Доктор Тревор замялся, но потом ответил:

— Джеймс Пендрейк. Это имя вам знакомо?

Имя было незнакомым.

— Повторяйте его все время, — сказал врач, — пока не привыкнете.

— Это ваша жена, миссис Элеонора Пендрейк, — с удовлетворением в голосе сказал врач.

Его заранее предупредили о ее приходе, и поэтому Пендрейк с нескрываемым любопытством смотрел на стройную, привлекательную молодую женщину, стоявшую в дверях.

Он не мог припомнить, видел ли ее раньше, но она быстро подошла к койке, обняла его и поцеловала. Потом отступила на шаг назад.

— Это он, — сказала она голосом человека, который только что вышел из тюрьмы на свободу.

Потом с признательностью посмотрела на врача.

— Спасибо вам, что помогли нам найти друг друга, — поблагодарила она. — Когда можно будет забрать его отсюда?

— Сегодня же, — последовал ответ. — Поскольку у него будет надлежащий медицинский уход, то самое лучшее место, где он мог бы набраться сил… — врач запнулся, — и восстановить свою память — его собственный дом. И не беспокойтесь — это останется между нами. Я переговорю с вашим личным врачом. Как вы, наверное, знаете, ассоциация медиков неодобрительно относится к предварительной публикации данных о пациентах. Мы будем наблюдать за процессом восстановления памяти, но статья по этому поводу будет опубликована не раньше чем через три, четыре или, возможно, пять лет.

Вскоре Пендрейк действительно вернулся в «нормальное» состояние. Кое-что из его способностей сохранилось. Но в целом того состояния самовосстановления уже не было. Там, где раньше ему хватало одного взгляда на людей или вещи, после чего он не испытывал никакой потребности обсуждать их, теперь его начали интересовать подробности. И книги с содержащейся в них информацией стали для него важны.

В доме поместья Пендрейка в Кресцентвилле его мозг вскоре прошел тщательную обработку в определенном направлении. Элеонора чисто по-женски не могла удержаться от того, чтобы не изменить факты, касающиеся их длительной размолвки. Поскольку для этого пришлось изменить и многие факты, касающиеся самого Пендрейка, то вскоре ее воображение родило фантастическую историю о пылкой любви, охватывающей их прошлое.

Она рассказала ему о его находке двигателя и посещении ими аэрогельных башен, после чего она некоторое время оказалась в фермерской колонии на Венере.

— Они сами называли себя идеалистами, — с негодованием произнесла она. — Они утверждали, что не хотят, чтобы безумие Земли было перенесено и на другие планеты. Но они удерживали меня там без мужа. Я была единственной одинокой женщиной.

— А где же был я? — удивленно спросил Пендрейк.

Они уже укладывались спать, когда возник этот разговор. Элеонора ничего не ответила, пока не надела ночную рубашку, после чего, подойдя к мужу, произнесла тревожным голосом:

— Возникла какая-то крайняя необходимость, и поскольку твое тело подверглось облучению их космического привода, и к тому же у тебя была редкая группа крови, то ты им зачем-то срочно понадобился. Я так и не смогла до конца разобраться во всем этом, но так как именно благодаря этому случаю у тебя снова выросла рука, то я на самом деле не держу на них зла. Я не могу представить себе, каким образом тебе удалось сбежать от них, но тем не менее ты оказался в том госпитале.

Позже Пендрейк лежал, прислушиваясь к ее ровному дыханию, и размышлял над тем, что только что узнал о себе. Совсем немного, и он ощущал себя совершенно незащищенным и уязвимым: этим людям, которые тайно пытались колонизировать другие планеты, несомненно известно его постоянное место жительства — здесь, в Кресцентвилле. Доказательство тому: они переправили Элеонору на Землю и возвратили ее домой.

Они знали… но отнюдь не он!

Прежде чем он наконец перевернулся на бок и уснул, Пендрейк принял решение. Ситуацию нельзя было оставить в таком подвешенном состоянии.

Он должен был узнать правду.

Пройдя под аркой бара, Пендрейк оказался на Пятидесятой улице… И остановился как вкопанный.

Напротив него находились две аэрогельные башни, именно там, где, как сказала Элеонора, они и должны были быть. У него даже возникло убеждение, что он это место знает, словно какое-то воспоминание шевельнулось в нем. Но он отбросил его как фантазию. Он решил, что ему известно о себе лишь то, что ему было сообщено, и ничего больше.

Тем не менее через несколько секунд он понял, что что-то тут не так. Потом он увидел, чего именно недостает — огромной вывески «Поселенческий проект Сайруса Лэмбтона», которая, по словам Элеоноры, висела между башнями.

Нахмурив брови, Пендрейк перешел улицу и заглянул в окно. Но плакат поменьше, ранее украшавший интерьер приемной, где были даны немногочисленные, но подробные инструкции возможным эмигрантам, тоже исчез.

За оконным стеклом в глубине комнаты за столом сидела женщина спиной к окну, и Пендрейк, сам не зная почему, предположил, что это Мона Грейсон, дочь изобретателя двигателя.

Пендрейк толкнул дверь и вошел. Он появился здесь сегодня, чтобы поговорить с доктором Грейсоном, и, возможно, ему это удастся.

— Фам што-нибуть нушно?

Отчетливый немецкий акцент ударил как пощечина. Пендрейк остановился, потом медленно подошел к столу, где остановился и пристально посмотрел на женщину.

У нее было полное лицо, темные волосы и глаза, и через секунду сама огромность ее фигуры, простота ее гортанного исковерканного английского успокаивающе подействовали на его натянутые нервы.

Он заставил себя выкинуть из головы критические мысли. В конце концов, многим ученым и их семьям приходится бежать из родной страны. Он спросил:

— Доктор Грейсон принимает?

— Как мне фаш нашвать?

Пендрейка передернуло.

— Пендрейк, — выдавил он из себя. — Джим Пендрейк.

— Откуда фы?

Пендрейк сделал нетерпеливый жест в сторону закрытой двери, которая вела во вторую башню.

— Он там?

— Я сообщу фаше имя, если фы скашите мне сначала, откуда фы. Мистер Бердман объяснит фам все.

Пендрейк напрягся. Здесь было что-то не так; что именно, пока было неясно. И эта жалкая пародия на девушку-секретаря из информационной службы ничем тут не могла помочь. По какой-то причине Грейсон и остальные отказались использовать эти башни как центр межпланетной деятельности, и теперь в этом здании верховодила группа немцев. Он посмотрел на женщину, приняв внезапное решение.

— Не стоит никому звонить. Кажется, я ошибся. Я…

Он замолчал, закрыл глаза, потом снова открыл их.

Револьвер с перламутровой ручкой по-прежнему смотрел на него поверх стола.

— Если фы сделаете хоть одно дфишение, — сказала она, — я пристрелю фаш иж этого бешшумного пистолета.

Откуда-то появился коренастый мужчина с песочными волосами и веснушками. Он быстро обежал глазами Пендрейка, потом тихо произнес на великолепном беглом английском:

— Отличная работа, Лена. Я уже начал думать, что нам удалось собрать все нити, а тут вот появляется еще одна. Мы запихнем его в скафандр и отправим грузовиком на площадку «А». Самолет будет там через полчаса. Мы сможем допросить его позже. Наверное, у него есть жена и какие-то друзья.

Целый час длилась ужасная раздражающая поездка. Со скафандра, внутри которого находился Пендрейк, сняли цепи. Когда он встал, пошатываясь, на ноги, то увидел дом и другие здания, между которыми стоял небольшой самолет, внешне напоминавший реактивный истребитель.

Один из сопровождающих махнул ему пистолетом.

— Полезай туда.

В самолете находилось трое мужчин. Они были в точно таких же металлопластиковых скафандрах, что и Пендрейк, но никто ничего не произносил, когда Пендрейка затолкнули внутрь.

Один из них указал на сиденье, потом мужчина в кресле пилота потянул за рычаг, и машина тронулась с места — вперед… и вверх. Полное отсутствие звука, сопровождающее такой невероятной мощи взлет, подтвердило предположения Пендрейка. Элеонора описывала это явление. Итак, здесь использовался двигатель Грейсона.