Волею судеб молодой Голденкалф в компании со спасенными им от позора моникинами попадает в их края, расположенные где-то за южным полярным кругом. Моникины насеяли два государства — Низкопрыгию и Высокопрыгию, жители которых отличались тем, что в первом хвосты моникинов обрубались, а во втором сохранялись естественной длины и даже удлинялись.
Низкопрыгия — республика, ее граждане происходят из Высокопрыгии. Хвост здесь усекают по мерке, чтобы таким способом помешать возникновению аристократии ума, ибо хвост-то и является вместилищем разума. В королевстве Высокопрыгии, наоборот, кичатся длинными хвостами.
Читатели понимали, что под Низкопрыгией Купер подразумевал Соединенные Штаты Америки, а под Высокопрыгией — Великобританию. В романе содержится весьма язвительная критика американской демократии. Граждане Низкопрыгии кувыркаются над двумя политическими линиями, существующими в этой стране, «с такой же точностью и быстротой, с какой гвардейский полк пристегивает патронные сумки».
Описание существующих в Низкопрыгии порядков — наличие двух общественных мнений — горизонтального и вертикального; благородное соперничество за занятие должностей в духе принципа ротации; продажа редакторам газет эликсира ума из отрубленных хвостов; существование учреждений двух категорий — условных и подменительных; наличие конституции, называемой Великой Национальной Аллегорией; главы государства, именуемого Великим Сахемом; двух палат Национального Собрания, членов которых называют «загадками» и «легионом»,— все это было едкой и остроумной сатирой на порядки, существующие в США.
Примеры сатирического изображения жизни американского общества можно легко продолжить. Чего, например, стоит уничтожающе точное описание общественных процессов в стране под видом большого нравственного затмения, когда Великий Безнравственный Постулат на время затмевает Великий Нравственный Постулат. Тщеславие сменяет Благотворительность, Политическая Интрига затмевает Правдивость, Честность, Бескорыстие и Патриотизм. Затем все скрывается в тени Великого Денежного Интереса, сопровождаемого ростом Амбиции, Ненависти и Зависти. Затмение завершается только после прохождения фазы Несчастья и фазы Бедствий.
Читаешь сегодня эти страницы и кажется, что они написаны только вчера и отражают нынешнее состояние дел в Соединенных Штатах Америки. «Трагикомический, романтико-иронический» роман «Моникины» остается злободневным произведением и сегодня, и вряд ли случайно в США эта книга давным давно забыта и известна только историкам литературы.
Проживание писателя в Куперстауне было далеко не таким безоблачным, как он предполагал. Стычки с местными жителями из-за права пользоваться принадлежащим Куперу участком земли сменялись нападками в печати по поводу тех или иных заявлений писателя, пришедшихся не по душе партии вигов. Собрание граждан Куперстауна постановило изъять все книги писателя из городской библиотеки. Купер жаловался друзьям, что он на собственной шкуре познал, что такое тирания американского общества и американской печати. Он осознавал всевозрастающую роль крупного капитала и в частных письмах обращал внимание на «развернувшуюся ныне политическую схватку... между человеком и долларом»[27].
Европейские путевые очерки, публицистические заметки и «Моникины» успеха в Америке не имели и не принесли Куперу так необходимых ему денег. И хотя он намеревался перестать писать романы, он снова берется за перо. Два его следующих романа — «Домой, или Погоня» и «Дома» — увидели свет в 1838 году. В первом описывается путешествие двух братьев американцев Эдварда и Джона Эффингхемов вместе с Евой, дочерью Эдварда, на американском пароходе «Монток» из Англии в США. Эффингхемы возвращаются домой после длительного пребывания в Европе. На корабле они сталкиваются с самыми разнообразными человеческими типами — развязным и грубым редактором провинциальной американской газеты Стедрастом Доджем; добродушным капитаном корабля Траком; мелким клерком, выдающим себя за барона; настоящим бароном, скрывающимся под именем своего слуги; жаждущим приключений юным американцем.
Взаимоотношения между пассажирами на борту судна, сами по себе занимательные и раскрывающие определенные манеры и черты американцев, развиваются на фоне приключений, которые выпадают на долю «Монтока» и его пассажиров. Здесь и погоня за «Монтоком» английского военного корабля, и схватка с арабами на африканском берегу, и жестокий шторм. В конце концов все завершается благополучным прибытием корабля в Америку.
«Дома» описывает жизнь Эффингхемов в Нью-Йорке и в небольшом селении Темплтон неподалеку от города. Если в предыдущем романе все было насыщено действием, одно приключение сменялось другим, то здесь читатель находит, по выражению американских критиков, описание «монотонной и уродливой обыкновенной американской жизни». В перипетиях схваток Эффингхемов со своими соседями легко узнаются факты из жизни самого Купера. Да и сам Темплтон для знающих читателей был весьма и весьма похож на Куперстаун после возвращения писателя из Европы.
Весьма резкая критика американских институтов — так называемого общественного мнения, газет, судей — вызвала бурю негодования. Некоторые нью-йоркские газеты называли Купера «клеветником, который является настоящим предателем национальной чести и национального характера». Критические статьи о романе были настолько резкими, что недоброжелатели утверждали, что с автора «живьем содрали шкуру». Друг писателя, известный изобретатель Морзе в письме сетовал: «Было бы лучше, если бы вы вообще не написали этого романа»[28].
Купер между тем был занят совершенно необычным для него делом — заканчивал «Историю военно-морского флота США», научный труд, материалы для которого он собирал всю свою жизнь. Опубликованная в 1839 году эта книга также вызвала нападки со стороны ряда военно-морских офицеров и их родственников, которые считали, что Купер неточно описал одно из первых сражений ВМФ США — на озере Эри. И снова Купер отвечает своим критикам в печати, снова объясняет им, чем он руководствовался, давая именно такую трактовку описанных событий.
В ряде газет отмечалось, что новые книги Купера свидетельствуют о том, что он «исписался» и не способен больше создать ничего, что могло бы встать в один ряд с его лучшими романами о Кожаном Чулке. Друзья советовали ему написать что-нибудь в духе его романов «о море или об индейцах». Да и сам писатель давно уже подумывал о том, как бы соединить в одном романе эти две темы — индейцев и водную стихию. В результате на свет появился роман «Следопыт, или На берегах Онтарио» (1840). В нем перед читателями снова предстали хорошо знакомые герои — Следопыт—Кожаный Чулок и Чингачгук—Великий Змей.
По времени действия роман этот занимает место между «Последним из могикан» и «Пионерами», Сорокалетний Следопыт встречает юную Мэйбл, дочь сержанта Дунхема, и влюбляется в нее. Приключения на берегу и на озере Онтарио заканчиваются тем, что Мэйбл выходит замуж за молодого Джаспера Уэстерна, лоцмана «Резвого» с озера, а Следопыт с Чингачгуком снова исчезают в лесу.
Говоря об этом романе американского писателя, Бальзак подчеркивал, что «простые сюжеты... указывают на большую творческую силу и всегда таят в себе неисчислимые богатства... Тут Купер снова становится великим Купером. Описание лесов, реки и водопадов, хитрости дикарей, разрушаемые Великим Змеем, Джаспером и Следопытом, дают ряд чудесных картин, неподражаемых, как и в предшествующих романах. Тут есть от чего прийти в отчаяние любому романисту, который захотел бы пойти по стопам американского автора. Никогда типографской печати не удавалось так затмить живопись. Вот школа, где должны учиться литературные пейзажисты, здесь — все тайны искусства».
Но эти достоинства романа, отмеченные великим французским писателем, остались вне поля зрения многих американских критиков. Газета «Ивнинг сигнал» («Вечерний сигнал») утверждала, что «Следопыт» невозможно читать. С критиком вечерней газеты соглашались и другие органы американской печати. Даже в общем-то положительные отзывы о романе содержали намеки на то, что писатель «наконец-то взялся за ум», и выражали надежду, что «отныне война между нашим романистом и общественностью наконец-то прекратится». В некоторых газетах Купера продолжали изображать, как «кровожадного краснокожего индейца, раскрашенного в краски войны, с пояса которого свисают скальпы бледнолицых»[29].