— Я пыталась забрать его, ты понимаешь, Пэт! Я пыталась найти его, но Том пришел и увел меня оттуда! Я бы забрала его оттуда вместо тебя, Пэт! Я пыталась сделать это!

— Роза, ты сделала все возможное.

Она успокоилась, и Том отошел к палатке. Между ними были только дружеские взаимоотношения, но не более. Пэт принадлежал себе, какое бы горе он ни чувствовал, оно было скрыто внутри него. Он сказал отцу:

— Ну, я вернулся работать. У нас одного мужчину убили, я буду работать за двоих. — Он выпил кружку чая и пошел вниз к шахте.

В тот вечер, когда они обедали, а Адам и я еще лежали, вернулся Ларри.

— Я слышал. Я получил известие о Сине прошлой ночью, — сказал Ларри.

Была тишина вокруг костра, затем послышался низкий голос Пэта.

— Ну, ты вернулся, Ларри, когда уже слишком поздно.

— Я пришел как только смог. Я ехал до рассвета…

— Но ты ушел отсюда… Ты ушел, когда знал, что здесь могла случиться беда.

— Я не предполагал, что это может случиться так быстро. Я думал, что вернусь раньше, чем что-либо произойдет. И ты был здесь…

— Нет, меня здесь не было. Я позволил им посадить меня в участок потому, что мне хотелось показать мое отношение к ним. Итак, между нами говоря, мы оба бросили Сина. Если хоть один из нас был бы здесь, он бы не погиб. Мы бросили его оба. Я оставил его из-за ненужного клочка бумаги. Ты — из-за денег. Помни это, Ларри, — из-за денег. Мы оба виноваты, но мои руки чище твоих.

После этого они больше не говорили. Я слышала, как плакала Кэйт.

Дни были длинными, однообразными и мучительными для Адама. Я знала, что он страдал; это было видно по его лицу, долгому молчанию, прерывистой речи в разговоре со мной, когда мы оба находились в вынужденном бездействии. Пулю была удалили из его плеча, и рана начала заживать. Я чувствовала себя немного лучше, но рана от штыка начала гноиться, и это причиняло боль. Врач сказал, что останется шрам; когда рана, наконец, начала заживать, я увидела, как новая молодая кожа морщится.

Адама это тоже беспокоило. Как только он смог встать с постели, то сразу стал отлучаться из лагеря на большую часть дня. Но всегда присутствовал, когда Кэйт промывала и забинтовывала мне рану. Мне не нравилось, что он смотрит на это, но я ничего не могла поделать.

Мы проводили много времени вдвоем, но на самом деле мы не были вместе. Я избегала Адама, ставила преграду между нами, придумывая себе какие-нибудь занятия, что приводило его в замешательство.

Моя рука была на перевязи, и я не могла готовить или шить, но я собирала вокруг себя детей Эрики, свободных от промывки на лотках золотоносного песка, и давала им уроки. Адам пытался присоединиться к нам, предлагал свою помощь, но я отвергала ее почти грубо.

И когда я удерживала его на почтительном расстоянии, Роза всегда была рядом, готовая заполнить свободные часы разговорами, послушать, о чем он говорит, отвлечь его внимание. Она была очень сдержанной, но в то же время доброй и обаятельной. Она открыто не показывала своего истинного желания, только женщина могла увидеть это. И я видела.

Я не хотела, чтобы Адам смотрел на меня. Я не хотела сейчас, чтобы мне напомнили то, что я сделала тогда утром в Стокейде. Нелегко признаться миру, что ты можешь отдать свою жизнь за мужчину, который не был ни твоим любовником, ни твоим мужем. Так что сейчас я была холодна с ним и сдержанна, пытаясь доказать, что это был просто обычный поступок, который совершила бы любая женщина.

Но это было не так, и Адам знал об этом. Он знал, как я боялась пистолета; знал, что только какая-то неимоверная сила могла заставить меня стрелять, чтобы убить человека. Это были факты, которые я не могла отрицать, несмотря на все мои усилия. Я была холодна с ним и в то же время смущалась, и это не сулило ничего хорошего. Ларри уехал обратно в Мельбурн, но подавленного состояния Пэта это не улучшило. Все мы горевали, но Пэтом владела тяжелая и гнетущая мысль, которая не давала ему покоя. Он работал за двоих, и в него вселилась какая-то необычная сила, выносливость ожесточенного человека. Он был неразговорчив, пил больше, но по нему этого не было видно. Отсутствовал каждый вечер и появлялся в лагере уже после того, как Кэйт собирала всю семью на вечернюю молитву. Но вставал первым каждое утро и подкладывал дрова в костер, и был готов идти в шахту раньше, чем Дэн заканчивал свой завтрак.

Мы стали бояться его молчания, было уж лучше бы услышать снова его бунтарские речи. Пэт никогда не говорил о Стокейде на Эрике и больше не общался с мужчинами, которые там сражались. Он завел себе друзей в кабачках вдоль Мэйн-роуд, играл в азартные игры и выигрывал, поэтому у него всегда было достаточно денег на выпивку.

Кэйт очень тревожилась за Пэта. Она была терпеливой, хотя и журила его. Нам она сказала:

— Уверена, Бог поможет Пэту, ведь он думает, что ему одному следовало бы умереть.

В конце концов, Адам нашел способ, высказаться. Ларри должен был вернуться из Мельбурна, и надо было готовить для него списки товаров.

Когда Адам попросил меня пойти с ним в магазин, я сказала, что не могу писать.

— Я начинаю думать, что ты чувствуешь неприязнь ко мне, Эмми, ты избегаешь меня. Может быть, я чем-то обидел тебя?

— Что ты мог сделать, что могло бы обидеть меня?

— Ну, тогда — бери свою шляпу и идем.

Мы шли вниз по Мэйн-роуд в напряженном молчании. На все его вопросы я отвечала односложно, меня это раздражало, я была недовольна тем, что не могла ни о чем с ним поболтать. Бен Сэмпсон встретил нас насмешливой улыбкой.

— Ну и ну, да это никак пара мятежников!

— О, тише, — сказала я. — А что, если люди услышат тебя и придут арестовать Адама?

— Чепуха! — ответил Бен. — Им хочется избавиться от пленных, которые у них уже есть. Каждая газета в поселке по горло сыта делами Стокейда. Им хочется забыть про то, что произошло. Я говорю… когда эти люди предстанут перед судом, не найдется такого суда присяжных в целой стране, который признал бы их виновность. Так что перестань тревожиться, маленькая Эмма. Адам не был лидером этого движения, поэтому они не тронут его.

Он подмигнул Адаму, но заметил, что я увидела это.

— Ты не думай ничего такого, я понимаю, что у нас есть мисс Эмма, которая так переживает за всех, что может броситься в Стокейд за мной так же, как и за тобой. — Он увидел, что я смутилась, и прекратил этот разговор.

— Какие у тебя планы, Адам? Ты не собираешься, наверное, приходить сюда еще раз, ведь судно Лэнгли уже готово?

— Я должен быть уверен, что Джон Лэнгли все еще намеревается отдать мне «Энтерпрайз». Лэнгли всегда на стороне закона и порядка, особенно когда дело касается его собственности.

Мы провели час с Беном.

— Мне не хватает твоих быстрых рук, мисс Эмма, — сказал он на прощание.

Он был добр ко мне и не дразнил, как обычно. Чтобы доставить ему удовольствие, я смеялась над всеми его шутками. И даже не отказалась от пестрого хлопчатобумажного шарфа, который он мне дал, чтобы подвязать руку.

Бен все время молчал, но его присутствие помогало мне и Адаму. Наступал вечер, близилось время ужина. Одни делали покупки на Мэйн-роуд, другие просто бродили в поисках компании. В магазинах было оживленно. В этот душный вечер мысль о бараньих отбивных и лепешках в лагере Мэгьюри казалась малоприятной.

— Пойдем к Хиту, — вдруг предложил Адам.

К Хиту обычно ходили те, у кого водились деньги на всякие дорогие удовольствия. Или любители помечтать о том, что можно будет купить, когда с неба неожиданно свалится богатство. Адам не ходил туда никогда. Он не интересовался вещами только ради обладания ими. Но сейчас уверенно вел меня в магазин. Я была рада, что он нарушил молчание, но отказалась от предложенной им руки.

Я осмотрела витрину профессиональным взглядом. Из всех товаров, попадавших в Балларат, у Хита были лучшие. Люди приходили сюда просто посмотреть, полюбоваться. Карл Хит шел впереди своего времени: он никогда и никому не навязывал свои товары, так как знал, что за ними обязательно вернутся. Мне был знаком этот прием. Элихью Пирсон проделывал то же самое в Лондоне.