Один из убитых был одет в странное одеяние. На нем был не то фрак, не то халат. Сперва шлеппеты приняли его за священнослужителя, но ошиблись. Ниже лежал как будто ксендз в длинной черной сутане, совершенно не похожей на непонятное одеяние мертвеца — довольно крупного и лысого мужчины. Только спустя несколько лет удалось установить, что странное одеяние было обычной, хотя и несколько старомодной визитной крылаткой. Эту крылатку впопыхах надел разбуженный ночью гестаповцами сеньор (старейшина) львовских, медиков профессор Адам Соловий, предполагая, что его повезут к какому-либо высокопоставленному лицу из германского командования.

Из кармана пиджака одного убитого вывалились золотые часы. Один из шлеппетов вытер часы о траву и передал стоящему поблизости шарфюреру. Тот достал из кармана старую газету и завернул в нее находку, чтобы позже, как это предписывали правила, сдать ее Шерляку для отправки вместе с другими драгоценностями, найденными при убитых, в кладовые имперского банка.

В лощине близ Вулецкой было отрыто в ту ночь тридцать шесть трупов, среди них трое женщин. После того как все трупы были вынуты из ямы и погружены на машины, несколько искателей спрыгнули в яму и долго руками обшаривали ее дно — не остался ли там еще кусок тела либо одежды.

Когда яма была засыпана, а на разровненной граблями ее поверхности посеяны семена травы, сам Шерляк, спустившись с холмика на место работы, осмотрел пристально всю землю вокруг, не осталось ли там какого-нибудь предмета.

Около часу ночи все «фигуры» вместе с охраной возвратились в Кривчицкий лес. Нагруженная трупами машина въехала за ограду и простояла со своей поклажей до рассвета.

После побудки в восемь утра трегеры стали освобождать кузов машины от трупов и подтаскивать их к огромному штабелю.

И вот только здесь, в первые часы нового наступающего дня, были названы шепотом фамилии трех известных всему Львову людей, судьба которых, окутанная загадочностью, вот уже свыше двух лет рождала множество самых противоречивых слухов.

При выгрузке трупов с машины выпали из карманов убитых документы на имя профессора математики Владимира Стожека и профессора-хирурга Тадеуша Островского. Заключенные украдкой прочитали эти фамилии и шепотом передавали их друг другу. Время для этого было. Как только брандмейстер поджег облитый маслом и бензином штабель, для всех остальных участников зондеркомандо 1005 наступила, как они ее называли, английская суббота — уикенд.

Они отдыхали, если можно только назвать отдыхом ничегонеделание в виду страшного зрелища.

Чем сильнее полыхало пламя, чем выше поднимались ею косматые языки, тем все чаще и чаще из ровно уложенных рядов трупов выскакивали то руки, то ноги.

Вечером, когда штабель пылал вовсю, в барак к заключенным вошел полицейский СД из тех, что вчера охраняли раскопки, и дал одному заключенному, в прошлом часовщику, поправить две подобранные им возле ямы автоматические ручки. Обе они были известной фирмы «Ваттерман». На одной из ручек тянулась надпись: «Витольд Новицкий». Другая ручка была с золотым ободком около полусантиметра ширины, насаженным около обычного зажима. И на этой ручке была надпись: «Д-р Тадеуш Островский».

Возможно, никто в мире и до сегодняшнего дня так ничего и не узнал об этих находках, если бы 19 ноября 1943 года группа заключенных после тайного оговора не напала бы внезапно на охрану тотенкомандо. Двое полицейских были убиты наповал, несколько ранено. Четыре человека из нападавших, оставшиеся в живых, прорвались в соседний лес, где впоследствии соединились с партизанами. Один из этих счастливцев, самый молодой шлеппет (осенью 1943 года ему было всего 17 лет), рассказал нам о могиле на Вульке и о том, кто был зарыт гитлеровцами в ней. Он привел нас на место раскопок и показал расположение могилы, след которой весной 1945 года узнавался отлично на не успевшей еще порасти травой почве, недавно освободившейся из-под снега.

Спустя несколько дней мы пришли на это место вторично. На этот раз нас сопровождал молодой врач Томаш Цешикский, сын профессора Антония Цешикского, зарытого в этой могиле. Пока юноша, потрясенный воспоминаниями, молча смотрел на очертания могилы, в которую падал и его отец, один из нас присел на бугорок и, нащупывая пальцами колючую прошлогоднюю траву, ощутил под ладонью твердый предмет правильных размеров. То была маленькая стреляная немецкая гильза с медным, позеленевшим капсюльком и отверстием, затянутым паутиной. Это был несомненный след произведенного здесь когда-то выстрела.

Пользуясь тем, что наш спутник, подавленный воспоминаниями, нахлынувшими на него с новой силой, погрузился в глубокое раздумье, мы стали обшаривать склон бугорка, спускавшийся к могиле. За каких-нибудь полчаса на площади в четыре квадратных метра мы нашли еще семь таких же гильз. Позже эксперт, осмотрев все эти восемь гильз, по ударам бойков, разбивших их капсюли, определил, что они были выстрелены из трех разных автоматов. Креме того, по следам земли, по позеленению металла эксперт определил, что гильзы эти пролежали на земле около четырех лет.

Трудно предположить, чтобы на такой маленькой площади, как четыре квадратных метра, могли расположиться три стрелка. Тем более, что они были бы незащищенными от противника. Таким образом, и по расположению гильз и по всем уже сказанным выше доводам можно было с полным основанием предположить, что патроны были расстреляны людьми, стоявшими в сомкнутом строю, почти локоть к локтю, и ведшими огонь по одной цели.

Такой целью могла быть группа смертников, стоявшая чуть-чуть пониже, на краю могилы. Стрелявшие вели огонь сверху, почти в упор, стоя спинами к возвышенности, по которой тянется улица Котляревского.

Находка на склоне бугорка — восемь маленьких гильз — подтверждала рассказ участника тотенкомандо. В тот же день, собирая во Львовском медицинском институте материал об убитых оккупантами профессорах-медиках, мы разыскали пожилую лаборантку, много лет работавшую под руководством доктора медицины Витольда Новицкого.

Лаборантка рассказала, что профессор В. Новицкий был увезен гитлеровцами на смерть вместе со своим сыном, бывшим майором польской армии.

На вопрос, обращенный к лаборантке, не помнит ли она, какая была автоматическая ручка у ее профессора, лаборантка ответила:

— Как же не помню, — ведь я сама ее покупала ко дню рождения профессора. Мы, сотрудники клиники, сложились, чтобы приобрести для нашего профессора какой-нибудь подарок. Решили — автоматическую ручку, но самой лучшей фирмы. Я купила ручку фирмы «Ваттерман», а потом гравер выгравировал на ней фамилию и имя профессора.

Таким образом, еще одно подтверждение рассказа участника команды смерти совпадало с доказательствами, полученными от других лиц.

30 июня 1941 года фашисты полностью захватили Львов. Пока передовые части захватчиков прорывались дальше, в городе расположились их армейские тылы, в том числе и чины Гегайме фельдполицай и приданных частей СД.(Гегайме фельдполицай — ГФП — тайная полевая полиция. СД — служба безопасности при рейхсфюрере СС. Широко разветвленная шпионско-террористическая организация немецкого фашизма) Как это следует из гитлеровских документов, в задачу таких карательных органов, следующих вместе с передовыми частями, входило следующее: «Вблизи фронта действуют отделы СД, связанные не с местом постоянного расположения, а с какой-нибудь действующей армией. Они продвигаются непосредственно за фронтом, приезжают в города через 2–3 дня после их захвата… Их действия не нуждаются в протоколах следствия, о деле остается лишь один коротенький отчет, и в зависимости от обстоятельств применяется практически лишь одна мера — смерть либо освобождение. Критерием при этом служит: может ли данный человек быть опасным для немцев или нет. Приговор выносит командир такой группы СД».

Немецкие офицеры в форме СС с изображением черепов на черных околышах заняли под свои отделы несколько зданий в южной, нагорной части Львова между Кадетской и Вулецкой улицами. Одно из этих зданий, высокий светло-желтый дом с колоннами, стоящий в палисаднике за решетчатой оградой, назывался Бурсой Абрагамовичей по имени богатого жертвователя, выстроившего бурсу.