В 1926 году, когда пилсудчики готовились к нападению на Советскую Украину, Степан Скрипник перебрасывается ими ближе к линии возможных военных действий, на Волынь. Сперва он довольствуется малым: работает секретарем волости и — по совместительству— в дефензиве. Много революционеров было выловлено на Волыни в 1926 году польской полицией благодаря точным наводкам Степана Скрипника. Пилсудчики понимают, что такой агент может быть полезен для них в более широких масштабах, и решают его «поучить». Наступает период в жизни Степана Скрипника, о котором он вспоминает в своем жизнеописании невнятной скороговоркой: «В том же году (1926) поступил в Высшую школу политических наук в Варшаве и успешно закончил ее в 1930 году».

Призадумаемся же теперь над этой странной метаморфозой, которая произошла в жизни бедного эмигранта, недавнего хорунжего петлюровских банд. То, если поверить его словам, польская полиция в 1922 году «арестовывает его вместе с другими эмигрантами за деятельную общественно-просветительную работу», то спустя четыре года этого же «поднадзорного» принимают очень охотно в одно из самых привилегированных высших учебных заведений польской столицы, причем в заведение, которое готовило не оппозицию для правительства пилсудчиков, а как раз наоборот — опытных, изворотливых политиков, которые бы могли укреплять антинародный правительственный курс.

Общеизвестно, что Высшая политическая школа в Варшаве готовила на средства государства политиков главным образом из числа польской помещичьей знати. Рядовому украинцу попасть туда было невозможно. В школу принимали лишь тех проверенных дефензивой украинцев, которые были согласны верой и правдой помогать режиму захватчиков.

Вовсе не случайно Степан Скрипник ускоренным темпом кончает Высшую политическую школу в 1930 году и немедленно едет на Волынь, помогать пилсудчикам тушить разгорающийся революционный пожар. Год 1930 — это год массовых выступлений рабоче-крестьянских масс Волыни и Галичины против жестокого господства захватчиков на окраинах Польши. Даже если мы обратимся к такой реакционнейшей газете, как «Дiло» — орган УНДО,— то и в ее освещении в номере от 19 октября 1930 года узнаем о пацификациях следующее:

«Советская пресса,— сообщает «Дiло» в статье «Вiдгомин подiй у Схiднiй Галичинi за Збручем»,— помещает обширные статьи, сообщая... что украинская буржуазия объединилась с польской буржуазией в борьбе против саботажей крестьянско-рабочих масс. Центральный Комитет Польской коммунистической партии опубликовал заявление, в котором утверждает, что украинский национализм подал руку польскому национализму для общего наступления на Киев. В заявлении одобряется саботаж, который будто бы носил характер классовой борьбы как против буржуазии, так и против украинских панов...»

В этой коротенькой заметке «Дiло» сквозь зубы признавало размах революционного движения на окраинах Польши. В заметке отражена общая политическая ситуация того времени, когда выпускник Высшей политической школы Степан Скрипник приехал из Варшавы на Волынь. Вы думаете, он выступил в защиту украинских крестьян «многострадальной Украины», которых пороли канчуками польские жандармы, убивая ни в чем не повинных людей, только за один портрет Тараса Шевченко, найденный при обыске? Ничего подобного! «Года 1931—1939,— сообщает канадский «Вютник»,— это время активной политико-общественной деятельности Степана Скрипника, ибо в эти годы он является послом украинского населения Волыни в польский сейм».

«Избранный» по указке своих хозяев в сейм, бывший петлюровский хорунжий, став обладателем посольского мандата, немедленно входит в так называемую группу другого предателя — Пети Певного ББ (так называемое сборище предателей — «беспартийный блок сотрудничества с правительством»). Этот «блок» докатился однажды до такого цинизма, что агитировал за открытые выборы, дабы «правительство знало, кто патриот отечества, а кто противник пилсудчиков». Агитировал за это и за другие крутые меры, укреплявшие режим пилсудчины, до хрипоты в голосе и Степан Скрипник, применяя на практике знания, полученные им у профессоров-иезуитов в высшей правительственной школе. Испытанный, проверенный не раз, агент контрразведки с посольским мандатом осуществляет политику ассимиляции и полонизации украинского населения Волыни. Конечно, он распинается перед населением в любви к «многострадальной Украине», так же как это делает и сейчас за океаном, выбросив по пути в Монреаль металлический жетон агента гестапо в бурные волны океана, но под покровом этой блудливой агитации он делает все, что приказывают ему господа складковские.

В селах Волыни по указанию Скрипника и его подпевал насаждаются «кулка рольниче»(Земельные кружки), «рiдна хата»; вокруг этих учреждений группируется различный сброд, и не случайно народ, быстро раскусив затею ставленников пилсудчины, называет, в частности, «рiдну хату» «хрунiвська пьяна хата»(Свинская пьяная изба).

Однако, несмотря на старания Пети Певного, в сейме нарастает оппозиция. И, чтобы разбить ее, пилсудчики советуют Скрипнику перекрасить на время фасад, войти в оппозицию и, прикинувшись ее сторонником, взорвать ее изнутри. Надо отдать должное, с этим заданием режима «санации» Скрипник справился неплохо. Одно время даже были наивные люди, которые иные его крикливые выступления со скамьи оппозиции воспринимали как искренний голос сердца этого пройдохи и алкоголика.

Прослышав о том, что осенью 1939 года в руки Красной Армии в одном из городов Западной Белоруссии попала значительная часть архивов дефензивы и некоторых польских министров, Степан Скрипник, несмотря на свои «оппозиционные» настроения предвоенных дет, мчится в «генерал-губернаторство», под защиту гитлеровских палачей. Ему не трудно было договориться с ними.

Жители города Ровно хорошо помнят времена 1941—1942 годов, когда бывший посол Степан Скрипник, мертвецки пьяный, разъезжал в машинах с гитлеровскими офицерами и проститутками и горланил по примеру юношеских лет «Ще не вмерла Украiна». Теперь за океаном, пользуясь тем, что там мало свидетелей этих его поездок по всей Украине, в роли архиепископа Степан Скрипник изображает из себя даже... жертву гитлеризма. Однако кого-кого, но в первую очередь жителей Волыни ему не провести.

Они хорошо помнят, как в 1943 году Скрипник снова вынырнул на Волыни. В своей биографии, опубликованной в «Вiстнике», об этом периоде жизни Скрипник Мстислав рассказывает снова скороговоркой:

«Такое неопределенное и бездеятельное состояние тяжелой жизни продолжалось у еп. Мстислава до 22 сентября 1943 года, когда начались бои между немцами и большевиками под самым Киевом. Благодаря дезорганизации, наступившей среди немцев с помощью украинских патриотов, епископ Мстислав имел возможность выехать в Галицию, а позже в Польшу, где он пробыл до весны 1944 года...»

Алкоголь ослабил память епископа Мстислава. Так и быть, мы ему поможем. В одном из его жизненных маршрутов между Киевом и Галицией, в 1943 году, была продолжительная остановка на Волыни, точнее, в старинном городе Корец, о которой Мстислав предусмотрительно умалчивает.

Он приехал в Корец с отличными документами гестапо и сразу же нашел своего старого друга Голинского, известного также под псевдонимом Виталий Юрченко. Антисоветские брошюрки, сочиняемые некогда Виталием Юрченко, издавались на средства петлюровцев и пилсудчиков и распространялись на Волыни через «рiдну хату». Староста (фервальтер) Корецкого района и агент гестапо Голинский-Юрченко принял с распростертыми объятиями своего старого дружка с панагией на груди. Они решили тряхнуть стариной. Голинский на несколько дней закрыл свою «канцелярию», епископ снял рясу, и оба они, оставшись наедине с проститутками в уютной квартире «писателя», предавались в течение нескольких дней неудержимым оргиям. Подручные Голинского едва успевали свозить спирт и самогонку из окрестных сел для своего старосты и его гостя. Старожилы Корца могут порассказать немало интересных подробностей о визгах и криках, которые раздавались ночью на этой вилле, где гуляли «братья по оружию», старые борцы за «многострадальную, самостийную Украину», ставшие агентами дефензивы и гестапо.