Поиск
4
Я, чувств не обижая прочих,
Вернувшись к старому письму,
Хочу воздать земную почесть
Святому чувству одному.
Перо сжимая, отличусь ли,
Душ человеческих связной?
Я, помнится, об этом чувстве
С полночной говорил звездой.
С крутого каменного склона
Смотрел я молча в небеса,
Пока две капельки соленых
Не набежали на глаза.
И подмосковные березы,
Как над Гунибом в вышине,
Зеленокудры и белесы,
О нем нашептывали мне.
Щемило душу чувство это,
Но грусть светла моя была:
А годы шли: то снова лето,
То вновь зима белым-бела.
Не пленником досужей страсти
И я по свету колесил,
Но каждый раз из дальних странствий
Одни раздумья привозил.
Смотрел с вершины Фудзияма
На журавлей летящих я,
Входил над Гангом в двери храма,
Который стерегла змея.
Кормил я чаек в море Красном,
По римским улицам ходил.
И в Лувре я перед прекрасным
Вздыхал и слов не находил.
Но весь я был во власти зова
Родной отеческой земли.
И откликался чувством снова,
Что обостряется вдали.
То чувство жаркое от века
Значенье крови обрело
И гордо сердце человека
Превыше славы вознесло.
Достойней нет авторитета,
Оно всегда как высший суд,
И пресвятое чувство это
Любовью к родине зовут.
Как перед вечным и прекрасным
Словами в воздух не стрелял,
Так никогда беседам праздным
О чувстве том не поверял.
И снилось мне, что ночь минула,
Что первый луч сверкнул в ручье.
Мне снилась девушка аула
С кувшином полным на плече.
И словно оживали строки
Непозабытого письма:
Кипели горных рек истоки
И зрела медленно хурма.
И вот уж строчка обернулась
Дымком, что вьется из трубы,
И узкой улочкой аула
С колесным следом от арбы.
И поднимаюсь я на кручи
И дую в тонкую свирель.
И облака, сбиваясь в кучи,
Клубятся рядом, как метель.
И вечер красною полоской
Ложится на плечи высот.
И снова мама с крыши плоской
Зовет меня,
зовет,
зовет.
С тех пор годов прошло немало,
Как утекло немало вод,
Но все мне кажется, что мама
Зовет меня,
зовет,
зовет.
В ненастный день и в день погожий,
В какой бы ни был я дали,
На материнский так похожий,
Я слышу зов родной земли.
Ни от чего не отрекаюсь,
Готовый все начать с азов,
Из дальней дали откликаюсь
Я вновь и вновь на этот зов.
О девочка, не потому ли
Я сердцем льну к родным местам?
А долго ль побывать в ауле?
Прочел письмо — и словно там.
5
Как раньше, зорок я, не так ли?
Скажи, писавшая ко мне,
Не твой ли вновь над крышей сакли
Мелькнул платок в голубизне?
Ты не беги, моя соседка,
Но дней печальных избеги.
Иду аулом я, где метко
Словцо седого Избаги.
Красою гор я околдован.
Мне рады мама и отец.
Ах, мой отец, еще здоров он!
Еще во всем он молодец!
Какая жизнь — такие вести.
Басыра встретил.
Он опять
Заводит речь о Бухаресте
И рвется шрамы показать.
К родной милиции привыкли,
И мне рукою машет тут,
Верхом летя на мотоцикле,
Уполномоченный Махсуд.
Тянусь я к сверстникам, как прежде,
Как чарка к чарке на пиру.
И, отдавая дань надежде,
Детей я на руки беру.
Спокон веков здесь бурка в моде,
Жаль, на плечах у земляков
Черкесок меньше стало вроде
И больше штатских пиджаков…
Письмо читаю…
На тропинку
Походит каждая строка.
И вижу первую травинку,
И воду пью из родника.
Я не в горах ли сердцем, если
Аулом мысленно иду.
Погибших, — все они воскресли, —
С живыми вижу наряду.
Героев, пахарями ставших,
Солдат, ушедших в чабаны.
Спешат ко мне два брата старших,
Не возвратившихся с войны.
И кланяюсь родным порогам,
Дорогам, вьющимся внизу,
И говорю, как перед богом,
Украдкою смахнув слезу:
«Родной аул, души гнездовье,
Лечу к тебе из всех земель,
Ты выше славы и злословья,
Моя сыновья колыбель.
Вот наша сакля, где в камине
Никто не разожжет огня,
Но он горит, горит поныне,
Переселившийся в меня».
Вдруг словно севером подуло,
Я слышу голос не один:
«Танцуешь все вокруг аула,
Иль ты не всей державы сын?»
Не знает кто-то, мне на горе,
Что солнце в красные часы
Увидеть можно, выйдя к морю,
А можно — в капельке росы.
Моей любви верны устои,
Отчизну матерью назвать
Я, право, был бы недостоин,
Когда б забыл родную мать.
Я воду пил из многих речек,
Но вспоминал в горах родник.
Без клекота аварской речи
Я онемел бы через миг.
И за отеческим пределом
Достойно, кажется, всегда
Я представлял державу в целом,
Кавказец родом из Цада.
Но кое-кто не видит ровно,
Что на пиру и в дни страды
Она во всем единокровна —
Судьба аула и страны.
Что здесь доказывать мне? Или
Лихие горские сыны
В атаках головы сложили
Не для спасения страны?
К тому, что сказано, я вправе
Добавить, истине под стать:
Коль хороши дела в державе,
То и в ауле благодать.
И на плече своем держава
Вас будет впредь, аулы гор,
Держать высоко, как держала
Под самым небом до сих пор…
И ты, черешневая ветка,
Души неугасимый свет,
Услышь меня, моя соседка,
Прими на весточку ответ.
Пускай в Цада из тучи темной,
Когда синеет небосвод,
Идет в апреле дождик теплый
И снова ласточка поет.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: