Церковь в разные времена травила ученого Галилея, сожгла на костре инквизиции выдающегося мыслителя средневековья Джордано Бруно, преследовала его современника — первопечатника Ивана Федорова, предавала анафеме Пугачева и гения русской литературы Льва Толстого, издевалась над польским писателем Стефаном Жеромским. Но не было случая, чтобы церковь подняла гневный голос протеста, направленный против убийц из стана сильных мира сего.

Так случилось и во Львове после страшной ночи с 3 на 4 июля 1941 года, когда весть о чудовищном преступлении, совершенном палачами, благословленными церковью и Шептицким, потрясла сознание всех честных людей старинного города.

1 августа 1944 года на самолете, открывшем снова пассажирскую линию Москва — Львов, мы прилетели в старинную столицу Червонной Руси, освобожденную войсками Первого Украинского фронта.

В тот день исполнялось ровно три года со дня включения Львова в «Генеральное губернаторство». Это произошло наперекор надеждам украинских националистов, которые верно служили Гитлеру и предполагали, что он смилостивится и разрешит им образовать если не «самостийную украинскую державу», то хотя бы протекторат.

В надежде на такую милость они сколотили для передовых частей вермахта два диверсионно-разведывательных батальона — «Нахтигаль» и «Роланд». Думая, что Гитлер оценит их заслуги, националистические террористы и предатели подвизались также на его шпионской службе, работали переводчиками и агентами в штабах, в гестапо, были глазами и ушами немецкой администрации, двигавшейся за гитлеровскими войсками на восток.

Рассказы о том, что «было за немцев», широко расходились по Львову. Жители говорили о массовых казнях, о том, как гитлеровцы вешали заложников на Краковской площади и под Тремя каштанами. Они вспоминали, как провозили тысячи полуголых, избитых людей на открытых трамвайных платформах — лерах истреблять на Пески, за предместье Лычаков, как сжигали потом их трупы. Они рассказывали, как гитлеровцы уничтожали огнем целые кварталы львовского гетто.

Но была одна трагическая и загадочная история оккупационных лет, о которой говорили нехотя, вполголоса, неуверенно и с оглядкой, так, будто кто-то из прямых участников ее находился рядом, мог услышать и покарать слишком разговорчивого информатора.

Это была история исчезновения большой группы львовской интеллигенции.

Даже близкие родственники пропавших в одну ночь львовских ученых говорили об этой страшной для них пропаже весьма неохотно, будто боялись, что им отомстят за такие рассказы.

Занимаясь расследованием гитлеровских зверств, мы долго не могли понять, где кроется причина этой запуганности.

...Однако, по мере того как фронт передвигался на запад и даже для самого осторожного обывателя становилась очевидной неизбежность близкого разгрома Германии, завеса, прикрывавшая страшные подробности исчезновения ученых, постепенно отодвигалась и все чаще на трех языках мы слышали от старожилов Львова: «То була страшна масакра!», «То, проше пана, было жахливе мордерство!», «Это было ничем не оправданное злодейское убийство!»

Теперь мы можем совершенно точно рассказать, что же произошло во Львове двадцать три года назад— в трагическую ночь с 3 на 4 июля 1941 года, вскоре после того, как на рассвете 30 июня авангардные части гитлеровской армия ворвались во Львов.

В ту ночь были захвачены и арестованы в своих квартирах гитлеровцами следующие лица:

профессор стоматологии Антоний Цешинский, доцент хирургии Владислав Добржанецкий, профессор патологии и терапии Ян Грек, доцент-окулист Ежи Гжендельский, доцент Ветеринарного института Эдмунд Хамерский, профессор хирургии Генрих Хиля-рович, профессор Роман Лонгшам де Берье, профессор математики Антоний Ломницкий, доцент гинекологии Станислав Мончевский, профессор патологической анатомии Витольд Новицкий, профессор хирургии Тадеуш Островский, профессор Политехнического института, прекрасный знаток карпатских нефтяных месторождений Станислав Пилят, доцент-педиатр Станислав Прогульский, профессор патологии и терапии Роман Ренцкий, профессор машиноведения Роман Виткевич, профессор — специалист по электрическим измерениям Владимир Круковский, профессор гинекологии Адам Соловей, профессор судебной медицины Владимир Серадзский, профессор математики Владимир Стожек, профессор общей механики Казимир Ветуляни и профессор геодезии Каспар Вайгель.

Кроме того, в квартире профессора Островского вместе с ее хозяином были захвачены и вывезены затем на сборный пункт: жена профессора, учительница английского языка, подданная США, Кетти Демкив, ординатор госпиталя Станислав Руфф вместе с женой и сыном Адамом — инженером-химиком.

Из квартиры профессора Яна Грека были взяты жена профессора и академик, известный польский литератор и член Союза советских писателей Украины Тадеуш Бой-Желенский.

Из квартиры профессора права Романа Лонгшама де Берье гитлеровцы выволокли и бросили в машину трех его сыновей. Подобная участь постигла двух сыновей профессора Стожка и сына профессора Новицкого — военного врача, который был незадолго перед этим интернирован советскими войсками, а затем выпущен на свободу и вернулся во Львов, к отцу.

Один из лучших польских знатоков гражданского права, потомок гугенотов, поселившихся в Польше, ученый мировой славы, Роман Лонгшам де Берье был делегатом Международного конгресса по сравнительному праву в Гааге в 1922 году и съезда славянских юристов в Братиславе. С осени 1939 года и до гитлеровского нападения на Советский Союз, став профессором Львовского университета имени Ивана Франко,

Лонгшам де Берье преподавал сравнительное гражданское право заграничных государств, воспитывал советское студенчество. Он установил тесные, дружеские контакты с профессорами Харьковского юридического института и всесоюзной Академией наук. Вместе с делегацией ученых Львова он побывал в Москве, на научной юридической сессии.

Жена профессора, до его исчезновения веселая, живая блондинка, состарившаяся в течение одной ночи, говорила нам позже:

«Такого парада, как я, пожалуй, никто в мире не принимал. Когда их выводили, я стояла в дверях. Сначала шел муж, потом старший сын, потом второй, наконец, третий. Шли, глядя на меня...»

В 1936 году автор трехсот семидесяти одной научной работы, стоматолог, имеющий мировую славу, профессор и доктор медицины Антоний Цешинский, как пионер мировой стоматологии, на конгрессе ФДИ («Федератион Донтайр Интернационале») в Брюсселе был награжден Большой золотой медалью имени В. Д. Миллера и Почетным дипломом. Эта золотая медаль весом двести пятьдесят граммов и диплом, врученный ему от двадцати восьми государств, в том числе и от Советского Союза, небрежно опустил в свой карман пришедший арестовывать профессора гитлеровский офицер.

Свидетели этой сцены — вдова профессора Розалия Цешинская, проживающая сейчас в городе Гливице, и сын профессора — доктор Томаш Цешинский, проживающий во Вроцлаве, воскрешая подробности той ночи, рассказали мне:

«Когда Антоний Цешинский надевал пиджак, мы дали ему носовой платок и пару носков. Офицер жестом запротестовал, давая понять, что это профессору не пригодится».

Когда Розалия Цешинская протянула мужу бутылочку с лекарством «Дигиталис», которым пользовался профессор в связи с серьезной болезнью сердца, офицер настороженно спросил:

«Что это?»

«Лекарство. У моего мужа больное сердце».

Немец взял бутылочку, осмотрел ее, понюхал и, отставив, сказал:

«Оно ему уже не понадобится...»

В квартире профессора-пенсионера Адама Соловья был арестован внук ученого — Монсович. Вместе с пожилым педиатром Прогульским был арестован его сын Андрей. В тюремную машину вместе с профессором Вейглем затолкали и его сына.

Из квартиры известного во Львове хирурга Добржанецкого были взяты вместе с ним его приятель — доктор права, беженец из Гданьска Тадеуш Тапковский и муж служанки, фамилия которого до сих пор не установлена.