Целую, низко голову склоня,
Я миллионы женских рук любимых.
Их десять добрых пальцев для меня
Как десять перьев крыльев лебединых.
Я знаю эти руки с детских лет.
Я уставал — они не уставали.
И, маленькие, свой великий след
Они всегда и всюду оставляли.
Продернув нитку в тонкую иглу,
Все порванное в нашем мире сшили.
Потом столы накрыли.
И к столу
Они всю Землю в гости пригласили.
Они для миллионов хлеб пекли.
Я полюбил их хлебный запах с детства.
Во мне, как в очаге, огонь зажгли
Те руки, перепачканные тестом.
Чтобы Земля всегда была чиста,
Они слезой с нее смывают пятна.
Так живописец с чистого холста
Фальшивый штрих стирает аккуратно.
Им нужно травы сметывать в стога,
Им нужно собирать цветы в букеты,
Так строится бессмертная строка
Из слов привычных под пером поэта.
Как пчелы в соты собирают мед,
Так эти руки счастье собирают.
Земля! Не потому ли каждый год
В тебе так много новизны бывает?
Когда приходит трезвостью беда,
Когда приходит радость, опьяняя,
Я эти руки женские всегда
Целую, низко голову склоняя.
Я знаю эти руки.
Сколько гроз
Осилили, не сильные, родные…
Их сковывал петрищевский мороз,
Отогревали их
костры лесные.
У смерти отвоевывая нас,
Дрожа от напряженья и бессилья,
Они, как новорожденных, не раз,
Запеленав, из боя выносили.
А позже, запеленаты в бинты,
Тяжелых слез ни от кого не пряча,
Вернувшись из смертельной темноты,
Мы узнавали их на лбу горячем.
В них тает снег и теплится огонь,
Дожди звенят и припекает солнце,
И стонет скрипка, и поет гармонь,
И бубен заразительно смеется.
Они бегут по клавишам.
И вдруг
Я замираю, восхищеньем скован:
По властному веленью этих рук
Во мне самом рождается Бетховен.
Мир обступил меня со всех сторон,
Лишь на мгновенье задержав вращенье,
И, как воспоминанье, древен он,
И юн, как наступившее свершенье.
Они бегут по клавишам.
И вот
Воскресло все, что память накопила…
Мне мама колыбельную поет,
Отец сидит в раздумье у камина,
И дождь в горах, и вечный шум речной,
И каждое прощанье и прощенье,
И я, от свадьб и похорон хмельной,
Жду журавлей залетных возвращенья,
Вот вышли наши женщины плясать.
О, крылья гордой лебединой стаи!
Боясь свою степенность расплескать,
Не пляшут — плавают, не пляшут, а летают.
Пожалуй, с незапамятных времен
Принц ищет в лебеди приметы милой,
И мавры убивают Дездемон
Уже давно во всех театрах мира.
И Золушки находят башмачки,
Повсюду алчность побеждая злую.
Целую жесткость нежной их руки
И нежность мужественных рук целую.
Целую, словно землю.
Ведь они
Мир в маленьких своих ладонях держат.
И чем трудней и пасмурнее дни,
Тем эти руки и сильней и тверже.
Мир — с горечью и радостью его,
С лохмотьями и праздничной обновой,
С морозами и таяньем снегов,
Со страхами перед войною новой.
Вложил я сердце с юношеских лет
В любимые и бережные руки.
Не будет этих рук — и сердца нет,
Меня не будет, если нет подруги.
И если ослабеют пальцы вдруг
И сердце упадет подбитой птицей,
Тогда сомкнется темнота вокруг,
Тогда сомкнутся навсегда ресницы.
Но силы не покинули меня.
Пока пишу, пока дышу — живу я,
Повсюду, низко голову склоня,
Я эти руки женские целую.
В Москве далекой был рожден поэт
И назван именем обычным — Саша.
Ах, няня! С первых дней и с первых лет
Его для нас растили руки ваши.
В моих горах певец любви Махмуд
Пел песни вдохновения и муки.
Марьям! Как много радостных минут
Ему твои всегда давали руки.
Теперь любое имя назови —
Оно уже не будет одиноко:
О, руки на плечах у Низами,
О, руки, обнимающие Блока!
Когда угас сердечный стук в груди,
Смерть подошла и встала в изголовье,
Тебя, мой незабвенный Эффенди,
Они пытались оживить любовью.
Когда на ветках творчества апрель
Рождал большого вдохновенья листья,
Из этих рук брал краски Рафаэль,
И эти руки отмывали кисти.
Не сетуя, не плача, не крича
И все по-матерински понимая,
Они сжимали плечи Ильича,
Его перед разлукой обнимая.
Они всплеснули скорбно.
А потом
Затихли, словно ветви перед бурей.
И ленинское штопали пальто,
Пробитое эсеровскою пулей.
Они не могут отдохнуть ни дня,
Неся Земле свою любовь живую.
И снова, низко голову склоня,
Я эти руки женские целую.