(Зачем он шел в камеральную палатку? Может, хотел убить Шаронова? При осмотре в кармане Мохова был обнаружен охотничий нож.)
Он стоял перед этим паршивым сундучком, в котором лежал «его» самородок… Нет начальника… Куда же он делся? И здесь ему повезло — уберег друг-случай… Потянул заскорузлыми пальцами замочек — только петелька звякнула… Вот он «золоточек» — лежит на ладошке… «Мой это! Никому не отдам… Зубами глотки перегрызу — за свое, за дедовское…» И вдруг накатил страх, отчаяние… «Что сделаешь? Придут, отнимут, заберут…» Вспыхнула в груди ярость, схватила лютая боль — будто взорвалось что-то внутри… Подкосились ноги, захрипел, дернулся… Падая, ударился головой, но сжимал, сжимал в кулаке желанный кусок золота… И холод от него стал медленно разливаться по всему телу…
Климов покачнулся — конь оступился в бочажок. Лейтенант открыл глаза, провел рукавом по лицу, смахнул прилипшую к губам паутинку.
Впереди за деревьями блестела река. Значит, застава совсем рядом…
Месяца через полтора Хрустов прислал Климову подробное письмо, в котором писал, что версия о естественной смерти Мохова подтвердилась, что сейчас он занимается новым сложным делом и на пути к истине следует ответить на множество вопросов. Но надежды на благоприятный исход не теряет. Желает Климову не забывать юридических уроков, полученных в связи с расследованием обстоятельств гибели Мохова.
Климов усмехнулся. Все же он испытывал явную симпатию к жизнерадостному и уверенному в себе Хрустову.
Чакрым
1
Когда поднимался ветер, узкое ущелье завывало, как шакал. Этот леденящий звук вселял в сердца страх и тоску. Недаром суеверные дехкане даже днем боялись появляться здесь. Да и то сказать: что им тут делать? Голые камни, зеленые языки ледников, чахлые кусты можжевельника — кому все это нужно? Правда, здешний мулла говорит, что в верховьях ущелья есть священная пещера, в которой ангелы оберегают тело имама Керезаспа, убитого якобы во время сна. Протрубят трубы, возвещающие о конце света — имам проснется. А зачем, интересно знать?..
Пещера такая действительно была, Кадыр-хан хорошо помнит, с каким трепетом входили в нее беки. И красноречие, и силу кулака пришлось применить ему, чтобы убедить правоверных мусульман: сунна гласит, что дух имама живет в долине Кабула. А это — обыкновенная дыра в скале.
Сам Кадыр-хан не верил ни в шайтана, ни в аллаха. Он верил в банковский счет, открытый на его имя в Швейцарии. Все мужчины его рода кормились оружием. Какая уж тут вера?..
Дед Кадыр-хана — выходец из Туркестана. Перед смертью он исповедовался внуку: рассказал, как убил родного брата, присвоил его имущество. Но местные баи пронюхали — донесли властям. Боялись, видимо, что «дикий» — такая была его кличка — не успокоится на этом. Чудом улизнул тогда дед, убежал в горы — стал налетчиком, басмачом[1]. С отрядом собратьев-уголовников грабил караваны купцов, богатые кишлаки, не брезговал и мечетями. Сотня казаков гонялась за ним. Но деда всегда спасали горы: уходил заветными тропами к ледникам, отсиживался там и снова спускался в долину.
А потом нагрянули Советы. Их — толстосумы боялись больше басмачей. Бараний жир залил глаза баев, толстые задницы не вмещались в седла, а с большевиками нужно воевать. Вот и пошли на поклон к деду Кадыр-хана. И превратился он из бандита в «доблестного вождя воинов аллаха»: поднял зеленое знамя ислама, силой и посулами собирал под него джигитов на великий «джихад» — войну с неверными.
А что из этого вышло? Гоняли «воинов аллаха», как собак, по горам и пустыням. Святое дело — грабить торгаша, но нельзя сражаться с народом. Это дед твердо понял и Кадыр-хану внушал.
Деду еще повезло — унес свою голову за границу. Здесь, правда, неласково встретили беглого курбаши. Кому нужен битый шакал? Плодородной земли в Афганистане мало — никто потесниться не захотел. Хорошо, старые друзья с Запада подсказали, чем заняться: стал дед в высокогорных районах опиумный мак выращивать. Дело пошло на лад… А чтобы никто из властей не мешал, вооружил отряд отъявленных головорезов: они и поля охраняли, и «товар» иностранным скупщикам доставляли, и рабочую силу, когда нужно, с кишлаков сгоняли. Так и повелось — стал дед горным князем, держал в трепете весь район. Сын подрос — ему власть передал, а тот в свою очередь Кадыр-хану «трон» уступил.
Там, внизу, один властелин сменял другого, один военный переворот следовал за другим. А здесь, в высокогорье, правил свой клан, по своим неписаным законам.
Но вот весной, шел месяц саур 1357 года солнечной хиджры[2], прилетело сюда из Кабула тревожное слово — «революция». Кадыр-хан сразу смекнул: грядут тяжелые времена. С помощью своих американских «маклеров» он быстро перевел валюту в швейцарский банк. И точно — новые власти стали давить контрабандистов, несколько караванов с наркотиками были разгромлены правительственными войсками. Нет, Кадыр-хан не собирался добровольно уступать свои позиции. Он знал: там, на Западе, есть люди, заинтересованные в его промысле. Сегодня у него состоится встреча с одним из них. Единственное, что тревожило Кадыр-хана: почему для «переговоров» было выбрано именно это страшное ущелье вблизи советской границы?..
2
У молодого начальника заставы старшего лейтенанта Сергея Ларина с горами были сложные отношения. В детстве он не любил их, потому что в горах погиб его дед.
В 1942 году немцы начали наступление на Кавказ. И перли не как-нибудь, а понахалке — через перевалы: кратчайшим путем рвались к бакинской нефти, которая в те времена составляла 95 процентов общесоюзной добычи.
Турки зашевелились, подтянули свои дивизии к границе. В общем, положение было тяжелое… Недаром именно в эти дни Нарком обороны издал свой знаменитый приказ № 227: ни шагу назад!
И вот срочным порядком на гребни перевалов были брошены подразделения наших войск, в их числе — сводный полк НКВД, в который попал и дед Сергея, служивший пограничником на черноморском побережье.
У наших бойцов не было опыта ведения боевых действий в горах. Они шли в хлопчатобумажных гимнастерках и своих традиционных зеленых фуражках. Пулеметы и легкие орудия пришлось тащить на руках. Наши части несли большие потери от неумения передвигаться в горах: сколько народу в трещины срывалось, под камнепады попадало!..
А навстречу по заветным туристским тропам с автоматами за плечами бодро карабкались любимцы фюрера — егеря дивизии «Эдельвейс».
Целый год бушевала война на Восточном фронте, а дивизию все берегли, держали в Альпах — для акклиматизации. Егеря были оснащены всем необходимым: каждый получал офицерский паек, витамины в таблетках, шерстяное белье, личную походную кухню на сухом спирту; ко всему прочему в составе дивизии была разборная канатная дорога и «батальон» белых итальянских мулов, которые хорошо маскировались на фоне ледников.
Офицеры дивизии в 1939 году под видом туристов побывали на Кавказе. Нет, не по карте изучали они места будущих атак — знали каждый перевал, каждое ущелье, каждый карниз…
Наши войска искусству горной войны учились в ходе ожесточенных боев. По приказу Ставки собирали тогда альпинистов со всех фронтов; в тбилисском арсенале наладили производство ледорубов, крючьев; в Бакуриани началось формирование и обучение специальных горнострелковых отрядов. Кроме спортсменов-альпинистов, туда направляли самых крепких и закаленных солдат из других частей. Дед Сергея был отозван с южного склона перевала Санчаро, который, истекая кровью, удерживал их сводный полк.
Очень скоро гитлеровские егеря ощутили на себе удары наших горных стрелков. За зеленые куртки-штормовки, за дерзкие вылазки они прозвали их «грюне тойфель» — зеленые черти.
Дед Сергея стал настоящим «снежным барсом». Его группе поручали самые сложные задания. В январе 1943 года, проводя высокогорную разведку в тылу врага, она пропала без вести.
1
Слово «басмач» происходит от тюркского «басмак», что означает «нападать», «налетать». В Средней Азии издавна называли вооруженных бандитов басмачами.
2
Апрель 1978 г. Календарь солнечной хиджры введен в Афганистане с 1911 г. Месяцы в этом календаре косят названия созвездий зодиака на языке дари. За исходную дату мусульманской эры принят 622 г. — год переселения (хиджры) пророка Мухаммеда из Мекки в Медину.