Так была сорвана завеса, долгие годы скрывавшая тайны дома Барвинских — одного из преступных и весьма типичных очагов украинского буржуазного национализма.

…По затемненным улицам, поглаживая лучиками света вороненые булыжники, мчится длинная серая машина. Кроме шофера, она везет двух пассажиров.

Сидящий с шофером хозяин машины Бено Паппе — гауптштурмфюрер СС и криминаль-комиссар.

В четвертом отделении гестапо «дистрикта Галиция» Паппе возглавляет самое таинственное отделение 4-Н. Этот худощавый и лысоватый немец, с узкими губами, ведет внутри гестапо всю разведку и контрразведку, обладая при этом самыми широкими полномочиями. Паппе косвенно, да и то лишь по хозяйственным делам, подчиняется начальнику гестапо штандартфюреру СС Витиска и руководителю всей немецкой полиции безопасности в Галиции бригаденфюреру СС Диму. Во всем же остальном Паппе повинуется непосредственно главному управлению имперской безопасности и лично группенфюреру СС и генерал-лейтенанту полиции Мюллеру.

Сослуживцы из других отделов полиции прозвали Паппе «Сфинкс». Такое прозвище льстит самолюбию этого выскочки и делает его еще более загадочным. Да и в самом деле, в тридцать лет, кроме капитана войск СС, получить еще звание уголовного советника — большая честь.

Даже многие старые криминалисты Германии, начинавшие свою служебную карьеру еще во времена Веймарской республики и служившие до Гитлера канцлерам Брюнингу и Папену, и те не дотянулись до такого звания!

Всякий новый день приносит Паппе неудачи в этом загадочном старинном украинском городе. Вот вчера, например. Выводили из Замарстыновской тюрьмы закованного в кандалы коммуниста. По пути в машину он сбил с ног охранника и бежал. Трудно предположить, чтобы он мог устроить побег один, без посторонней помощи, да еще в кандалах! В него стреляли — и было попадание: следы крови протянулись до Татарской. Но в квартале домов, соединявшем Замарстыновскую и Жозковскую, след бежавшего потерялся. Правда, сегодня на рассвете гестапо нащупало квартиру, где мог скрываться беглец. Но стоило лишь агентам позвонить, как тот через кухонное окно перебрался пожарной лестницей на крышу и убежал по ней, скрылся, босиком, в серой пижаме. Хозяйка квартиры, украинка, задержана. У нее найдена улика, вполне достаточная для того, чтобы пустить ей пулю в лоб без промедления: перепиленные ножовкой ручные кандалы. Но какая польза от такой улики, когда тот, кому кандальные браслеты перетирали кисти, уже вторые сутки на свободе? Известно, что бежавшего зовут Альфред Пират, что родился он в Испании, а затем переехал в Польшу и некоторое время жил во Львове. Установлено, что в 1936–1938 годах Пират сражался на стороне красных в Испании, в батальоне Домбровского, в знаменитой Интернациональной бригаде. Пока он сидел в одиночке на Замарстыновской, Паппе получил из Мадрида от испанской полиции точные сведения об Альфреде Пирате. Теперь ясно, кто убил в ноябре 1943 года вечером на Задвужанской улице Львова железнодорожного полицейского, фольксдейче Михеля Трефлера. Возле убитого был обронен испанский самозарядный пистолет системы «Изарро», и уже тогда Бено Паппе высказал предположение — не орудует ли во Львове какой-либо из испанских республиканцев? Не иначе — это была работа Пирата! Но грош цена этим сведениям, когда бывалый антифашист, должно быть, с наступлением темноты может собственноручно срывать со стен расклеенные по всему Львову розыскные листы, в которых гестапо сулит выдать задержавшему Пирата 20 000 марок! И много добавил бы от себя лично к этой сумме Паппе, чтобы заполучить Пирата снова в свои руки, пальцы которых украшены массивными золотыми перстнями..

Вместе с Паппе в серой машине едет его первый помощник Вурм.

Отто Вурм — глаза Паппе, зоркие, хитрые, пронырливые. Вурм долго жил во Львове в польские времена, в фамильной квартире своего отца Ганса Вурма, офицера австрийской службы, человека «старой даты» и начальника разведки той самой Украинской галицийской армии, которая, пойдя в поход на Советскую Украину, покрыла себя несмываемым позором.

Отто Вурм был еще мальчиком, когда под ударами Красной Армии развалилась УГА, а ее старшины, оставляя в Виннице, Жмеринке и Гнивани умирающих от сыпного тифа рядовых стрельцов, возвращались в Западную Украину. Возвратился вместе с ними и Ганс Вурм. И хотя австрийская империя, интересам которой он служил, распалась, старый австрийский разведчик не терял надежд на ее восстановление. Он перед смертью завещал Отто: «Не брезгуй украинским языком, майн зонн! Пилсудчики здесь долго не удержатся. Возвратятся сюда наши, и тогда ты, знающий Львов, его людей и обычаи, станешь их глазами!»

Внимая советам покойного отца, молодой Отто Вурм поддерживал знакомство со львовскими адвокатами, которые хорошо помнили его папашу.

Летом Вурм загорал в бассейне «Железная Вода», вместе с украинскими студентами посещал их бурсу — Академический дом на улице Супинского, ходил с ними на забавы, праздновал пасху и рождество, веселился по очереди то на «Сильвестра», то на «Маланку», в ночи под католический и православный Новый год. Он намеренно хотел прослыть гулякой-парнем, а сам тайно все время поддерживал связь с секретарем немецкого консульства в Варшаве Карлом Биргом. Однажды к Вурму во Львов приехал помощник Бирга Рудольф Гутман, и Вурм, взятый гостем в его машину на Стрыйском шоссе, в течение доброго часа докладывал, как ведет свою работу во Львовском воеводстве филиал «Югенд-дейче партей».

Рано утром первого сентября 1939 года Отто Вурм сигнализировал ракетами с Высокого Замка фашистским бомбардировщикам, показывая военные объекты во Львове. За ним была снаряжена погоня. В его квартире сделали засаду. Но Вурм укрылся у родных жены-украинки. Думал, дождется там, в домике со статуей мадонны на фронтоне, прихода немцев, но они, как назло, не дотянулись каких-нибудь двух километров до центра Львова и задержались, остановленные Красной Армией, в предместье Клепаров. Еще той осенью 1939 года Вурм ждал от гитлеровцев хорошей должности во Львове, а тут прошел слух, что по настоянию Советского правительства фашиста отводят свои части на Сан и даже Перемышль переходит к Советам.

Ночью Вурм уже был в Засанье (граница только устанавливалась, и не зря в ту осень ее звали зеленой). За рекой Сан он связался со своим начальством из абвера. Вурм предполагал, что шефы, для которых он так долго работал в польском еще Львове, разведывая военные тайны гарнизона, встретят его с распростертыми объятиями и сразу же дадут ему погоны, если не гауптмана, то зондерфюрера.

Выяснилось, что продвижению Вурма по службе помешала, пусть ликвидированная к тому времени окончательно, но все же обозначенная в личном деле Вурма, женитьба на украинке.

Вопросы чистоты расы занимали и военную разведку гитлеровской Германии.

Один лишь Паппе, к которому, ссылаясь на знание Львова, с большими трудами перевелся из абвера Отто Вурм, делал вид, что не обращает большого внимания на неудачный выбор Вурмом подруги жизни.

Не было во Львове сколько-нибудь заметного интеллигента-украинца, которого бы наизусть не знал с его достоинствами и пороками Отто Вурм. И часто, в зависимости от личности названного, он, даже не заглядывая в картотеку 4-Н, докладывал Паппе: «Служил большевикам», «Якшается с поляками», «Старый русофил», «Будет делать, что мы прикажем из трусости», «Наш, еще с австрийских времен».

И. наконец, кто, как не Вурм, отыскал виновника побега военнопленных из львовской цитадели?

Вряд ли кто-либо другой, помимо Вурма, смог бы дознаться, что побегу содействовала одна из машинисток Украинского центрального комитета Иванна Макивчук.