Поиск
2
— Вот остров наш, — сказал индеец просто,
Сейчас прибудем… Близится причал. —
Да, это был не парусник, а остров.
От радости я чуть не закричал.
Но радость вдруг сменилась огорченьем.
О, как он мал, как тих и одинок!
Обширным омываемый теченьем,
В хурджине он бы уместиться мог.
Открывшийся в конце дороги длинной,
Оазис тот, который я искал,
Схож с валуном, скатившимся в долину,
Негаданно оторванным от скал.
Он высится, как сноп, забытый в поле,
Когда уж сено сложено в скирды.
(Прости меня, мой гид, я поневоле
Сравнения ищу на все лады.)
Пришвартовались. Я из лодки вышел
И сразу — словно вихрь меня увлек, —
Быстрей, чем голубь отчей сакли крышу,
Я обошел желанный островок.
Ну, пусть не крыша… Весь он, предположим,
С отелем скромным, с россыпью хибар
Чуть больше, чем аул Цада, но все же
Уступит он аулу Цудахар.
Ах, в том ли суть? Уж я-то с детства знаю,
Что тесный, чуть приметный уголок
В себя вбирает все, как ширь земная,
Когда он душу чем-нибудь привлек.
Чего ты здесь искал? Благополучья?
Величия?
Прибоя мерный гул
Ко мне взывает! — Приглядись получше
И ко всему прислушайся, Расул.
Я слушаю, смотрю, хожу по пляжу,
По улочкам разбросанным брожу,
Свое воображенье будоражу,
Подробностью любою дорожу.
Туристы жаждут здешнего загара,
Скучающие баловни судьбы.
Не видно лиц. Темнеют окуляры —
Стекло размером с колесо арбы.
Американки пожилые в шортах,
Хоть о душе подумать им пора,
Среди юнцов приезжих, дошлых, тертых,
Резвятся в баре с самого утра.
За этой стойкой, под зонтами пляжа,
В углу укромном, в островной глуши,
Идет все та же купля и продажа
Воды и неба, тела и души.
Но музыки развязному звучанью
И выкрикам подвыпивших гостей
Здесь противопоставлено молчанье
Лачуг, рыбачьих лодок и сетей.
Индейских песен, девичьего смеха,
Мужской гортанной речи не слыхать.
Заглохло в роще вековое эхо,
Лишь рокот волн доносится опять.
3
…Воображенье складывает крылья.
Я думаю об острове моем.
Зачем его загадкой окружили,
Зачем назвали овода орлом?
Зачем, зачем… Ведь сам нашел я повод
Рвануться в этот полусонный зной.
А тут меня и впрямь ужалил овод,
Москиты зазвенели надо мной.
Сижу в раздумье на песке нагретом,
Экзотику увидев без прикрас.
Не зря меня предупреждал об этом
Советчик мой, обозреватель ТАСС.
Мне кажется, он вновь со мною рядом
Возник незримо, в ухо мне гудит;
«Скажи, своим придуманным Багдадом
Доволен ты, восторженный пиит?
Ну, какова она, твоя Гренада?
Нашел Джульетту? Понял суть любви?
Как видишь, брат, невелика награда
За все мечты и поиски твои.
Эй, Золушка! Ау, откликнись, где ты?
К тебе сюда, за тридевять земель,
Летел чудак. Но грязь с лица планеты
Стереть не удалось тебе досель».
Так говорит корреспондент бывалый.
Он знает все, полмира облетав,
И трудно возразить ему, пожалуй,
Он дело говорит. Он прав, он прав…
Я слушаю с вниманьем и почтеньем.
Но давний замысел необорим.
Мы трезвость журналистскую оценим,
Но слово и Поэзии дадим.
К Истории прислушаемся тоже,
Тем более, что к нам уже спешит,
С Абуталибом незабвенным схожий,
Мой многомудрый, меднокожий гид.
Старик — нас двое на пустынном пляже
В мои глаза тревожно заглянул:
— Я понимаю состоянье ваше.
Так слушайте меня, сеньор Расул.
На исповедь прекрасную надеясь,
Я достаю дорожную тетрадь…
Все, что поведал мне седой индеец,
Читателям хочу пересказать.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
СНОВА ГОВОРИТ ИНДЕЕЦ
Женитьба, рождение детей, семья — источник наших радостей. Он кажется неисчерпаемым. Но однажды приходит беда — и она убивает радость.
1
— …Колумб, увидев этот скудный остров,
Причаливать не стал — пустое дело!
Пираты из флотилии Кортеса
Клочок безводной суши обошли:
«Пусть эта кость достанется собакам,
А нам и без того хватает мяса.
Пусть этот глаз выклевывают птицы,
Чьи гнезда мы успели разорить».
Мы были теми птицами, которых
Свинцом и пламенем искореняли,
Сгоняли с мест насиженных, топили,
Сажали в клетку, втаптывали в грязь.
Частица стаи, от врагов скрываясь,
Нашла приют на острове пустынном.
Сюда свезли мы все, что уцелело
От ядер, пуль и от разбойных лап.
Чем в плен идти, рабами становиться,
Уж лучше жить в соседстве с комарами.
Тех, кто познал насилие Кортеса,
Засилие москитов не страшит.
Мы высадились тут. Ревели волны,
Звенела мошкара, клубились тучи.
А мы ко всем богам без исключенья
Тогда взывали: — Пощадите нас!
Пускай никто на свете не заметит,
Что мы сюда бежали от погони.
Пускай и солнце, и вода, и тучи
Нас от беды и голода спасут.
Мы осушили гиблые болота,
Чтобы избавиться от малярии.
Взрыхлили неподатливую почву
И на полях посеяли маис.
Вы видите кокосовые пальмы?
Вот падают плоды — поберегитесь!
Мы эти пальмы некогда сажали,
Чтобы детей и женщин прокормить.
Мы высекли живой огонь из камня,
Из камня возвели дома и башни,
Вокруг строений наших постепенно
Банановые рощи поднялись.
И вот настало время первых свадеб.
На берегу, как повелел обычай,
В канун обряда женихи искусно
Картины рисовали на песке.
Невесты обрамляли те картины
Узорами, в густой песок вкрапляя
Морскую гальку, черепашьи яйца,
Втыкая перья чаек по углам.
Ракушки, собранные на прибрежье
Руками девственниц — так полагалось,
Ссыпались воедино, образуя
Остроконечных холмиков гряду.
Так перед новым бракосочетаньем
Задабривался нами покровитель
Семьи грядущей, очага блюститель,
Незримый охранитель — Бог Любви.
И появлялись на песчаном пляже,
Как будто птичьих лапок отпечатки,
Следы, украсившие побережье,
Босых младенцев нежные следы.
Чтоб сыновья достойные рождались,
Чтоб новые красавицы сияли,
Воздвигли мы особую молельню
И Храмом Кукол нарекли ее.
Рождалась дочь — мы ели птичье мясо,
Сын подрастал — мы ели мясо тура,
А если близнецы на свет являлись,
Мы рыбой щедро потчевали всех.
Мужчины уходили на охоту,
Подруги шили, стряпали, вязали,
На утлых лодках шли мужчины в море,
В тревоге жены ожидали их.
Так, обретая мир вдали от мира,
Мы с морем ладили и небесами.
Мы обживали крохотную сушу,
Детей растили, старцев берегли.
Так время шло на острове, покуда
Стихия нами не распорядилась.
На нас, безгрешных и многострадальных,
Разгневался безумный Бог Ветров.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: