— Почти все,— сказал я.— Вы тоже можете здесь поселиться, если перемените очки.
Девушка хихикнула и, потупившись, провела пальцем черту на столе.
—: Вы имеете в виду те раскосые очки?
— Угу. Теперь насчет Оррина. Мы добрались до Калифорнии и до Бэй-сити. Что дальше?
Девушка, немного подумав, нахмурилась и стала изучать мое лицо, как бы готовясь принять важное решение. Потом слова полились потоком:
— За последние полгода Оррин написал только два раза маме и три — мне. Последнее письмо пришло несколько месяцев назад. Мы забеспокоились. Тут как раз подошел мой отпуск, и я решила съездить к нему. До этого Оррин никогда не покидал Канзас.
Девушка замолчала.
— Почему вы ничего не записываете? — удивилась она.
Я что-то проворчал.
— Я думала, детективы всегда записывают сведения клиента.
— Продолжайте,— сказал я.— Вы дошли до своего отпуска. Дальше что?
— Я написала Оррину, что собираюсь приехать, но ответа не получила. Тогда я послала ему телеграмму из Солт-Лейк-сити, но он тоже не ответил. Мне оставалось только поехать туда, где он жил. Это был ужасно ^длинный путь, я долго ехала на автобусе. Он жил в Бэй-сити на Айдахо-стрит, дом 449.
Орфамей опять помолчала и повторила адрес, но я и его не записал. Я просто сидел за письменным столом и разглядывал ее очки, гладкую прическу, дурацкую шляпку, ногти без лака, ненакрашенные губы и кончик языка, которым она облизывала губы.
— Вы представляете себе Бэй-сити, мистер Марлоу?
— Мне знакомо дно: каждый раз, отправляясь туда, не мешало бы обзавестись запасной головой. Закончить эту историю за вас?
— Что?! — в изумлении пробормотала она.
— Вы приехали туда и узнали, что брат съехал. И вам неизвестно куда. Вы опасаетесь, что он погрязав грехе разврата в фешенебельной квартире на плоской крыше многоэтажного дома в компании с шикарной девицей в норковом манто.
— Ради Бога!
— Я был слишком резок? — осведомился я.
— Прошу, мистер Марлоу,— сказала девушка,— не думайте плохо об Оррине. Если бы он услышал вас, то заставил бы пожалеть о сказанном. Он очень скромен и застенчив. Но я не знаю, что с ним произошло. Он жил в дешевом доме, где сдаются меблированные комнаты, и тамошний управляющий мне не понравился. Неприятный человек. Он сказал, что Оррин съехал две недели назад неизвестно куда и это его совершенно не интересует. Единственное, что он хочет — это добрый глоток джина. Не понимаю, почему Оррин поселился в таком доме?
— Вы что-то сказали о глотке джина? -— спросил я.
Девушка покраснела:
— Я просто повторила слова управляющего.
— Ладно, продолжайте.
— Ну, я позвонила брату на работу, в «Кэл-Вестерн компани». Мне сказали, что он уволился и что больше им ничего о нем неизвестно. Тогда я связалась с почтой и поинтересовалась, не уведомил ли их Оррин о перемене адреса. Мне ответили, что подобную информацию они мне дать не могут, так как это против правил. Я объяснила, что я его родная сестра, и тогда мужчина сказал, что Оррин не заявлял об изменении адреса. После этого я окончательно встревожилась. Он мог попасть в катастрофу или что-нибудь в этом роде...
— А. вам не приходило в голову обратиться в полицию?
— Я не решилась. Оррин мне этого никогда бы не простил. У него всегда был тяжелый характер. Наша семья...
Девушка заколебалась, и в ее глазах появилось странное выражение. Потом она закончила:
— Наша семья не привыкла иметь дело с полицией.,
— Послушайте,— устало проговорил я,— речь же идет не о краже бумажника, а о том, что человека могла сбить машина, он мог потерять память.
Орфамей искоса направила на меня неприязненный взгляд,
— В таком случае нам сообщили бы, ведь у пострадавшего в карманах есть документы.
— Иногда их не бывает.
— Вы хотите напугать меня, мистер Марлоу?
— Если бы и хотел, то этого мне не удалось. Скажите, что, по вашему мнению, могло произойти с братом?
Она подняла тонкий палец и лизнула его кончиком языка.
— Если бы у меня были предположения, я бы не обратилась к вам. Сколько это будет стоить?
Выдержав паузу, я спросил:
— Вы хотите, чтобы я нашел его без помощи полиции?
— Да.
— Угу. Ну что ж, я назвал вам мою таксу.
Девушка, положив сцепленные руки на край стола, сжала их. Я отметил, что она делала много бесцельных движений.
— Я подумала, что вы сразу можете разыскать его,— сказала она.— Я могу потратить на это не больше двадцати долларов. Мне же нужны деньги, чтобы здесь жить и есть, а также на обратную дорогу, а все сейчас так дорого...
— Где вы остановились?
— Я предпочла бы не сообщать вам.
— Почему?
— Просто так. Я опасаюсь гнева Оррина. Я ведь всегда могу позвонить вам, не правда ли?
— Угу. А кроме Оррина, вы больше ничего не боитесь, мисс Куэст?
Моя трубка погасла. Я зажег спичку и стал ее раскуривать.
— Курение — отвратительная привычка,— заметила она.
— Вероятно,— согласился я.— Но за двадцать долларов я не могу от нее отказаться. Это будет стоить гораздо дороже. И прошу не уклоняться от моих вопросов.
— Не смейте так разговаривать со мной! — вспыхнула девушка.— Курение — отвратительная привычка. Мама никогда не разрешала папе курить в доме, даже после того, как у него был удар. Иногда он просто сидел с пустой трубкой во рту, но ей и это не нравилось. Она говорила, что лучше отдать деньги церкви, чем потратить их на табак.
— Я начинаю понимать,— обронил я,— В такой семье, как ваша, не могло не появиться паршивой овцы.
Девушка вскочила.
— Вы мне не нравитесь,— заявила она.— Вряд ли я вас найму. Если вы намекаете на Оррина, то могу уверить, что не он паршивая овца в нашей семье.
Я не шевельнулся. Она продефилировала к двери, взялась за ручку, потом повернулась, снова подошла к столу и заплакала. Я на это никак не прореагировал. Она достала маленький носовой платок и вытерла глаза.
— Теперь вы, вероятно, начнете узнавать, обратитесь в полицию,— всхлипывая, проговорила она.— И до манхэттенских газет дойдут какие-нибудь грязные слухи, и нас опозорят на весь город.
— Ничего подобного вы не думаете. Прекратите действовать мне на нервы и покажите фотографию Оррина.
Девушка поспешно убрала платочек, покопалась в сумке и вытащила конверт. Я взял его. Он был тонкий, в нем могла быть пара снимков. Я не стал открывать его.
— Опишите брата,— попросили.
Девушка, сдвинув брови, задумалась.
— В марте ему исполнилось двадцать восемь лет. У него голубые глаза и светло-каштановые волосы, гораздо светлее моих. Он зачесывает их назад. Брат высокий и худой. Одно время носил усики, но мама заставила его сбрить их. Она сказала...
— Можете не говорить, зачем. Наверно, они понадобились священнику для набивки подушки.
— Я не разрешаю так говорить о моей маме! — воскликнула она, побледнев от гнева.
— Не валяйте дурака. Я мало что знаю о вас, но можете не прикидываться святой невинностью. У Оррина есть какие-нибудь особые приметы, вроде родинок, или шрамов, или татуировки на груди двадцать третьего псалма? И пожалуйста, не краснейте.
— Не кричите на меня. Почему вы не посмотрите фотографии?
— Потому что на них он, скорее всего, снят в одежде. В конце концов, как его сестра, вы должны знать подобные вещи.
— Нет, у него ничего такого нет,— ответила она,— кроме небольшого шрама на левой руке, где ему удаляли жировик.
— Каковы его привычки? Как он развлекается, если исключить то, что он не пьет, не курит и не ухаживает за девушками?
— Откуда вам это известно?
— Ваша мать рассказывала мне.
Девушка улыбнулась. Я начал подозревать, что в ее характере можно обнаружить неожиданные черты. Кроме того, у нее были белоснежные зубы и, улыбаясь, она не обнажала десны. Это уже было кое-что.
— Не говорите глупостей,—сказала она,—У Оррина был хороший фотоаппарат, и ему нравилось снимать людей врасплох. Иногда они очень злились на это. Но Ор-рин говорил, что люди должны знать, как. они выглядят на самом деле, без прикрас.