Брачный венок растерзал, и «Гимен, Гименей» не поется
Песня его; нет, он сам запевает уныло: «О, горе!»
90 «Ах, об Адонисе плачьте!» — все громче ему отвечают
Воплем Хариты, тоскуя о мертвом Кинировом сыне;
Молвят друг другу они: «Ах, умер прекрасный Адонис!»
Плачет Диона, но громче пронзительным криком взывают
Мойры; его возвратить хотели б они из Аида,155
Шлют ему вслед заклинанья. Но их не услышит умерший;
Он и хотел бы внимать им, но Кора его не отпустит.
Нынче окончи свой плач, Киферея, смири свое горе!
Вновь через год тебе плакать и вновь разливаться в рыданьях.
Коль хороши мои песни, то славу уже мне доставят
Даже и те лишь одни, что доселе мне Муза внушила.
Если ж не сладки они, то зачем же мне дальше стараться?
Если б нам жизненный срок был двоякий дарован Кронидом
Или изменчивой Мойрой — и так, чтоб один проводили
В счастии мы и в утехах, другой был бы полон трудами, —
То потрудившийся мог бы позднейшего ждать награжденья.
Если же боги решили назначить нам, людям, для жизни
Срок лишь один, и притом столь короткий, короче, чем прочим,
10 Что же, несчастные, мы совершаем такие работы?
Что же, для цели какой мы в наживу и в разные знанья
Душу влагаем свою и все к большему счастью стремимся?
Видно, мы все позабыли, что мы родились не бессмертны
И что короткий лишь срок нам от Мойры на долю достался.
Раз предо мною во сне появилась царица Киприда,
Эроса-крошку держала своею рукою прекрасной,
В землю вперившего очи. И вот что она мне сказала:
«Милый пастух, обучи мне, пожалуйста, Эроса пенью!»
Это сказав, удалилась. А я своим песням пастушьим
Стал обучать его, глупый, — как будто хотел он учиться!
«Пан свирель изобрел, а флейту открыла Афина,
Лирой известен Гермес, Аполлон же кифарой прославлен».
Все рассказал я, но он моих слов закреплять не старался,
10 Песенки сам про любовь мне запел, рассказал мне о страсти
Он меж людьми и богами, о матери тоже поведал.
Все позабыл я, чем мною был Эрос обучен в ту пору;
Те же любовные песни, что он мне преподал, я помню.
Геспер, ты светоч златой Афродиты, любезной для сердца!
Геспер, святой и любимый, лазурных ночей украшенье!
Меньше настолько луны ты, насколько всех звезд ты светлее.
Друг мой, привет! И когда к пастуху погоню мое стадо,
Вместо луны ты сиянье пошли, потому что сегодня
Чуть появилась она и сейчас же зашла. Отправляюсь
Я не на кражу, не с тем, чтобы путника ночью ограбить.
Нет, я люблю. И тебе провожать подобает влюбленных.
Что тебе мило, Мирсон, весна, иль зима, или осень?
Может быть, лето? Какую пору возвратить ты хотел бы?
Лето, когда созревает все то, над чем мы трудились?
Может быть, сладкую осень, когда уменьшается голод?
Или ленивую зиму? Ведь люди зимою обычно
Греются в доме своем, наслаждаясь в покое бездельем.
Или красотка-весна тебе нравится больше? Скажи мне,
Что тебе по сердцу? Дай поболтаем, покуда свободны.
То, что устроили боги, нам, смертным, судить не пристало.
10 Все это свято и мило. Но все же тебе, как ты хочешь,
Дам я ответ, Клеодам, что всего я прекрасней считаю.
Лета совсем не хочу, потому что палит меня солнце;
Осени я не желал бы: она нам приносит болезни;
Гибельной стужи боюсь, приносящей снега и морозы.
Трижды желанная мне пусть весна бы весь год продолжалась.
Нас в это время не мучит ни холод, ни жаркое солнце.
Это зачатья пора и всеобщего время цветенья,
Ночи равняется день, и уравнены ясные зори.
КАЛЛИМАХ