Когда Климов как допризывник проходил медкомиссию, а потом беседовал с военкомом, тот его спросил: «Что думаете после школы делать?» Володя поведал ему о своей мечте. Смешливый майор хохотал до слез, услышав рассказ о климовской теории, потом отдышался, сказал: «Вам, молодой человек, надо в военное училище поступать. Только будучи офицером, вы сможете осуществить свою затею».

«Как это?» — удивился Климов.

«А вот так… Вам, командиру, будет предоставлен коллектив юношей восемнадцати лет, полностью изолированный от дурного — по-вашему мнению — влияния семьи, улицы и так далее… Вы, как воспитатель, наставник, можете выращивать из них людей светлого будущего… И процесс этот будет особенно благоприятным, потому что сопутствует ему святое дело — защита Родины. Это вам не футбольная команда, не клуб и не интернат… О войсковом товариществе слыхали? Вот так!..»

Эти слова потрясли Климова и решили его судьбу.

…Тихомиров звякнул ложками, достал из фанерного ящика сухари.

— Ваши придут обедать? — задумчиво спросил Климов.

— Нет… — прораб начал разливать уху. — Они с собой берут, чтобы время на переходы не терять.

— Ну и ну… — удивился лейтенант. — Эксплуатирует вас начальство. Не ропщете?

— Мы же в разведке, — усмехнулся Тихомиров. — У нас тут строгие законы: приказ командира — закон для подчиненных.

— Как фамилия вашего начальника?

— Шаронов… Вадим Петрович Шаронов… Угощайтесь…

Стали жадно хлебать горячее, жирное варево. В углу над своей миской урчал Джек.

«С чего же начать?» — разомлев от еды, неторопливо размышлял Климов. Он стал вспоминать прочитанные детективные романы: «Как там сыщики работали? Кажется, выясняли мотивы убийства…»

— Иван Кириллович, вас всего пять человек?

— Так точно… — Тихомиров тыльной стороной ладони провел по влажным губам. — Было пять…

— Назовите всех.

— Значит… Я, стало быть — прораб… Вадим Петрович… Шурфовщик Петя Никишин, промывальщики Вася Тужиков и этот… Мохов. Вот и все…

— У Мохова враги были?

Тихомиров, как японский болванчик, покачал головой, тихо ответил:

— Кто ж его знает?.. Работа у нас тяжкая… народ мы нервный… — Прораб похрустел корочкой и снова повторил: — Кто ж его знает?..

— Убитый в руке самородок держал… Так?

— Так, — подтвердил Тихомиров.

— Значит, что?.. Он его похитить хотел?

— Не знаю, товарищ лейтенант… Мохов этот «золоточек» сам нашел… Вадим Петрович радовался самородку, как ребенок: понял, на жилу идем… А Мохов… он из старателей — не наш, управленческий кадр… Может, он пожалел, что не утаил «золоточек» — кто ж его теперь узнает? Мы ему говорили — это уголовное преступление… Он нашел — отдал. А потом-то душа старателя болит… День болит, два болит — своими руками такой «золоточек» отдал! На третий день пошел в камеральную палатку, взломал сундучок — и ку-ку…

— Просто в сундуке хранился?

— А куда же его положить? Сейфа в тайге нет!..

— Охранял кто-нибудь палатку?

— Так в ней Вадим Петрович спит.

— А где же он в ту ночь был?

Тихомиров недоуменно пожал плечами.

Вся сонливость мгновенно слетела с Климова. «Вот как поворачивается!» — возбужденно подумал он. Лейтенант хотел тут же начать осмотр камеральной палатки, но еще какой-то неясный вопрос смутно копошился в нем. Наконец он уловил, что его волнует, строго спросил:

— Как старатель Мохов попал в вашу партию?

— Тут такое дело… — кисло прищурился Тихомиров. — Группа наша трудно формировалась… Руководство управления не одобряло и всячески — того… Ну, вы сами понимаете? Промывальщиков не хватает, а Мохов сам пришел… Узнал, что мы в этот район идем — и пришел… Сказал, что мальчонкой с дедом здесь старательствовал, тянет его сюда… Я и взял…

— А почему руководство было против?

— Это я не знаю… Это вы у Вадима Петровича спросите… — суетливо затараторил Тихомиров.

В камеральной палатке тоже было строго, опрятно: стол, топчан, сундучок… На топчане аккуратно лежал высокий мужчина: руки сложены на груди, ноги ровно вытянуты, глаза закрыты… Климов первый раз видел убитого человека. Он с некоторым трепетом готовился к этой «встрече», но с удивлением обнаружил, что никакой дрожи в его душе нет.

Лейтенант всмотрелся в лицо убитого. На вид ему было лет пятьдесят; широкие скулы, маленькая курчавая бородка, подернутая легкой сединой, высокий лоб, на левом виске — лиловое пятно.

— Кто обнаружил? — хрипло спросил Климов.

— Вадим Петрович… Меня позвал, мы вдвоем сюда положили, а вообще-то он вот здесь лежал… — Тихомиров подошел к сундучку, показал широким жестом.

Климов обернулся — сержанта рядом не было, крикнул:

— Исаев, ты где?

— Здесь я, товарищ лейтенант, — донеслось снаружи. — Джек волнуется, я его увел.

— Ладно…

Вышли из палатки. Климов глянул на сержанта.

— Что-то ты загрустил, Исаев?

— Нет, товарищ лейтенант… Все в порядке.

— Молодец!.. — Климов уже притерся к обстановке, стал чувствовать себя командиром. — Товарищ Тихомиров, укажите основные маршруты вашего передвижения… Исаев, улавливайте!

— По этой тропинке ходим на делянку, — четко доложил прораб. — По этой, извиняюсь, в тайгу… по нужде… Все.

— Вот так, Исаев, вам задача: проверить следовую обстановку в районе лагеря. Вопросы?

— Вопросов нет.

— Действуйте… А мы с вами, гражданин прораб, пройдем, стало быть, на делянку.

Тихомиров впервые за сегодняшний день улыбнулся.

Дождь несколько поутих, сыпал веером, мелким бисером. Хрустальные капли висели на хвое, словно неведомые сказочные ягоды. Лес вздыхал, шевелился, жил…

Климов зорко глядел по сторонам, впитывал в себя дикую красоту. Когда его направили на участок, где на десятки километров вокруг не было никакого жилья, он вначале загрустил: как-то воспримет все это «боевая подруга»?

Жена Климова — красавица Катерина — заканчивала дошкольный факультет пединститута (В училище его называли «фабрикой невест»). Они поженились, когда Володя учился на третьем курсе. Командир дивизиона отговаривал курсанта, но Климову стало невтерпеж. А так — просто встречаться — было негде: и Катерина жила с родителями, и отец Климова насчет нравственности очень строг. Вот они и решили: чего дурака валять? Распишемся — и все… Конечно, настоящую семейную жизнь они еще не вкусили: одно дело — сладкие ночи, предписанные краткосрочным увольнением, совсем другое — свое хозяйство, дети… Как-то перенесет Катерина заставские условия? После города, после института?.. Мучили Климова эти вопросы, и окончательного ответа он на них не знал… А сам лейтенант удивительно быстро полюбил здешний край: вот за эту первозданность, суровость, первобытное обилие… Климов усмехнулся, вспомнив, как начальник заставы однажды сказал: «Ежели здесь что есть, то этого — много…»

Преодолев невысокую каменистую гряду, Тихомиров и Климов вышли в долину реки. Справа и слева она была зажата мохнатыми холмами. Обычно зеленые, во время дождей они обросли ковром голубики и приобрели жутковатый ультрамариновый цвет.

Вся долина была покрыта свежими воронками шурфов. Они располагались правильными линиями, напоминали следы умелого бомбометания. И на всем этом огромном полигоне жалкими козявками копошились три человека: один, согнувшись, стоял на берегу реки; второй долбил лунку, чтобы заложить очередной заряд; третий — таскал к реке грунт.

Тихомиров орлиным взором окинул долину, обращаясь к лейтенанту, удовлетворенно сказал:

— Все на месте… К кому пойдем?

— К начальнику.

Прораб понимающе кивнул, заковылял вдоль берега.

Вадим Петрович Шаронов в резиновых сапогах стоял в воде, нежно, как люльку младенца, качал лоток, выбрасывая пустую породу. Наконец он довел пробу до кондиции и дрожащими от возбуждения пальцами достал из кармана непромокаемой японской куртки большую лупу. Он с надеждой глянул в нее, как в волшебное зеркало — и тут же среди желтых пылинок кварца сверкнули золотые чешуйки. «Вот так-то…» — ехидно сказал Шаронов и кому-то там, в небе, погрозил кулаком.